Евгений Токтаев - Тени надежд

Менелай помолчал немного, а когда вновь собирался что-то спросить, не успел рта раскрыть, как вниманием гетеры завладел Лисипп.

– Скажи, Таис, там, в порту, ты так и не ответила, что же заставило тебя пуститься в путь с Апеллесом?

Афинянка покосилась на художника, но тот смотрел будто бы сквозь нее, погруженный в свои мысли.

– Я всегда мечтала увидеть мир, другие страны, людей. Но как иначе может путешествовать женщина? Только с победоносным войском.

Лисипп кивнул.

– Да, женщине одной, тем более столь прекрасной, путешествовать, даже в компании одного-двух телохранителей, в наше время небезопасно, в этом ты совершенно права. Но и войско македонян никак не может служить тебе надежной защитой. Всякие люди там есть. Даже боги в своих храмах не защищают ищущих спасения от насилия. Разве что мстят потом святотатцам, но я бы не хотел оказаться в роли мстителя за погубленную жизнь четвертой Хариты. Или среди соратников Антигона есть кто-то...

– О, да! – поспешила ответить афинянка.

Лисипп взглянул на Менелая, тот кивнул.

– Душно стало в Афинах, – подал голос Апеллес, – выйдешь на улицу – кругом разговоры о войне. Крики "вернем" сменяются воплями "отберем", и все реже последние сопровождаются словом "назад". Победа в Фермопилах вскружила афинянам голову. Повсюду разговоры о возрождении Архе, нового Морского Союза. Город бряцает оружием...

Художник замолчал, поглаживая бороду и изучая капли вина на дне пустой чаши.

– Что-то наш избранный симпосиарх отлынивает от своих обязанностей! – громко заявил Сополид.

– Действительно! – поддержал командира Аристон, – наши кубки пусты, музыка стихла...

– Справедливо, – согласился скульптор, – эй, рабы, разлейте вино, да не ждите, пока чаши гостей вновь опустеют!

Рабы поспешили исполнить приказ, а Лисипп продолжил:

– Не устроить ли нам состязание в пении?

– Верно, пусть Таис еще и споет! – подхватил кто-то из гостей.

– Нет, – покачал головой Лисипп, – не будем излишне утомлять нашу гостью. К тому же, кто желает состязаться с Харитой? Заранее проигрышное дело.

– Правильно!

– Да, верно!

– Состязание!

– Нужно установить правила, – продолжил скульптор, – ведь не следует одну меру прикладывать к песне любовной или гимну. В чем же мы станем состязаться?

– Женам пристало взывать к Афродите, – сказал Сополид, – мужам же – славить Бромия [27] Бромий – "шумный", эпитет Диониса. !

– Или Ареса.

– Верно, предлагаю состязаться в воинских гимнах.

– Согласны!

– Рабы, освободите один стол, – скомандовал Сополид, и, когда распоряжение было выполнено, взошел на импровизированную орхестру.

– Разве мы варвары, чтобы попирать ногами место, за которым едим? – неодобрительно покачала головой, афинянка, но в этот раз на ее слова не обратили внимание.

– Чем мы хуже спартанцев? – разгоряченный вином иларх, слегка покачиваясь, сбросил с плеч хитон, – вспомним древние обычаи [28] Бытует мнение, что в период архаики военные гимны и песни, прославляющие богов, исполнялись обнаженными людьми. "Гимнос" – "голый" (греч). В позднейшую эпоху эта традиция могла не соблюдаться. . Жаль, шлема нет. Ладно, пусть будет венок.

Македонянин принял величественную позу. Лисипп, ваятель мужей-воинов, цокнул языком, слегка прищурившись: сложение иларха в точности повторяло канон Поликтета, создателя знаменитого "Копьеносца". Сополид раскатистым низким голосом запел:

– Скоро ль воспрянете вы? Когда ваше сердце забьется

Бранной отвагой? Ужель, о нерадивые, вам

Даже соседей не стыдно? Вы мыслите, будто под сенью

Мира живете, страна ж грозной объята войной.

Требует слава и честь, чтоб каждый за родину бился,

Бился с врагом за детей, за молодую жену.

Смерть ведь придет тогда, когда мойры прийти ей назначат.

Пусть же, поднявши копье, каждый на битву спешит,

Крепким щитом прикрывая свое многомощное сердце

В час, когда волей судьбы дело до боя дойдет .

– Наша песня! – в восторге взревели эфесцы [29] Автор – Каллин Эфесский. .

Закончив, иларх с торжествующим выражением лица вернулся на ложе, а его место занял соперник из числа эфесцев.

– Ну, Антиф, не посрами наш город!

Гости становились все шумнее. Один из младших македонских начальников жестом поманил светловолосую флейтистку-фракиянку, одетую лишь в поясок, сплетенный из весенних первоцветов, а когда она приблизилась, задрал себе хитон до подмышек, недвусмысленно предлагая сыграть еще на одной "флейте". Его товарищи сначала посмеивались, давая советы, а потом, распаленные зрелищем, последовали его примеру, благо, флейтистка была не одна. Мегарон наполнялся стонами. Таис от такой "музыки" заскучала.

– Афинянка! – обратился к ней Бакид, которого уже изрядно штормило, – ты воплощение Урании! А воплощение Урании не может стоить меньше мины за ночь любви! Подари мне эту ночь и ту увидишь, как щедр Бакид!

– Дешево же ты оценил богиню, – процедил Апеллес.

– Дешево? В самый раз. Взгляни на этих флейтисток, они – услада очей, а берут всего два обола. Дневной заработок гребца триеры. Я же предлагаю в триста раз больше. Разве это дешево?

– Если зовешь меня богиней, почтенный Бакид, – спокойно сказала гетера, – то знай: цена богинь высока, но редко их интересуют деньги.

– Что же тебя интересует? – с вызовом бросил купец.

– Ищи и найдешь, – улыбнулась афинянка, – не все продается.

– Чушь! Чушь вдвойне в устах гетеры, все богатство которой скрыто между ног и ничем не отличается от такового у других жен.

– Коли так, зачем переплачивать? – холодно спросил Апеллес, – доставай свои два обола, вон, погляди, сколько охотниц. Устроены они так же, и прелестями не обделила их Афродита. В чем видишь ты разницу?

– В умении красиво танцевать? – хохотнул агораном, – имеет ли это значение на ложе?

Бакид набычился и что-то злобно пробурчал. Расслышал его слова только Лисипп. Он нагнулся к эфесцу и негромко произнес, покосившись на ноги афинянки:

– Как ты думаешь, какую силу в себе таит этот пальчик, который только что держал весь ее вес? И что будет с незадачливым мужем, которому удар этого пальчика придется в пах?

Таис поднялась с ложа.

– Я устала, Лисипп. Позволь мне покинуть твоих гостей.

– Зачем ты просишь меня об этом, Таис? Разве ты чем-то обязана мне?

– Разреши, я провожу тебя, – вскинулся Менелай.

Гетера хотела сказать, что в том нет необходимости, ибо она пользуется гостеприимством скульптора, и всего лишь пройдет на женскую половину дома, но, задумавшись на мгновение, кивнула головой.

Они вышли в ночную прохладу перистиля и, когда остались одни, афинянка все же созналась, что провожать ее имеет смысл всего пару десятков шагов. Менелай не смутился. Казалось, ему и этого расстояния вполне достаточно, чтобы ощутить в себе силы на прыжок до вершины Олимпа.