Марик Лернер - Восток

А прав был, сказал сам себе с удовлетворением. Ян хоть и не туз, не больше валета, да хорошие шансы в козырные попасть имеет. А картинки без масти ничего не стоят. И моя десятка пригодится. Без помощников ничего не выйдет. Ему дорога выше, а мне — позади. А что за своих лях готов под трибунал, так пусть Гусь пугается. Только так и жить можно. Вон генерал с адъютантами шляется, а мы не хуже. Младший работает на авторитет старшего, а тот прикрывает и защищает от чужих…

В битком набитом помещении конторы железной дороги в дверях и окнах торчали юнкера, жадно разглядывая происходящее внутри. Когда-нибудь и они станут наравне, и сейчас никто и не подумал гнать, хотя им тут нечего было делать. Два десятка бывших курсантов, собранные со всей округи и выдернутые с постов, пришли сюда прямо с оружием и в том виде, в котором их позвали. Ватники, шинели, стоптанные сапоги. Один за другим протискиваясь между стоящими, проходили вперед, получая новенькие погоны младшего лейтенанта. Пожимали руку Юнакову и, вернувшись назад в зал, тут же начинали, не особо понижая голос, обмениваться впечатлениями. Собрание меньше всего походило на торжественное мероприятие с затаенным дыханием. Еще и куча посторонних заявилась. Добровольцы, несколько железнодорожников.

Назвав последнюю фамилию, майор громко прокашлялся, намекая, что неплохо бы заткнуться, постучал кулаком по столу и в наступившей тишине сказал:

— Извините меня за отсутствие торжественности. Не так все должно было быть. Построение на плацу, вынос знамени, торжественная речь. Это должно было остаться в памяти навсегда. Вы не просто получили заслуженное — вы вступили в товарищество русского офицерства. И это не просто слова. Не так важно, что на вас старое обмундирование и не прозвучала торжественная музыка. Отныне вы — командиры по праву. Нет более почетной профессии, чем быть офицером. Сила армии — в офицерском корпусе. Его прямая обязанность — защищать Отчизну. Если офицер этого не сделает, никто не сделает. Это его святая обязанность, и не суть важно, какие трудности он обязан преодолеть. Пока офицер чувствует себя защитником своего народа, он мужчина. Вот и все, что я хотел сказать.

— Так не пойдет, — сказал наглый голос Зиброва, — если уж нам причитается торжественная речь, пусть Ян исполнит. Как прямой наш командир. Имеем мы право?

— Речь, — довольно заорали несколько голосов. — Просим!

— Вы, парни… простите, господа офицеры, — под довольное ржание выпихнутый вперед, сказал Ян, — сами напросились. Торжественная речь есть полное собрание благоглупостей, — толпа опять заржала, — которые мы много раз слушали. Придется потерпеть. Внимайте.

Он обвел взглядом знакомые лица и посмотрел на торчащих сзади юнкеров.

— Не знаю, что стандартно положено говорить, поскольку сам в первый раз присутствую, но скажу, что думаю. Мы с вами находимся в самом центре бардака…

Новоиспеченные лейтенанты радостно взревели.

— …Но деваться-то нам некуда. Если защита Отечества священна, то офицеры — священнослужители Руси.

— Во дает, — восторженно крикнули сзади.

— Для офицера патриотизм — единственная религия. И честь офицера состоит в готовности отдать жизнь за Русь. А страна ждет, чтобы он выполнил свой долг. И офицер служит не человеку и не армии и не религии или идеологии. Он служит стране. Обманывая начальников или подчиненных, ты наносишь вред армии и государству.

Нарушение присяги — это бесчестье. И поэтому для нас закон: душу — Богу, жизнь — Отечеству, честь — никому!

Зал молчал, разговоры и смех прекратились.

— Офицером делает не диплом и не погоны. Офицер без способностей и авторитета — пустое место. Он должен быть лучшим в подразделении и иметь авторитет. Не должность красит человека, а желание подчиненных подражать ему. Все вы прекрасно знаете, как люди чувствуют командира. Ну как лошадь наездника. Неумелого и трусливого слушаться не будет. Никогда не прыгнет через препятствие. И будет выкладываться полностью, если дашь ей уверенность. Тогда солдат обязательно скажет: «С этим командиром не пропадешь! Он не подведет!» Ты постоянно у всех на виду. И ты — офицер. А значит, начальник всегда и везде. Твои слова — это приказ. Вот и помни, чем оборачиваются приказы. Ведь вам объяснять не требуется? В бой ведут, а не посылают. А уж если придется умереть, так с достоинством, чтобы вспоминали с уважением. А лучше не погибать, — сказал после паузы, — пусть наши враги погибают.

Он закончил, смущенно развел руками и спрыгнул с кафедры. Быстро пошел между расступающимися людьми, пожимая руки и улыбаясь на дружественные похлопывания по плечу. У дверей торчал, старательно махая на манер мельницы и подпрыгивая от нетерпения, один из его юнкеров. Спокойствие закончилось, опять что-то случилось.

— Я на Зеленой Горке был, — торопливо проглатывая слова, говорил Литвиненко. — В мечеть зашел. Там Али Ариф проповедь гонит. Он говорит: женщины притягивают к себе мужчин — это плохо, но мужчины не виноваты. Ведь заботиться о чести должны все. Женщина обязана одеваться скромно, тщательно закрывать волосы, следить, чтобы не оставаться в комнате наедине с мужчиной. А что делают эти с текстильных фабрик? Они ходят на работу в брюках, забыли традиции, нагло ведут себя и специально провоцируют мужчин. А потом кричат и возмущаются. Пора ставить их на место!

Так, сказал сам себе Ян, дождался. Не успели разрешить создание профессиональных союзов, как те моментально предъявили кучу требований. Хуже всего было на текстильных фабриках. Там и раньше работало много женщин, а в войну это превратилось в сплошное бабье царство. И платили им заметно ниже мужчин на тех же должностях. На Трехгорке объявили забастовку, и мириться с положением хозяин не желал. Уже были заходы с намеками и попытками договориться к Юнакову, но тот вмешиваться не захотел. Его тоже понять можно: формирование добровольческих подразделений только началось, полиция работает спустя рукава, а на весь город полтысячи человек, подчиняющихся комендатуре, при не слишком большой помощи окружающих. Большинство гражданских и военных начальников энтузиазм проявляют исключительно на словах. Хорошо еще, предупредил. Напрямую вмешиваться никто не хотел — толком непонятно, что разрешено, и ответственности на себя за разгон забастовщиков комендатура брать не хотела. Слишком бы это походило на поведение властей при Каганате. Теперь остается только думать, как выкрутиться и никому всерьез хвоста не прищемить.

Русские женщины никогда не были, как у других мусульман, особенно в Средней Азии, забитыми и числящимися на самой низшей ступени, уподобляясь домашней скотине. Да, она выполняла все домашние работы, следила за детьми, но мать (жена) имела солидный вес в обсуждении внутренних семейных дел. Нередко она управляла имуществом, хотя напрямую это никак не проявлялось и публично голос мужа (отца) всегда был громче и весомее. Даже развестись и взять себе другую жену было не так просто, как среди других мусульман. В результате массового призыва в армию очень многие получили возможность проявить себя открыто, что раньше было немыслимо. В деревне еще не так заметно, а в городах уже не засунешь под ковер горластых и готовых драться за вырванные привилегии вести себя так, как им хочется. Не всем это нравилось, и поставить нахалок на место просто напрашивалось.