Джон Кристофер - Огненный бассейн Сборник фантастических романов

— Лаури!

Он стоял у окна. Я раздраженно спросил:

— Что?

— Самолеты.

Я услышал негромкий звук и пошел к окну. У нас хороший обзор, и я увидел два истребителя, вылетающих из–за холмов за Тодпоулом. От удовольствия видеть их я забыл о своем раздражении: такие стремительные и прекрасные сравнительно с неуклюжими треножниками. Какое значение имеют несколько человек, охваченных трансом, когда на нашей стороне такая сила?

— Фантастично! — сказал я.

— Там еще.

Он указал на юг. Навстречу первым двум летела тройка. На соединение, решил я. И думал так, пока не начали взрываться ракеты. Это продолжалось недолго. Один из двух вспыхнул оранжевым и красным пламенем, а второй улетел на запад, атакующая тройка преследовала его.

Я шепотом спросил:

— Что это?

Но я уже знал. Все пять «Харриеров» со знаками военно–воздушных сил. Которая сторона в шапках, а которая свободна, я не знал, но одно было несомненно: армия тоже разделилась на наших и не наших.

Приказ передали по радио: телевизионные передачи прекратились. Все свободные граждане должны оказывать помощь властям в борьбе с носящими шапки. Полное сотрудничество с полицией и армией, которые получили свободу действий в наведении порядка. Ситуация сложная, но свободные граждане, борющиеся за свою свободу, победят. Тем временем использование морского и воздушного транспорта — только по специальному разрешению. Население должно оставаться дома, избегать пользоваться автомашинами, кроме крайних случаев, и слушать правительственные радиопередачи.

Заявление повторили, а затем радио смолкло. Мы снова поймали эту станцию, но слышался лишь гул помех. Но следующая станция работала, диктор с йоркширским акцентом восторженно говорил, что победа свободных людей всего мира близка. Все должны быть готовы принести в жертву все, даже свою жизнь, если понадобится. Скоро человечество узнает мир и гармонию, которых оно тщетно искало с начала своей истории. Да здравствует три под!

Папа и Марта пили виски. Марта и раньше частенько выпивала, но папа никогда, только по праздникам.

Он налил еще и сказал:

— Будет трудно день–два, может, с неделю. Продовольствие станет проблемой. — Он протянул ей стакан. — Последний приказ был оставаться на месте. Придется, но мне это не нравится.

— Мне тоже. Делай, что тебе говорят, — таков путь овец на бойню.

— Но у нас нет выбора. Мы не можем выбраться из страны — триппи контролируют Хитроу, но даже если бы аэропорт был свободен, полеты все равно запрещены. Здесь по крайней мере лучше, чем в городе.

Марта сказала:

— Мне никогда не нравилось принуждение.

Он раздраженно ответил:

— А кому нравилось? Но приходится смотреть фактам в лицо.

Она осушила свой стакан.

— Смотреть им в лицо — и рассчитывать. Особенно учитывать те, что на твоей стороне. Нам говорят, что нельзя вылетать из аэропортов и отплывать из портов. Если бы у нас было летное поле и частный самолет, никто не остановил бы нас.

— Но у нас нет… — Он замолк. — Ты имеешь в виду — «Эдельвейс»? Мы до него не доберемся. Между нами и рекой не менее полудюжины застав.

— Надо попробовать, чтобы проверить.

— Но даже если доберемся и выйдем в море, куда мы направимся?

— Я имею в виду одно место. Оно далеко от всей этой суматохи, и у меня там дом.

Он молча смотрел на нее. В конце концов сказал я:

— Гернси.

Папа продолжал молчать. Марта спросила:

— Ну? Почему бы нет?

— Это нарушение.

— Именно так говорит собака овце, которая выходит из ряда.

— Ну, если завтра или послезавтра дела пойдут еще хуже… подумаем.

— Бывают времена, когда раздумывать, а не действовать — худшая политика. — Как обычно, голос ее звучал твердо и решительно. — Действовать надо немедленно.

Он долго смотрел на нее, потом кивнул в знак согласия.

— Утром?

Она поставила стакан.

— Начну собираться немедленно.

Когда она вышла, папа налил себе еще. Он смотрел на фотографию в серебряной рамке — Ильза, смеющаяся, в летнем платье. Он уступил, понял я, потому что у Марты характер сильнее, а не потому, что согласился с ней. И может потому, что не хотел признаться в истинных причинах своего нежелания оставить дом. Я подумал, что знаю эту причину. Это был и дом Ильзы; оставить его — значило оборвать связь с Ильзой, может быть, последнюю.

Марта сказала Анжеле, что мы только на несколько дней отправляемся на Гернси, иначе та не захотела бы оставить пони. Мы с Энди пошли с нею в конюшню, чтобы попрощаться. Я держался подальше от зубов лошади, но она пыталась лягнуть меня, и это ей чуть не удалось. Я решил, что вполне прожил бы в мире без пони.

Тем не менее мне было грустно смотреть, как Анжела ласкает ее. Я не мог взять с собой и свой велосипед, но оставить неодушевленный предмет совсем не то, что живое, хоть и с дурным характером, как у Принца. Впрочем, с Принцем все будет в порядке: для пони не важно, кто правит миром, пока его кормят. Анжела на прощание покормила его отрубями и вышла, весело болтая о Гернси и о том, можно ли еще в этом году купаться.

Когда рассветало, мы выехали на «ягуаре» Марты. Нас дважды останавливала полиция. Полицейские разговаривали грубо — разве мы не слышали приказ оставаться дома? — но папа и Марта давали убедительные объяснения. У Марты сестра, которая одна живет в Старкроссе, у нее сердечный приступ, и она позвонила по телефону. Сержант со второй заставы спросил папу, почему тот не поехал один, чтобы увезти свою тетушку. Папа ответил, что возле нашего поселка заметили банду людей в шапках, и он не рискнул оставить детей или свою больную мать. Марта изо всех сил старалась выглядеть больной и хрупкой; к счастью, было еще темновато.

После этого сержант держался дружелюбнее. Он сказал, что папе повезло, что его тетя живет по эту сторону реки; на другом берегу дела идут плохо, и всякая связь с Эксмутом утрачена. Говорят, танки триппи движутся от Дартмура к Плимуту, но они могут повернуть и сюда. Папа ответил, что мы как можно скорее вернемся домой. Ведь это не может долго продолжаться.

Сержант, высокий костлявый человек с нашивками участника Фолклендской войны, сказал:

— Дедушка рассказывал мне о войне 1914 года. Тогда говорили, что к Рождеству все кончится, а он провел в окопах четыре года. — Он покачал головой. — По крайней мере могли бы сказать, кто наш враг.

Погода становилась зимней, и к тому времени, как мы добрались до причала — чуть позже девяти, — пошел мокрый снег. Прилив был высокий — это еще одна причина нашего раннего выезда, и лодки раскачивались на привязи. Мы вышли из теплой машины, и на нас набросился резкий ветер.

Мы сняли с крыши машины резиновую шлюпку и спустили ее на воду.