Кирилл Бенедиктов - Балканы. Дракула

А дальше события могут пойти двумя разными путями, словно дорога, обтекающая холм. Если султан вновь одержит победу — что более чем вероятно, — на моих руках будет кровь христианских воинов. Пусть католиков, но все же христиан. И вряд ли патриарх в Константинополе сочтет это веской причиной, чтобы не отлучать меня от церкви…

Если же султан проиграет… тогда яростные крестоносцы Хуньяди пройдут по землям Валахии огнем и мечом. И моим сыновьям вряд ли посчастливится пережить своего отца».

Со стороны казалось, что князь дремлет. Но он не спал, просто глубоко погрузился в свои невеселые думы. Сильные пальцы его сжимали серебряную фигурку дракона, полученную когда-то от императора Сигизмунда.

«Теперь ты рыцарь ордена Дракона, — сказал ему тогда император. — И будешь носить его знак до самой своей смерти».

И собственноручно надел на шею валашского господаря крепкую стальную цепочку с диковинным амулетом.

«Помни, рыцарь, — в глазах старого императора князю почудилась усмешка, — это не простой знак. С помощью данного талисмана ты сможешь узнавать все, что тебе будет нужно, — о твоих друзьях или врагах. Но не пытайся делать это слишком часто — дракон не только дает знание, но и берет за него плату».

Долгие годы валашский князь следовал совету своего императора и обращался к серебряному зверю только в случае крайней необходимости. И каждый раз ему приходилось платить за то, что он видел, мучительной головной болью и невыносимым жжением в глазах. Но все равно он оставался в выигрыше — дракон показывал ему, как обходить засады и избегать ловушек, расставленных врагами. Вплоть до последнего времени, когда князь, забыв об осторожности, почти каждую ночь прибегал к помощи талисмана, чтобы узнать, что происходит в ставке повелителя османов.

Сегодня дракон показал ему выступающую в поход армию. Султан Мурад двинулся на греческую Морею, чтобы принудить к покорности ее деспота, Константина Палеолога. Огромное войско, насчитывавшее, по меньшей мере, двести тысяч человек, выступило из Эдирне на рассвете. Впереди колыхались привязанные к длинным пикам желтые и красные флаги. Пики держали облаченные в пышные одежды гвардейцы на великолепных белых лошадях. Следом шли артиллеристы, вооруженные тяжелыми аркебузами и кривыми саблями. Затем — пехотинцы, представлявшие собой весьма пеструю и нестройную толпу. А за ними двигались блестящие, поражающие воображение кавалеристы-сипахи, потомки легендарных степных наездников, подобные мифическим кентаврам. Как герои Древней Эллады, они носили шкуры леопардов и умели стрелять на полном скаку так быстро, что расходовали полный колчан стрел за одну минуту. За спинами их командиров развевались огромные крылья — легкие, почти невесомые конструкции, украшенные множеством разноцветных перьев.

Сипахи ехали не спеша, и их длинная колонна, выползавшая из западных ворот Эдирне, казалась бесконечной. Но вот и последние отряды конницы скрылись за поворотом ведущей к Коринфскому перешейку дороги, и тут, к восторгу толпившихся у обочины зевак, из-за городских стен показался еще один вооруженный отряд — янычары. На языке османов это означало «новое войско». В отличие от кавалеристов-сипахи, которые были турками и мусульманами по рождению, янычары — это дети балканских пастухов и земледельцев, отрекшиеся и от своих родителей, и от их веры.

По мнению князя Влада, это было самое коварное и самое действенное изобретение османов. Почти сто лет назад великий визирь султана Мурада Первого, Чандарлы Кара Халил паша придумал брать с покоренных христианских народов страшный налог кровью — девширме. Раз в три года в балканские и греческие деревни отправлялись сборщики живой дани, забиравшие самых лучших мальчиков из христианских семей для службы султану. Обычно брали мальчиков, достигших восьмилетнего возраста, и подростков до шестнадцати лет — но бывали и исключения. Всем отобранным делали обрезание и обращали в ислам — разумеется, мнения самих мальчиков при этом не спрашивали.

У попавших в сеть девширме мальчишек было два пути: их либо отправляли в села и городки Анатолии — той части империи османов, которая располагалась к югу от Босфора, — где они работали, набирались сил и учились говорить по-турецки, либо же зачисляли в одну из дворцовых школ, где они попадали под начало славившихся своей жестокостью «белых евнухов».

Обучение в этих школах было суровым испытанием — помимо многочисленных наук, мальчиков учили искусству смирять свои страсти, быть почтительными, соблюдать тишину, кланяться старшим, не поднимать головы при разговоре с вышестоящими, а за малейшее несоблюдение правил и законов наказывали палками. Зато по окончании обучения молодых капыкулу — рабов султана — отправляли в провинции на важные должности, ведь тот, кто умеет подчиняться, способен и хорошо управлять.

Но тех, кто становился государственными чиновниками, было меньшинство. Бóльшая же часть оторванных от своих семей, лишенных веры предков мальчишек пополняла огромную армию османов, образуя корпус янычаров, или «нового войска». Янычары жили в просторных казармах, ели и спали вместе, с самого первого дня беспрекословно подчиняясь правилам и традициям своего полка. Новобранцы должны были приносить клятву верности своим товарищам и султану на Коране, соли и сабле — после этого им выдавались кишащие вшами матрасы, на которых они спали первый год своей службы, учась переносить тяготы армейской жизни. Они должны были стирать одежду своим старшим товарищам, чистить им сапоги и готовить еду. Постепенно поднимаясь по невидимой лестнице, молодые янычары сами обзаводились слугами из числа новобранцев и получали все больше прав и денег — некоторые из них становились очень состоятельными людьми. Однако до самого конца службы (а пенсия полагалась только старым и увечным янычарам) им строго-настрого запрещалось жениться. Семьей янычара был его полк, и в полк переходило его имущество и все его деньги, когда янычар погибал на поле битвы .

Пехота янычар, которую князь видел глазами своего серебряного дракона, представляла собою странное зрелище. На них не было никаких доспехов, а все оружие их составляли кривые сабли и маленькие топоры или лопатки, заткнутые за широкие кушаки. Эти топоры и лопатки могли рассмешить человека несведущего, но князь хорошо помнил, какую роль они сыграли при штурме Константинополя, когда сто тысяч янычар принялись одновременно вырубать рощи, закрывавшие подступы к городским укреплениям, и рыть подкопы под стены Вечного города. Тогда только заступничество Пречистой Богородицы спасло Константинополь, но многие города, не заслужившие помощи с небес, пали под ударами янычарских лопаток.