Михаил Королюк - Инфильтрация

После ухода контрразведчика Андропов еще довольно долго раздумывал, время от времени перекладывая листы фотокопий, вычитывая то один, то другой фрагмент и иногда недовольно пофыркивая. Затем достал из стола записную книжку и, найдя нужную запись, распорядился в трубку:

— Евгений, вызовите ко мне на понедельник заместителя начальника нашего ленинградского НИИ «Прогноз»… Полковник Кравченко Владимир Павлович… На шесть вечера.

Затем немного поразмышляв, сделал последний звонок:

— Григорий Федорович, вечер добрый… У меня вопрос: в Ленинграде по линии резидентур противников никакого необычного шевеления в последнее время не было? Угу… Уточните в понедельник. И еще — дайте команду в ближайшие месяцы поплотнее с ними работать. Если надо, усильте город… Хорошая мысль, отправьте на практику в Ленинград весь курс… Хорошо, жду в понедельник по первому вопросу.

Воскресенье 17 апреля 1977 года, 11:20

Ленинград, Крестовский остров

Неторопливо дребезжа и жутко скрипя на поворотах, старенький трамвай тридцать четвертого маршрута везет меня к Елагину острову. Позади осталась мрачная Петроградка. Мне никогда не нравился этот район: его темные улицы-ущелья тяжело протискиваются между вколоченными в асфальт доходными домами с закопченными высокими фасадами, ржавыми водосточными трубами и сумрачными, навечно пропахшими мочой парадными, разбитыми так, словно в них три года шла война.

Трамвай медленно переполз через архаичный Лазаревский мост на Крестовский остров, и сразу будто бы начался другой мир — сплошные, еще прозрачные по весенней поре, сады с редкими вкраплениями отдельно стоящих невысоких особнячков. Мелькнула надпись «Детский городок» на входе в парк, в глубине на аллейках резвятся на просторах стайки беззаботной детворы. Провожаю взглядом играющих в классики девчонок и нервно верчу в кармане золотую монетку. В принципе план отступления продуман, но не хотелось бы им пользоваться.

Вот и кольцо на набережной Мартынова. Спрыгнул с подножки на гравий, и ветер с залива начал перебирать мои волосы. Я неторопливо прогулялся назад по берегу Невки, любуясь открывающейся далью, свернул на старинный деревянный мост и, сойдя с него, сразу на входе в Елагин парк был атакован наглыми белками. Шустрые древесные грызуны носились под ногами, вставали столбиками на пути и возбужденно стрекотали, поблескивая черными глазками.

Присев, я протянул пустую ладонь. Две белки посмелее тут же подскочили и, вцепившись острыми коготками в пальцы, попытались выхватить ожидаемую добычу. Потыкались усатыми мордочками, недоуменно посмотрели друг на друга и, усевшись передо мной, начали злобно ругаться, сжимая лапки в кулачки и тряся хвостами.

— Ну звиняйте, бананов нема, — пробормотал я, поднимаясь и крутя головой. За треть века парк серьезно изменился, надо сориентироваться, где тут исчезнувший в будущем зимний зал.

Я пробирался, виляя от кочки к кочке, по еще не просохшей парковой аллее к цели и еще раз прокручивал в голове собранную информацию. Вроде риск невелик. Операция, которую я хочу провернуть, относится к обыденным. Даже ЦРУ давало агентам золотые червонцы в качестве эквивалента легко конвертируемого кэша. Из нумизматов выбрал наиболее безобидного и вроде бы не замаравшегося ни в чем предосудительном. Все в порядке? Сейчас посмотрим…

Зашел в темный после яркого дня зал и двинулся вдоль рядов. Воскресная толкучка ленинградских коллекционеров в разгаре — нумизматы, фалеристы, бонисты и даже филателисты, хотя это не их основное место. Почувствовав ностальгию, остановился и минут десять листал кляссеры, выискивая редких прибалтов. Затем с трудом оторвал себя от этого увлекательного занятия и повертел головой, выискивая помолодевшего Самуила Абрамовича. Ага, вон он где, в уголочке затихарился…

Я поздоровался и протянул на ладошке червонец. По лицу нумизмата за секунду легкой рябью пробежала череда эмоций: напряжение, азарт, интерес, после чего была натянута маска радушного волнения.

— Мальчик, а тебе повезло! — восхищенно, но негромко воскликнул он. — Это же золотой николаевский червонец!

Я молча кивнул, наслаждаясь спектаклем. Самуил Абрамович кинул на меня короткий изучающий взгляд, поправил массивные очки и все так же негромко забормотал:

— Жаль, потерта сильно… и гурт сбит вот здесь. Далеко не коллекционного качества, да… — Он повертел ее в руках, разглядывая. Потом с подъемом резюмировал: — Но ты не расстраивайся, все равно дорогая монета. Сорок рублей! Да, повезло тебе!

Достал старое портмоне, быстро отшуршал четыре красные бумажки, выложил веером передо мной и добавил с ласковой улыбкой:

— Поздравляю с первой удачной продажей.

Я молча отзеркалил улыбку. Самуил Абрамович наколол меня взглядом и на мгновение замер, обдумывая переход от гамбита к миттельшпилю. Медленно наклонился вперед, пристально в меня вглядываясь.

— А кстати, да… Интересно, откуда у тебя, мальчик, эта монета? — спросил он, накрывая ладонью десятки. — У отца из коллекции стибрил? Или у брата? А если милицию позвать?

— Сбегайте позовите, — лениво парирую. — Я здесь пока постою.

Пауза.

— Ты чем-то недоволен?

— Я?

— Ну ты же деньги не берешь?

— Это разве деньги? — заулыбался я. — Самуил Абрамович, у вас в руках восемь и шесть десятых грамма золота девятисотой пробы. Это тринадцать и одна десятая грамма золота пятьсот шестьдесят третьей пробы. Сколько стоит грамм ювелирки, я знаю.

— Ну и иди со своим червонцем в ювелирный. — Абрамыч злобно бросил монету на прилавок и сгреб бумажки.

— Да вы не волнуйтесь, понятие гешефта мне знакомо. Вопрос в том, какой его размер мы договоримся считать разумным. — Я сделал паузу и продолжил со значением: — Учитывая, что это, возможно, не последняя монета, которую я вам предложу.

— И сколько штук ты хочешь продать? — Вот теперь он заинтересовался серьезно.

— Пока, — выделил я голосом, — пять. Сейчас мне много денег не надо. Но если мы наладим отношения, то в следующие разы я тоже к вам буду приходить.

— Шестьдесят за штуку, — буркнул он, подумав.

Я возвел очи к небу и произвел два арифметических действия.

— Сто двадцать пять.

Абрамыч почесал небритую щеку, в свою очередь вычислил среднее и задумчиво выбил пальцами по прилавку какой-то ритм. Я развел руками:

— Девяносто пять мне, за сто двадцать — сто пятьдесят сбросите. Четверть ваша, все по-честному.

— Какая четверть! — бросился он в спор. — Ты думаешь, протезисты у меня по цене ювелирки возьмут? Минус десять процентов в лучшем случае. Мне остается двадцать рублей с монеты. Какой смысл из-за этого рисковать?