Дмитрий Дашко - Мы из Тайной канцелярии

Иван, вспыхнув, выбежал из лавки на улицу. Было стыдно, словно застукали его за неприличным занятием. Немец и его продавщицы лишь недоумённо посмотрели на хлопнувшие за юным копиистом двери.

Свежий воздух быстро вернул юношу в привычное состояние.

Успокоившись, Иван отнёс пожитки домой и направился к Трубецкому. Экипаж в Тайной канцелярии не выделили, деньги на извозчика вроде имелись, но Елисеев предпочёл им другое применение, потому снова добирался на своих двоих.

Пока шагал, заурчало в животе. Завтракали сегодня скромно: яичком варёным да хлебушком ржаным. Кухарка занедужила, канцеляристам на кухне пришлось управляться своими силами.

По пути купил у торговки два пирожка капустных, горячих, с пылу с жару. Матушка, конечно, вкуснее пекла, однако на голодный желудок и такие сошли.

В доме Трубецкого его встретил важный лакей. Он открыл высокие двери, повёл по длинному коридору, украшенному гобеленами. В конце коридора стоял другой лакей, который сменил предыдущего и стал для Ивана новым провожатым. Так повторилось несколько раз.

«Надо же, сколько князюшка прислуги набрал. На цельную роту хватит», — думал про себя Иван.

Его ввели в большую залу, заполненную людьми. Мягких диванчиков и стульев на всех не хватало. Два молоденьких гвардейских офицера и вовсе сидели на подоконнике, а несколько штатских, очевидно, не в высоких чинах, скромненько стояли в уголке, о чём-то переговариваясь.

На Ивана внимания не обратили.

Доставив Елисеева в залу, лакей посчитал на том свои обязанности выполненными. Он развернулся к выходу, однако копиист успел схватить его за фалду камзола. Слуга замер.

— Послушай, любезный, — обратился к нему Иван. — Мне бы к князю попасть.

— Видите, сколько тут посетителей. Придётся обождать, — с важностью сказал лакей.

Он явно упивался своей властью над теми, кто по происхождению и заслугам стоял куда выше его.

— Да ты хоть ведаешь, откуда я прибыл? — придав себе грозный вид, спросил Елисеев.

— Никак нет, не ведаю. Откуда мне ведать?

— Я, любезный, прислан самой Тайной канцелярией.

Лакей недоверчиво оглядел Елисеева:

— В своём ли вы уме, сударь?

— А ежли я тебя да за речи такие в крепость определю? — грозно спросил юноша, надеясь, что если не облик его, так слова возымеют нужное действие.

— Какие речи?! — Лакей старался не потерять лицо, но Ивану было ясно: ростки страха в душе много возомнившего о себе холопа посеяны. Осталось только дожать.

— Зело оскорбительные! Аль ты думаешь, что мне занятия иного не найдётся, как шутейно тебя развлекать?! Изволь-ка доложить обо мне князю, да побыстрее.

— В обход других персон? — ужаснулся слуга.

Иван подбоченился.

— А ты как думаешь — «слово и дело» государево своего череда должны дожидаться? Ну-ка, одна нога здесь…

Договорить он не успел. Лакей испарился подобно призраку под солнцем.

— То-то! — довольно произнёс копиист, радуясь пусть маленькой, но всё же виктории на подступах к могущественной персоне.

Эх, коли б оно и дальше так шло!

Князь и впрямь принял Елисеева быстро. Видимо, связал пропажу ценных вещей и появление канцеляриста. Но увидев тщедушную юную фигурку копииста, враз спал лицом и принял хмурый вид.

— Нешто Андрей Иванович совсем ни во что меня не ставит? — изумился Трубецкой. — Ты, малый, давно от титьки маменькиной оторвался аль всё сосёшь?

Елисеева будто обожгло. Он гордо выпрямился, выдвинул вперёд подбородок и с гневом перемешанным с обидой воскликнул:

— Сударь, мне почти осьмнадцать. В сиём возрасте Александр Македонский уже завоевал половину мира. Мои дерзновения гораздо скромнее, но если я чем-то и уступаю прославленному эллину, то токмо не разумением. Андрей Иванович Ушаков знал, что делает, отправляя меня к вашему сиятельству. И лучшим доказательством тому будет то, что я сыщу лиходея и случившуюся пропажу.

— М-о-о-о-лодец, — почти нараспев молвил Трубецкой. — Ершистый. Ну, давай, выказывай себя: ищи утерю. И того, кто её учинил, тоже спымай. Но токмо не обессудь: дам я тебе сроку в две недели. Не уложишься, пожалуюсь матушке-государыне на Ушакова, что так низко ставит меня, князя и кригс-комиссара расейского. Что потом с тобой Ушаков сделает, сказывать?

— Н-не надо, — не опуская подбородка, изрёк Елисеев.

Ему трудно дались эти слова. Ноги подламывались, горло пересохло. Но он твёрдо решил держаться до конца, даже если впоследствии пожалеет о сём скоропалительно принятом решении.

— Ступай! Ищи! — громогласно велел Трубецкой и указал копиисту на дверь мясистым пальцем.

Елисеев поклонился и пробкой выскочил из кабинета. За дверями канцеляриста ждал средних лет мужчина в расшитой золотом ливрее. На голове напудренный парик последней немецкой моды.

Багровые щёки и сизый нос недвусмысленно свидетельствовали о том, что их обладатель любит воздать должное дарам Бахуса, а отвислый огромный живот, особенно комично смотревшийся в сочетании с короткими, бревнообразными ногами в туфлях с позолоченными пряжками, позволял сделать вывод, что сей муж весьма склонен и к чревоугодию.

Лишь глаза, умные, с хитринкой, будто принадлежали совершенно другому человеку.

«Э, братец, да ты, пожалуй, не так прост, каким пытаешься казаться», — подумал Елисеев.

— Милостивый сударь, я Гаврила, здешний дворецкий. Позвольте сопроводить вас в библиотеку. Там никто не помешает, и я смогу быть вам полезным.

— Хорошо, веди, — согласился канцелярист.

— Прошу следовать за мной, сударь.

Сразу чувствовалось, что хозяин дома немалое время пробыл заграницей. Библиотечные шкапы просто ломились от книг, в основном, иностранных. Казалось, толстым фолиантам несть числа.

Хорошо было тут. Тепло, а главное тихо.

Елисеев опустился в удобное кресло, предложенное ему дворецким, сам Гаврила остался на ногах, как и положено вышколенному слуге.

— Что ж, братец, благодарю за заботу. Ведомо ли тебе, кто я таков и по какому вопросу прибыл? — сурово сдвинув брови, спросил Елисеев.

Вряд ли его напускная строгость ввела дворецкого в заблуждение. Тот быстро раскусил, с кем приходится иметь дело.

— Что прибыли вы из самой Тайной канцелярии, мне доложили сразу.

— Прекрасно.

— По какому вопросу ведать не ведаю, но догадаться могу, — степенно продолжил Гаврила. — Татя сыскать хотите, того, что алмазные вещи сиятельного князя украл.

— Верно, братец. Надобно сыскать пропажу и того, кто злодеяние сие учинил.

— Ещё как надобно, сударь! Не хомут, чай, из конюшни пропал. Князюшка наш, как узнал, что татьба приключилась, зело разгневался. Правда, опосля отошёл быстро, он ведь у нас милостив, но ведь так просто дело сие оставить никак не можно. А коли я дворецким поставлен, так мне и повелели разыскание произвести.