Евгений Токтаев - Тени надежд

– Сколько вас? – нарушил молчание Александр.

– Тысяча восемьсот сорок шесть, – без запинки отчитался Полисперхонт, – на время утренней переклички. Здесь все – гипасписты, педзетайры, гетайры, аконтисты. Все вперемешку. Все, кто не захотел лечь под Линкестийца, да подохнет этот сучий выблядок гнусной смертью!

– Вы идете от самой Пеллы? – спросил Эакид, – где состоялось сражение и как он смог одолеть вас?

– А никак. Не было сражения. Огулял кобель суку, а та и визжала от радости, – мрачно бросил Полисперхонт.

Александр покачал головой и поджал губы. Никогда прежде князь Тимфеи не произносил подобных слов. Не по его достоинству.

– Пусть твои люди разбивают лагерь у стен Додоны, – сказал царь, – мы поможем вам всем, в чем нуждаетесь. Дадим шатры, если ваши износились, накормим, доставим дрова. Тебя же прошу проследовать с нами во дворец. Думаю, нам многое нужно обсудить.

– Надо дождаться Кратера, – устало сказал старик, – он плетется в хвосте.

Александр не стал собирать большой царский совет и созывать князей, вождей всех четырнадцати эпирских племен. Сначала ему хотелось узнать все новости и осмыслить их в ближнем кругу.

Македоняне молчали. Кратер мрачно глядел прямо на царя, но того не покидало чувство, что таксиарх смотрит сквозь него. Полисперхонт покачивал чашу с вином, рассматривая, как серебряные стенки омываются кроваво-красным. Эвмен сидел неестественно прямо, словно копье проглотил. Он, как и Кратер смотрел на Александра и периодически косился на Олимпиаду.

Царица, которой брат и не думал отказать в обсуждении государственных дел, ибо эпирские обычаи вовсе не запрещали править женщинам, неспешно скользила бесстрастным взглядом по сидящим напротив македонянам. Она первая нарушила молчание:

– Говорите. Вы заставляете царя ждать.

– Не торопи их, Миртала, – мягко сказал Александр, назвав сестру ее девичьим именем, данным при рождении. Вне македонского двора он никогда не прекращал именовать ее так.

Полисперхонт кашлянул в кулак.

– Откуда прикажешь начать, царь?

– Ты болен, Полисперхонт? – спросил Эакид.

Тимфеец покачал головой, но царь останавливающе простер перед ним руку.

– Не спорь, я ведь вижу. Мой врач осмотрит тебя.

– Благодарю за заботу, царь.

– Не стоит. Начни с самого начала, дабы мы могли представить все события в полной мере.

– Сначала? Тогда начать следует Кратеру. Он был при Фермопилах, я – нет.

Все взгляды обратились на таксиарха. Тот поскреб щетину, неопрятными клочьями выделявшуюся на красных от холода щеках.

– Что я могу сказать нового? Полагаю, царю все известно. Я видел лишь кусочек драки, причем не худший для нас. Когда Эвмен, – Кратер не глядя мотнул головой в сторону кардийца, – прибежал и начал кричать, что все потеряно, я сначала не поверил, но он был так возбужден...

– Трусость одного человека вполне способна погубить войско, – холодно произнесла Олимпиада.

Кардиец взглянул на нее, но та даже не повернулась в его сторону, пожирая глазами таксиарха.

– Трусость? – Кратер несколько опешил, – Эвмен был при мече, меч в крови...

– Я не хочу устраивать здесь суд, – вмешался царь, – Миртала, прошу тебя, не делай поспешных выводов.

– Прости государь, – встрял Эакид, – мы сильно отклоняемся в сторону. Что произошло у Врат, нам известно, равно как и доблесть Кратера, спасшего изрядную часть войска. Однако последние три месяца вести, что доходят до нас, изрядно противоречивы. Например, были и такие, будто молодой Кассандр, отбив атаки фракийцев на Амфиполь, выдвинулся к Пелле, дабы противостоять Линкестийцу.

– Не более чем слухи, – печально вздохнул Полисперхонт, – сын Антипатра действительно все еще удерживает Амфиполь, но не более того. Мы собрали новое войско, но никаких сражений в Македонии не было. Линкестида поддержала сына Аэропа с таким жаром, что никто не рискнул встать против нее. Македоняне устали от невзгод и не горят желанием воевать. Люди принялись разбегаться по домам. Повсюду разговоры, что Линкестиец – царь вполне законный. А то, что его поддерживают афиняне, войска которых вошли в Пеллу, Эги, Пидну... Что же, они не насилуют и не грабят. А люди Линкестийца без устали напоминают, как милосердно обошлись с Македонией, учитывая то, как Македония поступила с Фивами...

– Ложь! – выдохнула царица.

Полисперхонт сделал вид, что не заметил.

– Линкестиец очень красноречив и убедителен.

– Это Демосфен в его тени убедителен, – вставил Эакид.

– Возможно, – не стал спорить старый стратег, – так или иначе, но очень скоро оказалось, что опереться не на кого. Государство Филиппа превращалось в труху, как источенный жуком-древоядцем старый корабль.

– Вы забыли присягу вашему царю?

Эвмен в очередной раз подивился голосу Олимпиады и ее поведению. Если бы статуя могла ожить, то непременно держалась бы подобно царице. Впрочем, про Галатею рассказывают иное...

– Я не забыл, – ответил Полисперхонт, – но прочие задают вопрос: "Какому царю?"

– Никто никогда не видел царя Неоптолема в Македонии, – добавил Эвмен.

– Да и что бы это изменило? – спросил Кратер, – царь пачкает пеленки...

– Это неважно, – отрезала Олимпиада, – поддержанный сильным войском, он воцарится в Македонии, ибо имеет все законные права.

– Мы ведь посылали к тебе, царь, гонцов с призывами о помощи, – обратился к Александру Полисперхонт.

Царь посмотрел на Эакида. Тот покачал головой.

– Ни один не добрался до меня. Впрочем, это скорее моя вина, я должен был действовать быстрее, и не ждать, пока вас перемелют в муку.

– Не поздно выступить, Александр, – заявила царица.

– Сейчас? – спросил Эакид.

– Невозможно, – возразил Кратер, – перевалы под снегом. Мы едва пробились сюда, а сколько из наших осталось лежать там, по пути, сколько сорвалось в занесенные трещины...

– Боги против нас, – покачал головой Эвмен, – необычайно суровая зима.

– Если выступать, то, конечно, весной, – сказал Александр, – но войско в любом случае не готово.

– Я бы сказал, страна не готова к войне, – поправил брата Эакид.

– Что ты предлагаешь? – прошипела Олимпиада, обращаясь к Эакиду, – подарить Македонию Линкестийцу?!

– Неоптолем – наследник эпирского престола, – возразил тот, – какое нам дело до Македонии?

Лицо Олимпиады, потемневшее от гнева, наконец-то перестало походить на полированный мрамор.

– Мне нанесено оскорбление! – повысила голос царица, – какой-то немытый варвар, родич убийц моего мужа, будет восседать на его троне, поплевывая на меня, дочь рода Ахилла?!

"А ведь это ты похоронила с почестями Павсания, убийцу твоего мужа. А теперь горишь желанием мстить за кровь Филиппа?" – подумал Эвмен, но, конечно, не рискнул произнести такое вслух.