Михаил Королюк - Инфильтрация

На верхней точке моста через Фонтанку Тома вскочила на высоченный поребрик:

— Подожди чуть-чуть… Полюбуюсь, очень красивый вид отсюда.

Выцелила взглядом в створе проспекта золотую иглу Адмиралтейства и неподвижно замерла, приподнявшись на цыпочки, лишь чуть-чуть двигались лепестки ноздрей, втягивая морозный ленинградский ветерок.

Я смотрел на тонкий профиль, и память своевольно подбрасывала чуть более взрослые образы. Реальность оплывала мягким воском под устремленным в будущее взглядом. Я грезил, и мимо неторопливой каруселью проплывали видения: музыка Доги и счастливые глаза напротив в кружении выпускного вальса; бокалы с шампанским на гранитном парапете, и стая разноцветных шаров рвется в светлую июньскую ночь; сочная зелень полей прижимается к ныряющей между холмами цепочке пирамидальных тополей, в просвете между деревьями машет мне рукой чуть дрожащая в воздухе тонкая девичья фигурка. Пряно-горьковатый аромат кружит голову, где-то сбоку чуть хрипловатый женский голос выводит: «Dance me to the end of love», и я слегка киваю в такт мелодии.

— Ну что ты так на меня смотришь? — выдернул меня из нирваны нервный вопрос. — И не вздумай опять свои глупости говорить!

— Но думать-то глупости ты мне не можешь запретить, верно? — слегка заломив бровь, взглянул я в зелень глаз напротив.

Отвернулась, нахмурившись, но по легкому шевелению ушек я догадался, что уголки ее рта поехали вверх. Протянул руку и помог спуститься на обледеневший тротуар. В многозначительном молчании дошли до ее парадного.

— Где твое окно? — спросил, запрокинув голову к фасаду.

— Вон видишь на третьем этаже балкончик? Это мой. Серенады выть будешь? — деловито уточнила Тома.

— Угу, и будут у тебя теперь под окнами литься горестные звуки баркаролы заказной…

— Стих?

— Не обращай внимания — дурацкая привычка извлекать из себя цитаты.

— Дюх, — впилась она в меня клещом, — расскажи, я такого не слышала…

— Спой, светик, не стыдись?

— Ну пожа-а-алуйста…

Я заглянул в подсвеченные солнцем глаза, увидел лишь не замутненное ничем любопытство и капитулировал.

— Сейчас… Вспомнить надо. — Я шепчу про себя полузабытые строки. — Значит, так. Там будет слово «Веспер» — это название вечерней Венеры у римлян.

Приосанился и начал декламировать:

Устремив взор в себя, Тома некоторое время беззвучно шевелила губами, повторяя какие-то строки, потом вскинула на меня требовательный взгляд:

— Чье это?

— Современного поэта, ты не знаешь.

Конечно, не знает — оно еще не написано.

— Современного… странно… — опустив голову, начала задумчиво рассуждать сама с собой. — А так на Пушкина похоже… Но, конечно, не он, иначе это стихотворение было бы в избранном, а его там нет.

В полном изумлении я посмотрел на девушку. Нет, я знал, что у нее светлая голова, но чтобы настолько…

— Слушай, — в голосе прорвалось уважительное удивление, — ты меня сейчас поразила. Честно. Тут ведь Пушкин действительно присутствует.

— Ты же сказал, что современный! — обиженно воскликнула она.

— Так и есть. Понимаешь, Пушкин тут присутствует как основа, — начал я излагать взволновавшую меня историю. — Первые пять строчек — это чуть переделанный черновик, написанный им за месяц до гибели, так называемое неоконченное «венецианское» стихотворение Пушкина. В целом же виде этот стих недавно воспроизвел пушкинистам один старичок. Вроде как он запомнил его наизусть в юности со слов приятеля, утверждавшего, что в его семье хранился альбом, где эти строки были кем-то записаны. А в годы Гражданской войны тот альбом был утерян. Представляешь потрясение пушкинистов?! Нет текста — нет возможности доказать авторство. Но кто еще может написать — «танец легкого весла»? Кто еще в шестнадцать строчек втиснет шекспировский сюжет? Кто у нас помнит, что такое баркарола? Это, между прочим, романтическая серенада венецианских лодочников — ее часто распевали именно на заказ под определенным окном. И когда экстаз пушкинистов достиг максимума, дедок, между прочим известный художник-иллюстратор детских книг, признался в мистификации — это он дописал стихотворение Пушкина. Шутка! Но какая!

Тома зачарованно слушала, не сводя с меня округлившихся глаз, ладошки молитвенно сложены на груди. Я замер от желания сделать полтора шага навстречу и ткнуться носом в завиток у виска. Еще рано, очень-очень рано…

— Ты, оказывается, не только красивая девушка, но еще и тонко слышащая, — искренне выдохнул комплимент. — Почти никто вот так на слух Пушкина в незнакомом стихотворении не опознает.

По лицу Томы скользнула довольная улыбка, потом девушка подхватила сумку, бросила: «Я быстро», — и стремительно исчезла в темноте парадного.

Запрокинув голову и довольно щурясь, я изучил рустику на фасаде. Это я удачно в булочную зашел, молодец!

— Па-ап… — Я налил себе чая и присел напротив.

— Ась?

— У меня каникулы.

— Сердечно поздравляю.

— Э-э-э… — Я замялся — не люблю просить деньги. — Как ты думаешь, если я приглашу девушку в кино, то финансовое благосостояние нашей семьи не будет сильно поколеблено?

Папа насмешливо задрал брови:

— Как ты сложно завернул… Не сразу даже и сообразишь, на что намекаешь. И в конце, венцом творения, волшебное слово «поколеблено», чтобы окончательно меня запутать и дезориентировать.

Улыбнулся в ответ:

— Ну не могу же я подойти и сразу в лоб: «Дай рубль».

— Ого, целый рубль? Это ж сколько девушек можно сводить в кино… — Папа мечтательно закатил глаза к потолку и начал что-то подсчитывать. — Пять штук!

— Мороженое перед сеансом в калькуляцию заложил? — уточнил я деловито. — Пышки с кофе после… Плюс резерв на непредвиденные обстоятельства.

— О, так речь не просто о кино… Тут планомерная осада намечается. — Папа заинтересованно потер ладони. — Из класса?

— Ага.

Папа опасливо покосился на прикрытую дверь и, понизив голос, уточнил:

— Зорька твоя?

— Да, это хорошо, что ты напомнил… С Зорькой тоже в кино собираемся, но втроем, с Паштетом. Возможно, даже два раза.

Папа чуть повеселел и, наклонившись к журнальному столику, приступил к набиванию трубки.

— Что бы с тебя такого запросить за это… — он неопределенно пошевелил пальцами в воздухе, — эдакого…