Дмитрий Старицкий - Фебус. Принц Вианы (СИ)

Пришел Микал с факелом, и мне стало хорошо видно то, что я держал в руках. Плохие ощущения только усилились. Хорошо кованого, литого и резаного золота было больше, чем того требовалось для хорошего оружия. Щечки рукояти были из полированной слоновой кости. Скользкой по определению. А уж количество плохо ошлифованных кабошонов* из драгоценных камней просто зашкаливало за здравый смысл. Больше всего было гранатов, просто россыпи их окружали крупные рубины.

Но все изменилось, стоило мне обнажить клинок. Гладкое, зеркально отполированное светлое лезвие. Больше всего это походило на изделия Златоустовских мастеров девятнадцатого века. Но такого просто не могло быть, судя по антуражу моего окружения. Очень острое. Формой напоминающий офицерский кортик советских времен, но шире и длиннее. Мастера, мать их ити, руки вырвать мало. Испортили такой прекрасный рабочий клинок в угоду показной роскоши.

— Толедо*? Золинген*? — отрывисто спросил я Филиппа, постукивая пальцем по лезвию, на котором не увидел никаких клейм.

— Нет, сир, — ответил вроде как мой оруженосец, — клинок ковали в горах басков, в Алаве*, а вот рукоять и ножны, сработали уже в цеху златокузнецов города Тура, пока вы там гостили у вашего дяди. Ювелиры там — близ резиденции владетеля франков, искусней, чем наши.

Вот и все что можно сказать о кинжале.

А вот осмотр шпаги меня порадовал. Точнее не шпаги еще, а узкого меча ромбического сечения, предназначенного с силой втыкать в сочленения сплошных рыцарских доспехов. Но и фехтовать таким клинком уже возможно, а не только рубить и пырять. А это значит, что фехтовальные школы — итальянская ли, или французская или какие вообще тут будут — уже на подходе. В исторических рамках, конечно. Гарда была уже классически шпажная с чашкой на крестовине и защитными дугами для кисти — мечта д’Артаньяна с Портосом. Прекрасный «меч для камзола».

Украшения эфеса меня отдельно порадовало. Я подобное видел в московском Историческом музее. Техника «стальных бриллиантов» называется. Как раз в одно из моих посещений столицы реставратор Евгений Буратов восстанавливал похожее изделие тульских мастеров времен царя Федора III, старшего сводного брата Петра Великого. И красиво до чертиков — вон как играют грани в мятущемся свете факела, и боевому применению не мешает.

— Молодец, Филипп, — похвалил я паренька. — Оружие хорошо тобой ухожено. Оставь мне кинжал, а schpagu пока прибери.

— Это эспада*, сир, — поправил меня паренек.

— Иди, отдыхай, — я отдал ему шпагу.

Польщенный парень, поклонившись мне со шпагой в обеих руках, развернулся и шустро побежал к кострам. С охотой так. Радуется, стервец, что не припахали внеурочно.

Микал все это время так и стоял рядом на коленях.

— У тебя есть неотложные дела, — спросил я его, с намерением отпустить.

Парень с готовностью ответил.

— Сир, единственное мое неотложное дело — это служить вам. Все остальное может подождать, — и смотрит предано прямо в глаза.

Умный мальчик. Далеко пойдет, если милиция не остановит. Хорошо это или плохо для моих целей, что парень такой сообразительный? А вот не угадать. Иной раз дурака проще в темную использовать.

Но все равно делать что-то надо. Время-то неотвратимо тикает. На косвенных признаках я ситуацию уже исследовал и выжал досуха, но все равно информации для принятия каких-либо решений мне жутко не хватает. А Ваньку валять долго я не продержусь. Буду дурковать как «доцент» из кинофильма «тут помню, а тут не помню», пока не спалюсь по крупному. Вот тогда не факт, что смерть под взорвавшимся бензовозом будет для меня тяжелей. А умирать не хочется ни разу. Тем более что один раз я уже умер. Остается только одно — вживаться в этот мир, каким бы он не был. И стать тем, у кого я отнял это прекрасное юное тело.

Признаваться, что «государь» ни черта не помнит кому-то из местной золотошпорной знати чревато по определению — те ребята хваткие, сразу в свои интриги такое знание вплетут, не побрезгуют. Да еще дезы мне самому подкинут сто пудов в своих побуждениях и ладно бы только в корыстных. Деньги потерять в этом разрезе не самое страшное.

— Читать, писать умеешь? — продолжил я расспрос парня.

Так, навскидку спросил, для проформы, хотя положительного ответа от него совсем не ожидал. Не те времена.

— Умею, сир, — неожиданно заявил парень. — Меня замковый капеллан* научил, когда я мальчишкой при капелле* состоял.

— Мальчишкой это сколько?

— Пять лет уже как. Даже больше.

— А сколько тебе сейчас?

— Почти семнадцать лет, сир.

— Взрослый уже, — констатировал я этот факт, хоть чтобы что-то сказать, не молчать истуканом.

Парень кивнул, соглашаясь со мной. Действительно взрослый. В эти века в четырнадцать лет уже воевать ходят. И никто в рукопашной на поле боя скидок на возраст не дает.

— Язык, какой знаешь письменно, или только латынь?

— Не только латынь, сир. Еще васконский*.

Это что еще за диво — васконский язык? Васконский язык бывает по логике у народа васконов. Или васков. Los vascos. Это может даже — басков? Но это как раз легко узнается далее по косвенным признакам. Не горит особо. Есть более насущные задачи, которые решать надо здесь и теперь. Незамедлительно. Я и так целый день тут дурака валяю, когда на самом деле по лезвию бритвы хожу. Такая вот практика теории относительности.

Интересно, а на каком языке мы сейчас с ним тут трендим? У меня полное ощущение закадрового перевода, когда голос актера и голос диктора сливаются и, кажется, что по-русски говорит с экрана голос иностранного актера. Такие вот выверты сознания.

А парень тем временем продолжая «дозволенные речи» вываливал на меня свое резюме.

— А говорю я на франсийском*, окситанском*, кастильском* и варяжском* языках. Еще на языке дойчей* и мурманов* могу объясниться. Меня покойный капеллан хотел по духовной части определить, но майордом* запретил. Добрый был ко мне покойный падре*.

Ага, васконский язык не назвал, знать именно на нем сейчас и треплемся. И получается у меня это естественно, как дышать. Чудеса в решете. «Доктор, а я после вашего лечения смогу играть на скрипке? Сможете. Вот здорово, а раньше не мог».

— Принеси-ка подогретого вина. А то так голос ссадим, не заметим, — подмигнул я ему.

Парень моментом подорвался и убежал к кострам.

А я не на шутку заскрипел извилинами. Воспитанник падре, однако. Вот только невинной жертвы священника-педофила мне и не хватает до полного счастья в ближнем окружении. Потому и отослал парня, что такую информацию мне срочно надо переварить наедине. В моем времени педофильские скандалы с католическими пасторами возникали с периодичностью почтового поезда. И очень смачно обсасывались всеми средствами массовой информации. Вплоть до того, что самого папу римского каяться заставляли. Зачем — понятно. При легализации гомосексуализма и полной толерастии во всем остальном кроме педофилов у демократов совсем не осталось «врагов народа».