Евгений Токтаев - Дезертир

Лидон пробарабанил пальцами по столу, помолчал немного, а потом продолжил:

– Никто из них не опознал в Севере римлянина. Даже Дракил уверен, что это фракиец по имени Спартак. Думаю, критянин не врет.

– Может он побоялся, что ты не поверишь и оскорбишься? Прикажешь наказать клевещущего на римлян.

Лидон скривил губы, подумал, но уверенно покачал головой.

– Нет, не врет. С одной стороны, его показания снимают часть вины с Севера. То есть, его дезертирства, конечно, это не отменяет, но, по крайней мере, он не пират.

– С одной стороны, – кивнул Тит Варий, – а с другой?

– А с другой мне непонятно, почему он, сбежав из наших легионов, сразу не вернулся к своим.

– С чего ты взял, будто он человек чести и сохраняет верность своей партии?

– С того, дорогой Тит, что он молчит. Если бы мы имели дело с трусливым беспринципным мерзавцем, он бы давно уже вдохновенно кукарекал. Нет, этот парень не прост. Но все же не слишком умен. Не понимает, что его молчание красноречивее слов. Я думаю Эвдор и, весьма вероятно, Эномай, знают, кто таков этот "фракиец". И используют его для связи с Серторием.

Дециан помрачнел.

– Значит, ты считаешь, что Север работает на понтийцев? Вот же тварь... Признаться, выслушав рассказ Глабра, я стал относиться к марианцу с некоторым сочувствием, полагая его лишь жертвой обстоятельств. Но после этих твоих слов... Одно дело – соотечественник по другую сторону стены щитов в братоубийственной войне, и совсем другое – предатель, помогающий чужакам.

– Охлади голову, Тит, – посоветовал Тиберий, – в этом деле рубить сплеча, как поступает Глабр – глупейшее занятие.

Дециан задумался, почесал заросшее щетиной горло.

– Он молчит. На растяжке только шипел, но ни слова от него не добились. Попробовать каленое железо?

Законы Республики, запрещавшие применение пыток к солдатам и, тем более, командирам, не распространялись на дезертиров. Те приравнивались к рабам, и делать с ними можно было, что угодно. Наибольшей популярностью пользовалась растяжка на специальных козлах или в висячем положении. Квинт довольно долго провисел на дыбе, перед этим Квадригарий с подручными хорошенько попинали его ногами. Марианец упорно молчал и Лидон вынудил Глабра прекратить бессмысленное истязание. Квинта снова привязали к тележному колесу, просунув голову между спицами на манер колодок. С пиратами поступили куда мягче.

– Думаю, ты от него ничего не добьешься, – покачал головой Лидон, – тащи-ка лучше сюда нашего критянина.

Дракила приходилось допрашивать не чаще остальных, чтобы не вызвать подозрений. Тиберий давно решил, что столь ценного осведомителя нужно, во что бы то ни стало, сохранить и использовать, как можно дольше. Весь вопрос, как это лучше всего провернуть.

– Скажи-ка мне, любезный, вот что. В одну из наших прошлых бесед ты упоминал, что вы заходили в Остию. Полагаю, ты не знаешь, зачем?

– Не знаю, – буркнул критянин.

– Хотя бы скажи, когда это было.

– Так прошлой осенью. Как раз до весны и проторчали там. Оттуда и пошлепали в Испанию.

– Чем там занимались?

– Ничем, – пожал плечами Дракил, – зимовали. Бухали и трахались. Чем еще там заниматься? Портовое начальство нас не трогало. На лапу ему занесли.

– Денег хватало?

– Хватало.

– Эвдор тоже бездельничал?

– Нет. Несколько раз куда-то уезжал.

– Куда, не говорил?

– Нет.

– Уезжал с Эномаем?

– Нет. Пьяница всегда оставался у нас за главного. Мышелов брал с собой пару-тройку ребят из команды "Актеона". Вроде как телохранителей.

Тиберий покусал губу и задал главный вопрос:

– Эвдор чаще отлучался до ноябрьских календ или после?

– До чего? – переспросил Дракил.

– До середины пианепсиона.

– А-а... Вроде в начале осени дольше отсутствовал.

– Все же, куда он ездил? Может хоть краем уха слышал? В Бовиан, в Нолу [124] Бовиан – город в Самнии, одна из трех столиц италиков в Союзническую войну (две другие – Корфиний и Эзерния). Нола – город в Кампании, недалеко от Везувия, последний оплот италиков в борьбе с Римом. ?

– Не знаю, господин...

Лидон потер виски пальцами.

– Что еще было необычного в его поведении в эту зиму?

– Ну... – замялся критянин, – что необычного? С ним всегда все необычно. В конце зимы к нему какой-то незнакомец приезжал. Эвдор, как увидел его, весь напрягся. О чем-то они говорили долго в одной портовой таберне. И Эномай при разговоре присутствовал. А потом к Эвдору подсел фракиец, тоже долго чесали языками. Я потому запомнил, что фракиец всегда молчал и держался в стороне, а тут...

– И вскоре после этого Эвдор объявил, что вы уходите в Испанию?

– Верно, так и было.

Тиберий откинулся на спинку кресла. Долго молчал, потом кликнул стражу и приказал увести критянина. Оставшись один, встал из-за стола и принялся мерить шагами преторий.

Итак, в начале осени Эвдор находился в Италии, где к тому времени уже полтора года бушевала гражданская война, затянувшая в свой чудовищный водоворот десятки, сотни тысяч жизней.

Весной шестьсот семидесятого года [125] 83 год до н.э. легионы Суллы, наконец, высадились в Италии. Марианцы набрали войск гораздо больше, чем привел с собой Сулла, но все равно оказались не готовы к войне.

Их лидер, Корнелий Цинна, к тому времени был мертв. Он погиб во время солдатского бунта в Анконе, когда пытался зимой, в непогоду, морем перебросить войска в Грецию, дабы встретить Суллу там. Теперь партию возглавляли двое – консул предыдущего года Гней Папирий Карбон и Марий-младший. Последний слыл отменным бойцом, много времени проводившим в воинских упражнениях, но еще не проявил себя, как полководец, потому до поры не высовывался вперед, уступив более старшему и опытному Карбону.

К Сулле стекалось все больше нобилей, пересидевших марианское правление по дальним норам. Многие приходили не с пустыми руками. Три легиона привел молодой Гней Помпей. Последнему исполнилось всего двадцать три года, но он уже пользовался огромной популярностью в народе. Его любили все. Причин тому было достаточно: привлекательная внешность, приветливое обхождение, умеренный образ жизни, отсутствие тяги к попойкам и гулянкам, красноречие. Про него говорили, будто он похож на изображения Александра Великого. Помпей слыл настолько положительным, что блюстители нравственности легко закрывали глаза на его "чрезмерную" тягу к прекрасному полу. Он был совершенно не похож на своего отца, Помпея Страбона, выдающегося полководца, но корыстолюбца, отталкивающего своей жадностью. Отца ненавидели, сына боготворили.

В начале смуты Страбон принял сторону Суллы, но финал его противостояния с марианцами случился неожиданно скорым и нелепым. На этот счет рассказывали разные небылицы, и большинство народу уверилось в том, что полководца покарал сам Юпитер, убив его молнией в тот момент, когда Страбон пытался пресечь волнения среди легионеров.