Евгений Токтаев - Тени надежд

Фрина. Знаменитая гетера, любовница Праксителя, она стала для него воплощением пенорожденной Афродиты, и мастер первым решился изобразить богиню обнаженной, за что едва не поплатилась модель, обвиненная в кощунстве и святотатстве. Это случилось совсем недавно, шесть лет назад. В суде Фрину защищал оратор Гиперид, сторонник Демосфена и, исчерпав перед судьями, горящими желанием растоптать безбожницу, все доводы и аргументы, он просто сорвал с нее одежду. И судьи ахнули... Столь совершенное тело не могло содержать несовершенную душу.

Гетера, в изящные руки которой деньги попадали с такой же легкостью, что и покидали их, слыла безмерно легкомысленной. Близость к Гипериду не являлась в ее глазах достаточным основанием, чтобы отказаться от посещения симпосиона его политических врагов, куда она явилась не одна, а с дочерью давно умершей подруги. Много лет назад Фрина устроила ее, рано осиротевшую, в то единственное место, где юная девушка, оставшаяся без средств к существованию и защиты, не пропадет, а получит возможность самостоятельно обустроить свою жизнь в мире безраздельной власти мужчин. То место, которое когда-то покинула сама Фрина – коринфскую школу гетер. Теперь они часто появлялись вместе, словно мать и дочь.

– Уж кто бы о любовниках тут плакался! – прогудел Эсхин, растянув рот до ушей – ты, Фрина, мужской лаской обделенная? Да у тебя, бесстыдница, мужчин перебывало больше, чем ушло на персов. Когда мы о войне беседуем, пусть бабы помолчат!

Гости рассмеялись.

– Ах так? – притворно рассердилась Фрина, – смотри, Эсхин, дождетесь, вспомним Лисистрату! Ты со мной, Таис?

Юная подруга Фрины улыбнулась и подхватила:

– Да если надо, хоть сейчас готова я продать браслеты и... напиться допьяна!

– Вот так, Эсхин. Коль ничего от нас не нужно вам...

Бывший актер соскочил с ложа и, приняв театральную позу, включился в игру:

– Что говоришь – не нужно? Нужно до смерти! Ах, глупая! Зачем ты это делаешь? Послушавшись подруг, меня ты мучаешь, да и себя изводишь.

– Мне и дела нет! – отмахнулась Фрина.

– Нет дела до того, что вышивание твое растащат куры?

– Пропадай оно!

– И Афродита от тебя давно уже не видит угожденья, – Эсхин подвигал тазом вперед-назад, – возвратись домой!

– Не возвращусь, пока вы не помиритесь, и воевать не кончите.

– Так, может быть, мы сделаем и это.

– Ну, может быть, и мы к вам возвратимся. А сейчас нельзя... [4] Большая часть диалога – цитата из комедии Аристофана "Лисистрата".

Обеденные ложа тряслись и скрипели, гости держались за животы, хрипели и булькали. Эсхин, отсмеявшись, рухнул всем весом на ложе так, что оно едва под ним не развалилось. Даже Эвбул не удержал на лице мрачного трагического выражения и скалил зубы. В это время один из рабов подскочил к нему и зашептал на ухо, показывая рукой на дверь. Хозяин перестал смеяться, лицо его вытянулось. Он что-то негромко сказал рабу и тот исчез.

– Что случилось, – спросил его один из гостей.

– Демад, – медленно ответил казначей.

– Что, Демад? – не понял Эсхин.

– Демад здесь. Вернулся.

Никто еще не успел переварить эту новость, как сам Демад появился на пороге обеденного зала. Гости оторопело уставились на него.

– Александр убит, – без предисловий и приветствий заявил прибывший.

– Что? – переспросил Эсхин, перестав улыбаться.

– Александр мертв! – рявкнул Демад, – я не достаточно ясно выразился?

– Не может быть!

– Ага, я примчался сюда, за тысячу стадий, только чтобы разыграть вам тут комедию: "Александр опять умер, на этот раз уже совсем?"

– Невероятно! Как это случилось? – гости заговорили все разом.

– Он пал в бою.

– Ты видел тело? – озабоченно уточнил Эсхин, – вдруг, как в Иллирии...

– Эсхин, молния не бьет в одно и то же место дважды. Македоняне все черны от горя.

– Проклятье! Только все наладилось...

– Что же теперь будет?..

– А войско наше? Разгромлено? Каковы потери?

Вопросы сыпались со всех сторон. Демад сбивчиво рассказывал, что македоняне и союзники одержали победу, заплатив за нее лишь жизнью царя, но поход будет прекращен.

Фрина поднялась с ложа, повела плечами и расстроенно вздохнула.

– Похоже, тут сейчас начнется "Семеро против Фив", а не "Лисистрата". Пойдем, Таис.

– Нет, подожди! – воскликнула девушка, жадно вслушивавшаяся в каждое слово вестника.

– Что тебе эта война?

Таис лишь мотнула головой и, пытаясь перекричать мужской шум, обратилась к вестнику:

– Скажи, Демад, а друзья царя? Что с ними?

Оратор повернулся к ней и не слишком дружелюбно спросил:

– Тебя, красивая, интересуют все вместе или каждый по отдельности?

– Меня интересует друг царя по имени Птолемей.

Фрина удивленно приподняла бровь. Демад хмыкнул.

– Может и называли каких-то птолемеев в числе убитых, я не помню. У македонян совсем слаба фантазия на имена. Всех этих птолемеев, филиппов, александров у них в каждой дюжине – двенадцать.

Таис отошла в сторону и присела на ложе. На нее уже никто не обращал внимания, даже тот молодой человек, что настойчиво стремился первым завоевать ее благосклонность.

Фрина обняла девушку за плечи.

– Тот Птолемей, что год назад приезжал в Афины с посольством Александра?

Таис кивнула. Щеки ее предательски блестели.

– Он так тебе... запомнился? Ну, будет убиваться, ведь еще ничего не известно. Все будет хорошо, родная. Пойдем отсюда, сейчас эти козлы вцепятся друг другу в бороды, выясняя, кто из них больше сложил в свои сундуки "филиппиков" и кого следует вытолкнуть первым на съеденье Демосфену.

Женщины покинули злосчастный симпосион. Вместе с ними Эвбул отпустил и флейтисток с виночерпиями. Демад, вконец измученный вопросами, налил себе вина и выпил, не разбавляя. Он стал уже не нужен: гости достигли состояния, нередкого в Народном собрании Афин, когда все говорят одновременно, и никто никого не слушает. Эсхин некоторое время молчал, мрачно переводя взгляд с одного спорщика на другого, потом не выдержал и во всю немалую мощь своего раскатистого баса гаркнул:

– А ну, тишины! Тише!

Вздрогнули даже рабы на кухне в отдаленной части дома.

– ...вот и я говорю, надо сначала... – не заткнувшийся вовремя оратор съежился под взглядом Эсхина и пролепетал, – назад... отобрать...

– Чего назад отбирать собрались? Шкуру неубитого медведя уже делите?

– Так убитого же...

Гневная молния из глаз и спорщик совершенно втянул голову в плечи. Эсхину совсем не нравилось, что столь важное совещание придется проводить в присутствии слишком большого количества лиц, с которыми хорошо пить и тискать флейтисток, но никак не обсуждать вопросы деликатнейшего характера, от которых, возможно, жизнь зависит. Однако, деваться некуда, он хорошо знал своих сограждан: если сейчас кого-то отпустить, то их языки развяжутся в шаге от порога эвбулова дома и Демосфен начнет действовать прежде, чем они смогут что-то решить.