Кирилл Бенедиктов - Балканы. Дракула

— А что такое — оберегаемое яйцо? — не вытерпел Раду и тут же получил палкой по плечам. Перебивать наставника воспитанникам запрещалось.

— Это значит, что они белокожи, словно яичная скорлупа, и утонченны, — снизошел до ответа Молла Гюрани. — Гурии в раю — словно рубины и кораллы. Человек взглянет на лицо гурии и увидит собственное отражение в ее щеке яснее, чем отражение в зеркале.

Раду его слова не особенно впечатлили — он вообще не проявлял интереса к девочкам, — а вот Влад задумался, пытаясь представить себе девушку с такой внешностью. Но потом ему пришло в голову, что Гюрани-эфенди специально соблазняет их с братом, чтобы они перешли в мусульманскую веру. Мехмеду, например, он такого не рассказывал — да и что особенного могло удивить в магометанском раю принца, еще недавно обладавшего гаремом из трехсот девушек?

Обогнув холм, дорога полого спускалась к виноградникам, тянувшимся по берегам реки Тунцы . Когда-то здесь в смертельной схватке сошлись легионы Рима и переправившиеся через Дунай орды готов. Готы победили, и их триумф стал началом конца империи, полтысячелетия державшей мир в своих железных когтях.

Принц придержал своего коня и гарцевал на зеленом, усеянном ромашками склоне.

— Вон там, — он вытянул руку, показывая на другой берег Тунцы. — Видишь башню?

Влад взглянул в том направлении и увидел.

Из бело-розовой пены яблоневых садов поднимался к небу массивный цилиндр, сложенный из темно-серого — казавшегося на закате почти черным — камня. Он был так похож на колдовскую башню, которую друзья только что видели на представлении театра теней, что Влад даже мотнул головой, чтобы прогнать наваждение.

— Ее называют Башня Молчания, — добавил Мехмед. — Но это все, что я про нее знаю.

Он с гиканьем ударил своего коня пятками и унесся вниз по склону. Наездником принц был превосходным — Влад, как ни старался, не мог с ним всерьез соперничать. У степных племен принято сажать мальчика на коня, как только ему исполнялось пять лет. Турки до сих пор соблюдали этот обычай.

Влад наклонился к шее своего скакуна и крепко обнял ее, уткнувшись лицом в жесткую, терпко пахнущую гриву. Вонзил каблуки своих сапог под ребра коня, как учил его Мехмед. Норовистый арабский трехлетка по имени Арслан всхрапнул и помчался вслед за конем принца, безжалостно топча весенние цветы, покрывавшие склон прихотливым узором.

Через Тунцу был перекинут арочный мост, опиравшийся на могучие, сложенные из дикого камня колонны. Римская работа, прочная и долговечная, как и все, что делалось в империи. Под каменными быками бурлила зажатая в узких створах вода.

На мосту им повстречался дочерна загорелый мужик, погонявший впряженного в телегу вола. Телега была нагружена глиняными горшками — как видно, деревенский гончар вез в город свой товар на продажу. При виде несущихся на него всадников он шарахнулся в сторону, но вола с дороги, конечно, убрать не успел. Конь Мехмеда, словно птица, красиво перемахнул через телегу, не задев ни одного горшка, но вол, не привыкший к тому, что над ним мелькают лошадиные копыта, рванулся и громко заревел. Телега опасно накренилась, и тут на нее налетел Влад.

Вол, окончательно перепуганный, попятился. Горшки посыпались в кипящие под мостом воды реки, ударяясь о каменные опоры и лопаясь с оглушительным треском.

Гончар завопил, как раненый заяц. Если бы он не кричал, а попытался успокоить вола, часть горшков, возможно, удалось бы спасти. Но глупый смерд размахивал руками, рвал на себе волосы и орал не переставая. Влад понимал его с пятое на десятое — деревенщина изъяснялся на какой-то странной смеси турецкого с болгарским, — но ясно было, что он проклинает и вола, и мост, и особенно налетевших на него юношей.

— Замолчи, — сказал ему Влад. Накренившаяся телега перегородила мост, и он никак не мог миновать ее, чтобы последовать за далеко уже ускакавшим принцем. — И убери свою чертову телегу.

— О, сын шайтана! — закричал в ответ гончар. — Я целый месяц работал, отказывая себе в отдыхе и даже еде, а ты разбил все мои горшки за какую-то минуту!

— Ты сам виноват, — возмутился Влад. — Нечего было занимать весь мост своими дурацкими горшками!

— Дурацкими! — Горшечник воздел руки к небу, словно призывая его в свидетели. — Ты, верно, смеешься надо мной, парень? Мои горшки стоят по три акче  каждый!

Влад быстро прикинул — в телеге было не меньше двух сотен горшков. Значит, весь свой товар деревенщина оценивал в шестьсот акче. Немало, конечно, — за такую сумму можно было купить трех волов. Но для лучшего друга принца, пользовавшегося привилегией черпать из бездонной казны султана, — пожалуй, пустяк.

— А ну быстро убери телегу! — рявкнул Влад. Он сорвал с пояса мешочек с серебром и швырнул его горшечнику. — Здесь триста акче. За остальными придешь завтра во дворец Его Величества султана.

Несколько мгновений бестолковый гончар стоял, не шевелясь, словно пораженный громом. Потом упал на колени и жадно схватил кошель.

— Благодарю, добрый и благородный господин! Я сразу понял, что имею дело с важным вельможей!

— Телега! — напомнил Влад. Гончар упрятал серебро за пазуху и принялся с силой тянуть на себя впавшего в полнейшее изумление вола. При этом он ухитрялся все время кланяться и умильно улыбаться.

— Чего ты там застрял? — спросил Мехмед, нетерпеливо дожидавшийся Влада на другом берегу Тунцы. — Надеюсь, ты отходил этого негодяя плеткой?

— Нет, — мрачно ответил княжич. — Я дал ему денег.

Мехмед скорчил гримасу — его крючковатый нос стал еще больше похож на клюв.

— Я всегда подозревал, что ты ненормальный, Дракул. И сколько же ты ему заплатил?

— Триста акче. И обещал еще столько же.

— О Аллах! Ничего себе щедрость за чужой счет! Если ты будешь и дальше так же транжирить мои деньги, я взойду на трон нищим!

— Только не надо строить из себя скупца, — ухмыльнулся Влад. — Я видел, сколько денег ты раздал сегодня нищим у мечети.

— Это другое дело, — нахмурился Мехмед. — Будущий повелитель правоверных должен быть щедр, тогда его будут любить. А зачем тебе любовь этого жалкого горшечника?

— Ты прав, любовь его мне ни к чему. Но если бы мы просто разбили его горшки и ускакали бы, не заплатив, это было бы несправедливо.

Мехмед изобразил крайнее удивление, возмущение и страдание одновременно — лицо у него было очень выразительное.

— Справедливость! Для тебя это, как вижу, не пустой звук. Отец был бы тобою доволен — он вечно твердит, что властелин должен быть прежде всего справедлив… Но тогда скажи мне, справедливо ли расплачиваться за разбитые тобою горшки моими деньгами?

— Еще как! — не задумываясь, ответил Влад. — Во-первых, в горе горшечника виноваты мы оба — ведь это твой конь испугал его вола, прежде чем мой налетел на телегу. Во-вторых, бедняга — твой подданный, а не мой, и было бы неправильно, если бы за ущерб, причиненный осману, платил сын валашского воеводы. В-третьих, все мои деньги — в конечном счете твои, поскольку я не только твой друг, но и заложник твоего отца.