Лев Соколов - Своя радуга

– Дак чего тут учить-то? Жил-жил, – да ручки сложил! Умирать – что лыко вязать! Искусство невелико!

– Не скажи, дядько! Мы же тут свои тела тленные оставляем! Мню, с телом надо, как с охотничьей заимкой – уходя, порядок и пригожество опосля себя оставить! Вот ты и скажи, как лучше перед смертью тело расположить? В какой лепой позе? Как благолепное выражение лицу придать?

– Телу твоему мунгалы самую прилепую позу придадут! Еще и пообтесают топорком! А выражение лица у тебя все едино только блудливое бывает! Так что понапрасну не волновайся!

– Ну а потом чего? Как помрешь! куда идти-то, дядько?

– За мной и иди. Всю жизнь с тобой возился, так после смерти не бросать же?

– Дядька, а красные девки-то на том свете будут?

– Будут! Только тебе это уже без надобности!

– Чегой-то – без надобности? Думаешь там с этим делом совсем никак?

– На том свете, известно, все молодеют. Значит и с меня годки спадут. А супротив меня молодого, до тебя девкам никакого интереса!

– Ну дядько!.. Слышала бы тебя тетка!..

Разъезды кружили, вызывали на стрелы, выясняли сколько на курене стрелков…

Межислав смотрел на разъезды мунгалов, слушал вполуха переговорки рязанцев. А думал о своем. Сколько-то времени они здесь выиграют для полка? Сумеет тот отступить к Рязани? Должен суметь! А там, – что если мунгалы подойдут под стены? Выдержит ли штурм Рязань? У мунгалов осадные пороки, рушить стены они горазды… Но выдержит Рязань. Должна выдержать! А и русские князья, – очнутся они от морока. Должны! Приведет свои полки князь володимерский! Вернется из Чернигова Евпатий Ловович с черниговским полком! Откликнется буйный Великий Новогород!

А если нет?.. Если не успеют срядиться князья, и пойдут мунгалы поодиночке осаждать русские города? Рязань, хоть самая сердцу дорогая, но не самая сильная. Но неужто могут мунгалы взять такие твердыни, как Володимир-Залесский, или Володимир-Волыньский? Но ведь и в Болгарском царстве были твердыни… Где же остановят русские мунгалов? Межислав твердо знал, – остановят. Знать бы – где? Ему этого не видать… Но вот здесь, сейчас он с другами вкладывал маленький камешек в стену, о которую разобьются нахватчики. И рязанский полк уходил, и князья были живы с большею частью дружины… Мысли Межислава пошли на второй круг – наши, успеют ли?..

Он так и будет мучаться этими вопросами все оставшееся ему для раздумий время. А мунгальские разъезды будут сжимать кольцо все уже, как стаи волков загоняющих зверя. И когда они выяснят, все что хотели, то кольцо неожиданно разожмется. Мунгалы отойдут, побегут гонцы на соседний холм, к хагану. Мунгальские тумены придут в движение, – они охватят холм крыльями, отрезая путь к побегу, и на штурм пойдут степные удальцы, выкрикивая "уррагх", и "яссашин". Горстка рязанцев не имея возможности оборонять большой курень, стянется в центр холма, где предварительно еще ночью поставили рядом несколько саней, и даст свой последний бой там.

Мунгалы пойдут в атаку спешившись, ибо лошадей жалко пускать на сани с оглоблями. И Межислав взбоднет копьем несущегося степного здоровяка. Вытащит свой топорок, и пойдет работать, прорубая мунгальскую лавину. Мунгалы захлестнут их – он встанет с товарищами плечом к плечу. Истают последние товарищи – он затанцует последний лучший свой боевой танец без опаски, кружа и уже не боясь задеть случайным ударом своего. Пансирь его будет гудеть под ударами, как блюдо под частым молотком чеканщика. Щит потеряет форму. Он сам будет жаться к мунгалам, – чуть дай им отойти полетят стрелы, или, что хуже, – арканы. Клевец топорка засядет в чьем-то доспехе, и он, чувствуя, что времени вытянуть нет, отпустит топор, и вынет из ножен меч, Этим княжьим подарком он еще успеет наделать дел. Всей своей мочью, не разбирая, и не сберегая более клинка, наоборот, – рубя на все безоглядно, и сгорая в душе желанием, чтобы клинок сломался, не достался добычей степняку, он будет разваливать мунгалов на полы, от груди до пояса, оставляя просеку из тел. А когда он все же упадет, ему станет очень легко и свободно. Куда он сейчас взлетит? К старым богам русичей, или к крестовому богу? Ему не стыдно предстать ни там, ни там. И когда он встретится с предками, ему будет не стыдно взглянуть им в глаза. За то как жил, и принял смерть – Межислав знал – предки его не попрекнут.

– Рука уже почти не саднила, но чесалась под повязкой неимоверно. Это был добрый знак, значит заживало хорошо. Однако зуд донимал, и создавал некое раздражительное беспокойство мыслей. Петр пробирался между госпитальных палаток, лавируя между сидящими, стоящими и лежащими раненными. Только что в одном из центральных шатров врач наскоро осмотрел его разбинтованную фельдшером руку, приложил ладонь ко лбу Петра вместо термометра, и объявил, что похоже дела идут на лад. Однако, – сказал доктор – рисковать не будем. Жар спал, но завтра покажетесь мне еще разок. А потом я с чистой совестью выпишу вас из нашего бедлама… После чего велел фельдшеру дать Петру таблетку жаропонижающего. Фельдшер наново перебинтовал Петру руку, вручил таблетку, с мензуркой воды, и выпроводил восвояси. Теперь предстояло пробираться между вавилонского скопления раненных обратно на окраину лагеря.

Полевой госпиталь был раскинут прямо посреди леса. Даром что лес был почти парковый, с ровной землей, и большими деревьями, раскидистые кроны которых практически не давали шансу разростись молодому подлеску. Между деревьев и выросли госпитальные палатки. С одной стороны раскидистые кроны деревьев надежно защищали палаточный городок от авиаразведки австрияков. По армии давно ходили слухи, что австрияки весьма небрежно относятся к конвенциям, и могут между делом скинуть с аэроплана пару гранат и на палатку с красным крестом нарисованным на вершине. Здесь в лесу, по крайней мере этого можно было не опасаться. Опять же, в лесу протекал кристальный полноводный ручей, который обеспечивал весь городок чистой водой. Врачи героическими усилиями не давали загадить его безалаберным раненным, и к ручью у истока был даже приставлен солдатский караул. Оборотной стороной лесного расположения была единственная проходившая в лесу узенькая дорога, которая к тому же шла не как было бы желательно – прямо от передовой, через госпиталь и дальше в тыл. Увы, дорога шла вообще не туда куда надо, потому раненных везли окольными путями… Но самым главным недостатком госпиталя было, что он оказался элементарно мал для такого наплыва раненных. Не хватало мест в шатрах, не хватало лекарств, не хватало врачей, которые работали круглые сутки напролет, и передвигались по лагерю с опухшими воспаленными глазами как у запойных пьяниц. Впрочем, этот недостаток, как предполагал Петр, от места расположения не зависел. Кто-то в службе тыла просто элементарно не подготовился к тому, что на войне – вот неожиданность – людей могут ранить, и их придется лечить.