Михаил Маришин - Дизель решает всё

Подушка на самом деле представляла собой самое немыслимое сочетание обрезков различных форм и оттенков, а судя по запаху, была набита сеном.

— Отомстил, значит? — добродушно спросил я, с улыбкой представляя, какие слухи теперь поползут по заводу. — Но все равно спасибо.

— Да я от всей души! — смущенно ответил водитель.

— Не сомневаюсь! — улыбнулся уже в открытую, чем окончательно вогнал незадачливого дарителя в краску. — Поехали, что ли?

Машина зафырчала чаще, и мы поехали по ухабистой деревенской улице. Устроившись поудобнее, я заснул.

Я лечу, вокруг море звезд, красота неземная. В буквальном смысле — родная планета выплывает снизу и постепенно заполняет все поле зрения. Я абсолютно уверен, что это Земля, но несколько сбивают с толку непривычные очертания материков и океанов, укрытых во многих местах белоснежными вихрями циклонов. Такое впечатление, что Мировой океан обмелел, обнажив дно. Картинка все ближе. Ё-мое, да я падаю! Надо тянуть вверх! Тщетно! Я здесь только зритель.

Проплыл внизу материк, наверное, Южная Америка, пронеслись крупные острова, должно быть Гавайи, а при приближении Евразии меня вдруг охватило слепящее яркое пламя, сквозь которое лишь с большим трудом можно было разглядеть летящую навстречу ледяную равнину. Казалось, ярче него уже ничего быть не может, но… Вспышка!!! И тут же мрак. Я дернулся и проснулся.

— Извиняй, Петрович, не объехать ту яму было, уж и затормозил совсем, но все равно тряхнуло.

— Далеко еще? — попытался я восстановить ориентировку.

— Да приехали уже почти, пять минут.

Вскоре я уже входил в двери свежепостроенного опытного завода НАМИ, где на стендах обкатывались наши моторы с поршневыми кольцами из разных марок стали всевозможной обработки и закалки. Тут же разбирали и осматривали наработавшие контрольные часы двигатели. Утешительных вестей для меня не было, моторы по-прежнему показывали ресурс, эквивалентный пробегу не более 50 тысяч километров, далее им требовался капремонт. В то время как американская шестерка АМО-2 давала 100 тысяч. Что толку от вдвое более простого двигателя, если их требуется вдвое больше? Так на так получается. Мощность, грузоподъемность — это, конечно, хорошо, но если грузовики будут выходить из строя вдвое раньше «американцев», оргвыводы неизбежны. Хорошее могут и не заметить, а на недостатки укажут обязательно.

Забрав новую партию колец для автомобильных моторов, которые, как и было уговорено, строились исключительно на ЗИЛе, без энтузиазма отправился в обратный путь, накормленный обещаниями, что теперь-то точно все заработает как надо. Если бы и Лихачева можно было точно так же завтраками и уверениями кормить! А то директор рвет и мечет, и понять его можно, решать необходимо прямо сейчас, на что делать ставку, на свои силы или «американцев».

Под эти невеселые мысли я снова задремал и теперь иду с лозой по густому еловому лесу, пробираясь сквозь колючие лапы и точно зная — сегодня мой день. Я наконец найду то, что искал полжизни. Все приметы сходятся, именно в таких чашах, круглых как полная луна, земля рождает самое лучшее железо. Хотя волхвы говорят, что это Светлые Боги роняют его с неба и оно, падая, проминает землю.

Гор поблизости нет, кругом равнина, это место я сам заприметил с высокой ели, поднявшейся над своими сестрами у самого края. Меня никто не мог опередить. Теперь главное найти сокровенное, оно должно быть в самой сердцевине, в самом низком месте. Под ногами захлюпало. Плохо! Вода ест железо, превращая в обычную рыжую болотную руду, которой я и без того немало добыл в своей жизни. Лоза стала бесполезной, но я упрямо иду вперед, и передо мной, раздвинув зачахшие елки, расстилается круглое, небольшое, на перестрел, болотце. Да уж, сюда точно никто, кроме потерявшего разум коваля, вроде меня, не полезет. Голову тут и впрямь можно сложить, только булькнет и поминай как звали. Но никогда себе не прощу, если уйду, не проверив. Всю оставшуюся жизнь мучиться буду. Даже мнится, когда Мара заберет, тоже покоя не будет.

Вернувшись назад и вырубив подходящую жердину, двинулся к середине болота. Благо, пока было мелко. На полпути, уже по пояс в трясине, в голову полезли мысли, что копать здесь никак не можно. Ух, слуги Чернобоговы! Что вы мне голову морочите? Заманиваете? Если б мне на берегу разум не затмили, ни в жисть сюда бы не полез. Но теперь поздно, раз решил — совершай. Тем более, идти осталось совсем немного.

Слега ушла вниз, потыкав по сторонам, я нащупал края ямы и обошел ее. Опять вперед, с натугой переставляя ноги. Стой! Это же она! Оглянувшись вокруг, убедился, что стою посередине болота. Повернув назад, по следу в разорванном моховом покрове, ничего не нашел. Да где же она, я ж ее обходил?! Засуетился, вертясь на месте и тыкая жердиной в разные стороны. Неужто клад открывается лишь раз и не дается тем, кто не узрел свою удачу? Тьфу, нечисть! Оказывается, стоял на самом краю, а яма как-то оказалась за спиной. Едва в нее не ухнул, хорошо, что жердь была поднята и я успел опереться, ткнув ее прямо в трясину. Опора оказалась ненадежной, конец соскользнул с чего-то на дне и просел, отчего я хлебнул-таки болотной жижи.

Я нашел! Осталось только достать. Но теперь меня ничто не остановит! Даже если потребуется в гости к болотной нежити сходить. А нырять придется, стою по грудь, а в яме и полтора меня поместится. Воткнув слегу покрепче, чтобы себя по ней потом вытянуть, помолившись богам, набрал воздуха и нырнул. Болото, которое должно затягивать вглубь, воспротивилось и не хотело пускать меня, но я все же достиг его дна и, засунув склизкую гладкую тяжесть в суму, рванулся обратно на вольный воздух, которого в груди почти совсем не осталось. Ноги скользят, тяну руками со всех оставшихся малых сил, сжав рот, который сам собой хочет открыться и сделать вдох. В груди печет, меркнет разум. Борись или останешься здесь навсегда! Или будешь пугать по ночам честных людей, стучась им в дома бездушным утопленником! Рывок! Расплескивая жижу, высвобождаю голову и плечи, воздух врывается в грудь, которая дышит так, что по болоту идут волны. Я добыл!

Осталось посмотреть, что именно. Было бы жалко, приложив столько усилий, стать обладателем невеликого куска обыкновенной трухи. К своим пожиткам на берег я выползаю чуть ли не на карачках и первым делом вытаскиваю из сумы кусок, величиной с голову, стираю с него грязь. В теплых лучах предвечернего солнца матово блестит металл. Да! Сегодня мой день!

— Петрович! Петрович!!! — меня трясут немилосердно.

— А?! Что?

— Ты б не засыпал больше, Семен Петрович! — на водителе лица нет, машина стоит. — А то с тобой заикой станешь.

— Что случилось-то?