В. Бирюк - Найм

Иногда много знать — плохо. Пока я соображал, да вспоминал, да прикидывал — как бы оно бы получше бы…, «мужи добрые» даже и не задумываясь о вариантах, приняли единственно им известный.

«Ярем барщины старинной» здесь ещё — «далёкое светлое будущее». У нас тут в Рябиновке — все «мудрецы пустынные» — до барщины на «Святой Руси» ещё не додумались. Причина простая — боярские усадьбы стоят на одном месте долго — вотчина даётся навечно. Севооборота нет, а по тощим, выпаханным землям пустить раба… семян не вернёшь.

Поэтому — оброк. Причём — общий. Солидарная ответственность, круговая порука… Платёж взыскивается со всей общины. Что-то мне это… сомнительно. Вроде бы, это плохо кончается… У Юстиниана в Византии — точно плохо. Но… мало знаю, не чувствую ситуацию, аргументов нет. Ладно, пусть будет «по старине».

Тут Хрысь начал, по исконно-посконному крестьянскому стандарту — плакаться. По теме: «бедные ж мы бедные, и взять-то с нас нечего»… Как много всякого всего община потеряла, скольких мужиков в землю зарыли… Я уж собрался посочувствовать, но Аким как отрезал:

— У вас чего, мужики нитку прядут? А баб ваших — без убыли. Работать надо. И мокрохвосток своих подгонять. По весне отдашь вдвое против прежней, княжьей дани. Разбаловались, понимаешь…

— А чтоб полегче было — я тебе из Пердуновки девок дам. Чтобы вы их «паучьей пряже» выучили. Ты, Хрысь, с женой вдвоём живёте — вот и возьмёшь к себе Меньшакову бабу с дочками. А ещё Прокую, пока в Пердуновке кузню не поставлю, отдадим здешнюю кузню и избу кузнецову…

Дед насчёт кузни скривился, но промолчал — кузнец нужен всем. Перед жатвой всегда вдруг оказывается, что куча инвентаря срочно нуждается в ремонте.

И понеслось… Заботы хозяйственно-организационные.

Я выцыганил у Акима шестерых мужиков и четырёх коней до жатвы, из Хрыся выбил полтора десятка молодых парней и мужиков да ещё с пяток лошадей. Мне ж не только избы ставить — мне ещё и землю возле Пердуновки под пашню расчистить надо. Это Хрысь… поскрипел, но стерпел. Но когда я заявил, что надо с завтрашнего дня выводить смердов на расчистку земли под новую пашню и возле «Паучьей веси» — он взвился.

— Ты ещё мужей добрых учить будешь, как крестьянский труд делать! А ячмень кто жать будет? У самого покудова и волос — не вырос, а указываешь — где колосу расти! Ты ещё у Акима в мудях звенел, а я уже на пашне потел!

Мда… Исчерпывающий ответ «раба верного» своему «господину доброму». Вообще-то, в другую эпоху, Хрысь был бы прав: при нормальном севообороте у крестьянина с покоса до Покрова свободного времени нет. Отдых — только когда дожди идут. Но здесь пока даже трехполки нет. Озимых — нет, зяби — нет, снегозапахивания — нет. Даже навоз на поля не вывозят. Правда, ячмень… оно конечно… Классная вещь — вегетативный период 8–9 недель. Против 12–18 у яровой ржи или пшеницы. Примол больше чем у ржи, зерно крупнее пшеничного. Всем хорош. Только спелый колос очень быстро осыпается. «Зерно течёт». А если соптимизировать?

— Ну и как, Хрысь? Хорошо пропотел? Ручки устали? Теперь мозгой пошевели. Ячменя у вас посеяно немного. И не у всех. Как колос дозреет — остановишь расчистку да погонишь всех на жатву. Всех — на все полосы. Не важно — чьи. Всем народом вы быстро справитесь. Два-три дня на корчёвке погоды не сделают. А потом мужиков обратно. Пока остальная жатва не пойдёт. А бабы да старики с детьми пусть молотят. Сообща надо работать, купно. Тоже мне… общинники.

Так и хочется добавить: «работать по-советски, по-социалистически!». А общинников назвать «колгозпниками»…

По сути — я прав: один из базовых принципов эффективной организации — кратковременное концентрирование основных ресурсов в критической точке. Существенное быстрое продвижение в решении проблемы, перевод её в новое состояние. И пусть потом сама дозревает, а мы пока — и другое порешаем. Правда, «обезличка», «уравниловка», «потеря чувства собственности», «ответственности за конечный результат»… Колхоз «Заря феодализма»…

«— А давайте на все наши трудодни купим самолёт!

— Зачем?!

— А вот сядем мы в него всем нашим колхозом. И полетим. Отсюда — и к едрене фене!».

Перевели дух, обмыслили, запили пивком, зажевали луковичкой. Успокоились. Продолжим.

— Хрысь, нам надо построить вотчину. Аким Янович получил отсрочку на год. Вот за год нам надо народу расселить вдвое против нынешнего. На первое время я две тысячи пудов хлеба купил. Осенью привезут. Зиму переживём. А дальше? Весной не отсеемся — той зимой передохнем. Значит, надо этой осенью новины расчищать. Или как?

Кажется, только сейчас до Хрыся стало доходить, что он не под вздорного мальчишку с придурью и чертовщиной попал, а вляпался, в качестве одного из главных персонажей, в весьма серьёзный производственный процесс. Который обеспечен и денежными, и хлебными, и людскими ресурсами. И — согласием «вятших». В лице владетеля — Акима, и властей — посадника елнинского. Причём немалый кусок всех этих хлопот и трудов свалился на его личную шею. Что подтверждается непрерывно ощущаемой «гривной холопской» — ошейником. От которого ему не отвертеться и снять нельзя.

Какого-то испуга или тоски в нём я не увидел. Но хорошо была видна… озадаченность. Такая… конструктивно-направленная. «Ну и как же это всё… провернуть?». Уже чисто по инерции он спросил:

— А как с орешником?

Наш конюх-управляющий, естественно, сразу понёс. По лошадиному. Как кобыла с вожжой под хвостом:

— А чё орешник? Теперя вся земля наша! И всё, что на ней — наше! И орешник — тоже наш! А ежели «пауки», по свойственной им подлости и к воровству наклонности, туда сунуться, то владетель, в мудрости и вятшей славе своей, велит злодеев и порядков нарушителей, имать, пороть и всякими иными казнями наказывать…

— Погоди, уважаемый. Как было тобой совершенно справедливо отмечено и гениально сформулировано: «Вся земля наша. И всё, что на ней — наше». И среди всего этого «нашего» есть мелочь мелкая — наши смерды. Мы с Акимом Яновичем орехи собирать не пойдём — пошлём крестьян. А уж где эти наши смерды да рабы себе кашу варят, да постельку стелют… Хоть в Рябиновке, хоть в Пердуновке, хоть в «Паучьей веси»… Сегодня — здесь, завтра — владетель на другое место переведёт… Был человек «пауковский», стал «пердуновский»… А все одно — «рябиновский». Потому как — смерд Акима Яновича Рябины.

«— Приведите пример применения теории относительности в повседневной жизни.

— Вот вы ходите. Или — лежите. Или — бегаете. Это — относительно. На самом деле, вы — сидите. А идёт — срок».

Новый смысл сложившейся ситуации медленно начал доходить до присутствующих. Всё предыдущее десятилетие они видели друг в друге соседа-противника. Не то, чтобы врага, но — не-приятеля. Разные, раздельные, настороженно-враждебные. Глубоко привязанные именно к своей общине, к своему месту жительства. Вообще-то, перевод крестьян из одного поселения в другое даже и при крепостном праве практиковался крайне редко, и расценивался, обычно, как очень тяжёлое наказание.