Дмитрий Дашко - Мы из Тайной канцелярии

Тот, не оборачиваясь, пояснил:

— Известно кто: у многих, кто в казематах сидит, родня есть. Навещать заарестованных не возбраняется. Да и нам легче. На провиант ить денег отпускают мало. Вот и кормятся колодники с того, что родные приносят.

— А ежли родни вообще нет? Как таким быть?

— Не спрашивайте! Плохо, господа. Такие по улицам ходют, милостыней харчи добывают.

Я обалдело закрутил головой. Здешний режим содержания совсем не походил на современный мне. К узникам Петропавловки запросто ходит родня с улицы, передачки носит, причём с личной доставкой в камеру. Интересное кино. Не ожидал.

Навстречу торопливой походкой прошла женщина в чёрной монашеской рясе, которая прятала её фигуру. Мелькнуло бесцветное абсолютно невыразительное лицо из тех, что и запомнить-то невозможно.

— Она-то что здесь делает? — удивился я.

— Божий человек. Сирых навещает да убогих, тех, кому никакого вспомоществования нет. Лекарства приносит, провиант опять же.

— И что, никакого допроса и осмотра?

— Я же сказал: божий человек. Кто её осматривать будеть?

— Ну-ну, — усмехнулся я.

Мы подошли к одиночке, в которой держали Карташова. Возле дверей мялся молоденький солдатик. При виде капрала он вытянулся в струнку. Начальство, как же!

— Открывай, — велел ему наш сопровождающий. — На допрос велено доставить.

Солдат стал возиться с замком. Отомкнув, шагнул в сторону.

— Проходите.

— Что, судари, милости прошу, — сделал приглашающий жест капрал.

— После вас, — галантно раскланялся я.

Капрал понимающе ухмыльнулся в усы.

В камере нас ожидал сюрприз. Да что там: всем сюрпризам сюрприз!

Картина была невесёлой. На земляном полу, скорчившись, лежал покойник. В его груди торчал всаженный почти по самую рукоять нож. На нательной рубахе расплылось кровавое пятно.

Капрал снял с головы треуголку.

— Вот зараза! — зло произнёс я.

Иван машинально перекрестился. Он не мог оправиться от изумленья. Ну да, в закрытой охраняемой камере самого главного КПЗ страны неизвестная сволочь прирезала нашего Карташова. Причём сделала это недавно: покойник был совсем тёплый.

Капрал задумчиво посмотрел на мёртвое тело, а потом заорал во всю глотку:

— Эй, молодой! Бегом сюда!

В камеру ворвался перепуганный солдатик. Капрал схватил его за рукав и подвёл к трупу:

— Это что такое, а?

Караульный подавлено молчал, не отрывая взгляд от мёртвого тела.

— Я тебя снова спрашиваю: что это такое? — повторил капрал.

— Это… это, господин капрал, арестант, поручик Карташов.

— Вижу, что Карташов. Токмо почему он у тебя в таком состоянии пребывает? Тебя что, труп караулить ставили?

— Никак нет! Живого караулил. Он ещё жалился, что холодно в камере, печь просил истопить, а я отказал. Дров, говорю, у меня нет. Не выдали ещё. Живой он был, вашродь, как есть живой.

— Тогда кто его живота лишил? — капрал схватил солдата за грудки, подтянул к себе. — Ты? А ну, сказывай, покуда зубы тебе не выставил! Ты убил?

— Никак нет, — заверещал тот. — Никак нет! Не мог я его живота лишить! Зачем мне сие?!

— Говори, раззява, кто был у него, кого впускал?

— Никого не впускал, господин капрал, окромя монашки одной.

— Монашки! — дёрнулся я.

Мы с Иваном ринулись к выходу, расталкивая и пугая встреченных на пути людей. Пулей пролетели по коридору, выскочили на крыльцо.

Поздно. Монашки уже и след простыл.

Я горестно сплюнул и поплёлся назад в камеру. За спиной понуро пыхтел мой «братишка».

Люди в белых халатах обступили новичка, с любопытством осматривавшего всё вокруг. По их поведению чувствовалось, что новый человек тут — редкое явление. К тому же, все знали, что это племянник того самого Елисеева. Известие подогревало интерес к персоне. Сразу поползли шепотки.

— Коллеги, у нас пополнение. Прошу любить и жаловать Евгения Южина, нового сотрудника, — представил его профессор Орлов.

Он дружески обратился к Евгению:

— Коллектив у нас хороший, думаю, вы сработаетесь.

— Сработаемся, — уверенно заявил тот и протянул руку для знакомства:

— Евгений!

— Стас. — Первым ответил на рукопожатие чернявый лаборант. — Какое-то время будешь под моим крылом. Я весь восемнадцатый век курирую. Будут вопросы — обращайся.

— Вижу, процесс пошёл, — улыбнулся Орлов и направился к выходу.

Стас потянул новичка за собой. Провёл по лаборатории, познакомил с оборудованием. Потом посадил в комнатушке, предназначенной для отдыха, и велел тщательно изучить распечатку с правилами техники безопасности.

— У нас с этим делом строго, — предупредил он.

Через полчаса комната набилась сотрудниками. Они по очереди подходили, представлялись, наконец, самый напористый, очевидно, заводила, приступил к главному:

— Ты, Женя, как к традициям относишься?

— Хорошо отношусь, — заверил Южин, с интересом ожидающий продолжения разговора.

— Наш человек! — обрадовался заводила. — Тогда слушай: традиций у нас за всё время существования коллектива накопилось немало, но есть одна, самая святая для каждого нового сотрудника: он непременно должен влиться в наши ряды. «Влиться» — ключевое слово.

— Ребята, если вы на проставу намекаете — так я не против. Мне как раз подъёмные выдали. Куда пойдём?

— Я же говорил — наш человек! — восхищённо сказал заводила. — Можно отметить по-спартански, на природе: шашлык-башлык и всё такое. Если погода не подкачает, конечно. Есть и другой вариант: тут в паре километров забегаловка одна. Ничего особенного, банальный общепит, зато цены гуманные. Всё предельно демократично, можно выпивку принести с собой. Мы так уже делали. Ну как?

— Да я как народ скажет.

— Правильно! Тогда вечером, в конце работы поговорим.

В комнате появился Стас, недовольно посмотрел на сотрудников:

— Мужики, что у вас других дел нет? Хватит новичка на бабло раскручивать.

— Брось, Стас! Простава — дело святое! — ухмыльнулся заводила.

— Ага, святое, — кивнул Стас и обратился к Южину:

— Женя, если этот хмырь будет у тебя деньги в долг просить — не вздумай дать. Не вернёт. На баб потратит всё, до копейки.

— Стас, ты чего?! — притворно обиделся заводила.

— Ничего! А то сам не знаешь?! Женя, у него три развода, от каждого по дитёнку. На алименты ползарплаты уходит. Сейчас с очередной пассией шуры-муры крутит, и сдаётся мне — она уже с животом. Что, не прав я?

Заводила сокрушённо закивал и испарился. Вместе с ним ушли и другие лаборанты.

— Ты на моё бурчание внимания не обращай, — заговорил Стас. — Ребята у нас неплохие. Просто мне по должности положено быть суровым и несправедливым. Если действительно проставляться будешь — дай знать. Приду обязательно.