Александр Антонов - Кодекс звезды

— Николай Иванович, — глухим голосом начал он. — Простите, что величаю вас по имени-отчеству, но поскольку я не осведомлён о вашем чине и звании…

— Это несущественно, — прервал я его, — пожалуйста, высказывайтесь по существу!

— Считаю своим долгом заявить, — твёрдо сказал Виноградов, — что мой непосредственный руководитель всячески саботирует работу делегации. Скажу больше, он передаёт секретную информацию англичанам.

Виноградов не сказал «непосредственный руководитель», он назвал имя и фамилию – я не хочу этого делать. Причина проста: кто-то может посчитать изменника борцом с режимом и выразить ему своё сочувствие и даже одобрить его поступок. Так пусть сочувствует анониму! А в нашей истории этот человек останется без имени.

Дверь в спальню распахнулась и в комнату стремительно вошла Спиридонова, за ней все остальные. Я поспешил успокоить побледневшего Виноградова:

— Здесь нет никакого подвоха. Мы же не могли знать в вашем визите?

Павел согласно кивнул. Спиридонова меж тем буквально впилась в лицо Виноградова взглядом, ничего хорошего тому не предвещающим, и заговорила тоном, от которого даже у меня – ей-ей не вру! — по коже побежали мурашки.

— Ответьте честно, Виноградов, всё, что вы тут сейчас наплели – это ведь оговор с целью опорочить вашего начальника? Не знаю, зачем вам это нужно, но если вы немедля признаетесь в совершённой вами подлости, то, может, и отделаетесь сравнительно лёгким наказанием. Отвечайте же!

Мне доводилось видеть разгневанную Ольгу, но разгневанная Маша была всё-таки круче! И, может, именно после этого у Виноградова поседели виски. Правда, я заметил это гораздо позже, потому утверждать не могу. В любом случае юноша был на грани обморока, но всё же нашёл в себе силы ответить:

— Если я в чём и повинен, так это в доносе, всё остальное – правда!

И грохнулся-таки в обморок.

Когда же очнулся, то первое, что увидел, были Машины набухшие слезами глаза.

— Прости меня, мальчик, — сказала она, — за то, что подвергла тебя такому страшному испытанию. Но политическая борьба – штука беспощадная. И коли уж ты вступил на этот путь – готовься к новым испытаниям! А теперь рассказывай всё, и в подробностях…

Старческий голос из-за двери спросил:

— Кто там?

— Это я, Павел, — ответил Виноградов.

Дверь номера отворилась, старик в халате принялся раздражённо отчитывать Виноградова:

— И чего это вам, голубчик, неймётся в такое-то время…

Я не дал ему договорить, отодвинул Павла в сторону и буквально внёс старика в комнату, где толкнул его в кресло. За нами в номер вошли Павел, Спиридонова и Бокий, который затворил и запер входную дверь. Старик, который до этого бурчал нечто невразумительное, кажется, очухался.

— Что всё это значит, господа? — внятно спросил он.

Ответила Спиридонова. Зло ответила, и одновременно насмешливо:

— Это значит, старый прохиндей, что всё хорошее для тебя на этом свете кончилось. Теперь ты до самой смерти будешь расплачиваться за предательство!

Это звучало как приговор, но старик не собирался сдаваться. Взгляд его перепрыгивал с одного из нас на другого. Вот глаза его зло блеснули, видно, он посмотрел на Виноградова.

— Не знаю, что вам наболтал этот мальчишка… — начал он, но тут Маша удивила меня ещё раз за вечер.

Она чисто в Ольгиной манере подскочила к креслу, резко наступила ногой на сидение как раз между ног старика, может, что при этом и задела, и ухватила его за бороду, да так, что тот замычал от боли.

— Если ты не прекратишь юлить и выкручиваться, — прошипела Маша ему в лицо, — то я выдеру тебе всю бородёнку. — Потом отпустила бороду и отступила от кресла на шаг, любуясь делом рук своих. Старик побагровел. Он задыхался, и я подумал, что его сейчас хватит удар. Но дед оказался крепок. Кровь отлила от лица, и он выкрикнул:

— Будьте вы все прокляты!

Потом закрыл лицо руками и натурально заплакал.

— Этим вы нас не разжалобите, — в голосе Маши не было сочувствия. — Ваше предательство слишком дорого обошлось стране, которой вы присягали на верность. За это придётся платить!

Старик убрал ладони от лица, которое было мокро от слёз.

— Я присягал Государю Императору! — воскликнул он. — А вам я не присягал!

— Тогда зачем согласились участвовать в переговорах? — спросила Маша. — Вас ведь никто не неволил. Или тридцать английских серебряников перевесили чувство долга, да и совесть заодно?

Старик угрюмо молчал.

— Понимаю, — усмехнулась Маша. — Серебряников было много больше, верно?

Старик опустил голову.

— Так вот что я вам скажу, господин хороший: не видать вам награды, как своих ушей, уж об этом мы позаботимся!

Маша повернулась и направилась к двери, бросив на ходу в нашу с Бокием сторону:

— Он ваш, товарищи!

Старик глухо зарычал, вскочил с кресла, сунул руку в карман халата. Я метнулся к нему, но Виноградов успел раньше. Он буквально повис на руке старика, не давая вынуть из кармана. Тут и я подоспел, а потом и Бокий. Втроём мы справились с отчаянно брыкающимся дедом, потом я достал из кармана его халата маленький пистолет. А что Маша? Она даже не обернулась и покинула номер, так и не поинтересовавшись, что происходит у неё за спиной.

Эта ночь была для нас длиной. В особенности для предателя: ему пришлось пережить допрос, который мы с Бокием учинили. Утром я постучался в номер Спиридоновой, доложить, что изменник на пути к аэродрому, где его ждёт самолёт в Питер. Не знаю, ложилась ли она, но дверь открыла абсолютно прибранной. Это была прежняя, привычная Маша, а не та фурия, что удивляла нас несколько часов назад. Мой доклад выслушала молча и только кивнула в знак одобрения. Потом взглянула на меня, слабо улыбнулась:

— Что, не ожидал меня такой увидеть? Не отвечай! Я и сама не ожидала. Просто много чего за каторгу накопилось, а выхода всё не было. Вот и прорвало плотину…

Экстренное собрание российской делегации прошло в небольшом банкетном зале при гостинице, который, согласно договору найма, находился в нашем распоряжении. Присутствовали все, включая технический персонал. Речь держал Бокий. Начал он с короткого сообщения о произошедшем прошлым вечером ЧП, а закончил словами:

— Изменник уже доставлен в Россию, где его ждёт суд, и суровый, можете в этом не сомневаться, приговор. Но перед тем, как отбыть в сопровождении сотрудников безопасности на аэродром, изменник успел поведать нам с товарищем Ежовым обо всех мерзостях, которые он совершил против страны, интересы которой был призван защищать. Также он назвал имена всех сообщников из числа членов делегации…

После этих слов в зале возник шум, и Бокию пришлось поднять руку, призывая присутствующих к порядку. Когда шум несколько стих, он продолжил: