Александр Авраменко - Волк. Рождение

– Вот, мама! А ты сомневалась!

Подхожу к коню, достаю из перемётной сумы кошелёк, протягиваю ей:

– Смотри.

Женщина развязывает кожаный мешочек дрожащими руками и ахает от удивления – пять полновесных золотых фиори! Когда она вообще держала золото в руках? Мне неизвестно, а спрашивать нет желания. Мне просто приятно видеть её радостно-изумлённое и одновременно гордое своим сыном лицо… Тем временем караван въезжает в отсутствующие ворота, и сразу становится шумно – шумит скотина, кричит дурным голосом птица в клетках, требуя свободу, новички и старые сервы валятся на колени, когда я провозглашаю:

– Поприветствуйте вашу хозяйку, досу Аруанн, баронессу дель Парда, мою матушку!

Женщина смущённо прячет испачканные в муке руки под свой простонародный фартук, её лицо заливается краской, на миг возвращая себе утерянные краски, а я вместе со всеми сервами так же становлюсь на одно колено, отдавая дань её материнскому подвигу… Потом начинаются хлопоты, однако, приятные. Разгружаем телеги, складывая привезённые продукты в подвал и ледник, ткани уносят наверх, в комнату, которую выделят для швей. Я оделяю всех слуг новой одеждой, в том числе и Ираю, которая, откровенно говоря, ничего подобного не ожидала, понимая, что из фавора нового Атти она вышла окончательно и бесповоротно. Вижу, как Дож тихонько отводит её в сторону и, краснея, что для меня полная неожиданность, вручает свой подарок. Ну, может, хоть теперь дурная девчонка успокоится… А мама стоит неподвижно, не понимая, откуда всё это и на что куплено. Да ещё и новые сервы. Тихонько шепчу, чтобы никто не слышал, что сьере Ушур желает покупать наше сгущённое вино. И то, что мы ему привезли, он забрал сразу, и дал за него отличную цену. Матушка немного успокаивается, и я понимаю, что она до последнего момента не верила, и занималась перегонкой лишь для того, чтобы успокоить своего великовозрастного оболтуса. То есть, меня. Ничего! Скоро она окончательно поверит во все мои начинания… Наконец всё, кроме матушкиных подарков, распределено и уложено, то, что причитается ей, у меня в руках. Надо бы отдать, но я хочу сделать это, когда мы будем одни. А ещё остались люди, и с ними надо разобраться побыстрее, нарядить на ночную смену сервов, раздать обещанное вознаграждение… Требую стул для мамы. Сервы быстро притаскивают веленое, и я усаживаю досу на него, сам становлюсь рядом. Испросив разрешения, начинаю раздачу слонов. То есть медных диби. Выкликаю по одному, не уменьшаю долю женщин, как тут принято. Правило одно – сколько заработал, столько получил. Я обещал уравниловку, всем одинаково, по десять медяшек. Вот теперь и раздаю монетки в эти трясущиеся руки, совершая неслыханное доселе действие в Парда. Затем во всеуслышание объявляю, что нам предстоит изготовить за три недели и четыре дня большую бочку продукта. Мои сервы, воодушевлённые получкой, радостно вопят, заверяя меня и досу Аруанн, что всё будет готово в срок, и мы можем не волноваться. Энтузиазм неподделен, поэтому я добавляю ещё немножко, объявляя, что если у покупателя претензий не будет, то работающие на изготовлении продукта опять получат премию, но в этот раз больше. Сколько не говорю, поскольку считаю, что надо вводить стимул: как поработал, так и получил. Опять радостные вопли. Новички смотрят на старых сервов с удивлением. Ну, и до вас черёд дойдёт…

– Вольха!

Парень вскакивает с колен, подбегает к нам, кланяется. Я говорю матушке:

– Этот парень – гончар. И я с завтрашнего дня его забираю под свою руку. Нам нужны печи… Эй, стань там.

Это уже обращаюсь к нему. Парень послушно застывает сзади меня. Маню следующего мужика, конопатого молодого парня.

– Ты…

– Грам, сьере. Я пахарь.

– Налево. Следующий!

– …Тола, сьере. За скотиной смотрела…

– Пойдёшь к Керу в подручные. На тебе птица…

– Юм, сьере. Плотничал я…

– Становись сюда…

В общем, у меня есть плотник и гончар. Уже легче. Завтра проверим их мастерство, а пока пусть они отдохнут с дороги. Ставить их на перегонку нельзя. Да и, пожалуй… Ладно. В честь моего возвращения с победой, как говорится… Быстро распределяю людей на работу, но – завтра. Пусть до обеда работают, готовя ночной труд – носят вино из подвала, рубят дрова, заготавливают лес, его нам понадобится много, одних дыр в крыше видимо-невидимо. Да и вообще… Вот же… Забыл красавицу. Та уже с недоумением смотрит на меня – как же так? Или я солгал насчёт того, что претензий на неё не имею? Маню девчонку к нам, она подходит, приседает в полупоклоне…

– Мама, возьми её своей личной служанкой. Думаю, ты будешь ей довольна.

Аруанн смотрит на меня с удивлением, я взмахом руки отправляю девчонку в сторону и шепчу маме на ухо:

– Уж больно все над ней трясутся. Думаю, что бедняжка беременна. Сама понимаешь – все они бывшие пленные…

Мама вздрагивает – похоже, и ей ужасы войны знакомы не понаслышке. И торопливо соглашается со мной. Против ожидания известие, что красотка становится служанкой госпожи, никакой мрачной реакции, что была ранее, когда внимание девушке уделял я, не вызывает. Ну, точно – боялись, что я её завалю! Да нужна она мне! Я ещё сопляк! И женилка у меня не выросла… Толком… Да и рано мне. Н-Е Х-О-Ч-У!!! Помогаю маме встать и отдаю распоряжение полной поварихе, жене Хума, принести мне и маме ужин в башню, в мои покои. Женщина довольна – ведь её муж привёз ей подарки, и господин не обманул насчёт денег! Потому расцветает в улыбке и клянётся, что сегодня превзойдёт себя. Тем более, что есть из чего. Напоминаю, что народа у нас прибавилось, и если ей будет тяжело, то может взять себе помощниц. Но повариха морщится – старым она не доверяет, а из новых ещё никого не знает. Управится сама. Сама, так сама. Мне, главное, чтобы было вкусно. И мясо присутствовало в наличии. Матушка зовёт за собой и новую служанку. Это правильно – должна же та знать, где находятся покои госпожи? Поэтому, когда мы уходим в башню, девчонка семенит следом, сложив руки на животе под новеньким фартуком. Поднимаемся по лестнице, входим в мою комнату, и водружаю на стол тючок, объёмистый, и довольно увесистый:

– Это тебе, мама.

– Зачем, Атти? Ты потратился ещё и на подарки мне? Лучше бы сохранил деньги! Мало ли как всё обернётся…

– Мама! Перестань!

Моё лицо хмурится, и доса Аруанн умолкает, пугаясь.

– Ты не понимаешь! Как может сын экономить на собственной матери?! Ведь всё, что я делаю – ради тебя!

Матушка замирает – похоже, она никогда не слышала таких слов от того, прежнего Атти…

– Это тебе наряды…

На стол ложится верхнее, голубого цвета бархатное платье, украшенное серебряными нитями. Под него полагается чуть более светлое, из тонкого шёлка, как я понимаю, нижнее. Если одеть вместе, будет смотреться красиво… Кладу на стол шкатулку с украшенными чеканкой женскими принадлежностями: гребнями, заколками, шпильками и булавками. Есть даже крохотные ножнички, такие же изукрашенные гравировкой. Десять серебряных бари. Но работа стоит этого. Тем более, для мамы.