Евгений Красницкий - Не по чину

Княгиня же воспользовалась гостеприимством своей родственницы, ибо при муже оставаться не могла — монастырь-то мужской, поэтому ее, вместе с сопровождавшими «дамами» и боярином Фёдором, которому тоже позарез надо было повидать княгиню Ольгу (или ещё кого-то в княжеских палатах — он не стал уточнять), доставили прямиком в детинец. Ждать, пока за ними с княжеского подворья прибудет подобающий Агафье по статусу возок, не стали, обошлись простой телегой, да и не все ли равно, в каком транспортном средстве подпрыгивать на колдобинах — лишь бы побыстрее оказаться в тепле.

Мишка же, вместе с Никифором, Арсением и небольшим отрядом отроков — выбирали более-менее благообразно выглядящих — опять погрузился на осточертевшую ладью, чтобы доставить в монастырь недужных князя и Егора вместе с Мотькой. Более опытного лекаря Илью пришлось оставить на причале, ибо никто лучше обозного старшины не смог бы справиться ролью квартирмейстера: предстояло разгрузить две ладьи Никифора и разместить толпу народа.

На епископском подворье их встретила нешуточная суматоха: оказывается, гонец, которого Никифор отправил верхами упредить владыку, не то в спешке сам не расслышал, не то от излишнего усердия забыл, но только переполошил монахов известием о ранении и то ли пленении, то ли, наоборот, спасении из плена князя, не удосужившись уточнить, какого именно. Так что ждали своего князя — Туровского, и, удостоверившись, что это, слава Богу, не он, епископ только вздохнул с облегчением, хотя, судя по выражению лица, хотел сплюнуть с досады. Тем не менее, Всеволода Давыдовича встретили со всем полагающимся почтением, немедленно занесли в теплые покои и послали за лекарем.

Среди встречающих на монастырском дворе Мишка с некоторым удивлением увидел Иллариона. Вот уж про кого он совсем забыл, а зря: тяжелое ранение, конечно, сильно сказалось на здоровье воинственного иеромонаха, но не на его памяти. Если раньше неизжитая военная привычка заставляла грека держаться прямо, то сейчас, едва оправившись от тяжелых ран, он передвигался медленно, опираясь на трость, однако стоило взглянуть ему в глаза, как немощный монах куда-то исчез, и перед Ратниковым возник прежний Илларион — деятельный и властный. Мишка с трудом удержался, чтобы не потрясти головой, прогоняя наваждение, но тут его внимание привлек спутник Иллариона — тоже монах. Держался он тоже прямо, но то, что это именно военная выправка, бросалось в глаза, несмотря на заметную хромоту. Судя по всему, это был еще один грек, и еще один бывший военный — и он явно интересовался не князем, а самим Мишкой, что Ратникову не слишком понравилось: похоже, что его неосторожные рассуждения о православном ордене Илларион не забыл.

«Заметьте себе, сэр Майкл, мало того что не забыл, а уже и планирует что-то, скотина такая! Интересно, этот его знакомец специально по вашу душу прибыл, или он просто в прошлый раз на глаза не попадался? Такую морду не забудешь.

Придется теперь выкручиваться — не отдавать же этому воронью Младшую стражу на откуп! И без того хлопот полон рот, так нате вам — еще одного воинствующего монаха подогнали! А он наверняка бывший вояка, к бабке не ходи. На деда чем-то смахивает… Точно — ноги нет! Вон как хромает — вылитый Корней, только масть другая ».

С епископом больше говорил Никифор, а Мишка скромно помалкивал и только отвечал на вопросы. Дядюшка мог сколько угодно в процессе торга парить племяннику мозги о неправомерных действиях и прочей чепухе, но тут не подвел: выдал оговоренную и заранее согласованную версию. Дескать, пленил отрок князя в полном соответствии со своим воинским долгом, ничего не зная о тех прискорбных обстоятельствах, кои вынудили того сотрудничать с захватчиками. А узнав, сделал все для спасения княгини и детей. И потом согласно просьбе плененного препроводил его в Туров, куда князь Всеволодко, даже страдая от ран, желал попасть как можно скорее для встречи со своим сюзереном, Вячеславом Туровским.

В дороге же молодой сотник всячески обеспечивал ему надлежащий уход и охрану — время-то военное.

О пленении же самой княгини Агафьи и вовсе речь не шла, а токмо о спасении ее из рук похитителей. Все ближние, бывшие с ней в полоне, а самое главное — дети, под надежной охраной уже благополучно доставлены в Городно; сама же княгиня, ведомая христианским благочестием и супружеским долгом, добровольно пожелала сопровождать раненого мужа. Но в пути князь занемог, потому и доставлен в монастырь, к лекарю отцу Ананию.

Ладно бы Никифор — купец такие песни мог петь часами, ему привычно, но ведь и сам Всеволод Городненский, даром что слаб, после осмотра и перевязки охотно подтвердил все сказанное, вставив несколько лестных слов о храбрости молодого сотника и доблести его отроков. Видать, не зря Никифор проводил все время с князюшкой, пока его племянник развлекал дам.

«Интересно, о чем еще они сговорились? Что-то анкл Ник не торопится меня просвещать… Решил, что три сотни гривен мне рот заткнут и глаза замажут? Ну-ну …»

* * *

Подходя к Никифорову подворью, Мишка издалека услышал крики, доносящиеся из-за тына. В общей какофонии среди множества голосов преобладали испуганные бабьи причитания, сильно разбавленные мужскими и отроческими, среди которых он различил злющий Роськин дискант:

— Убью, гнида!

Сразу вспомнилась произошедшая здесь же в прошлый приезд драка с двоюродными братьями, вмешательство в нее холопа Роськи, и те последствия, которые потом им потом пришлось разгребать. Мишка, конечно, уважал традиции, но не до такой же степени, а посему, подгоняемый дурными предчувствиями, отбросил всю положенную при его звании степенность и чертометом рванулся к воротам. Никифор поспешал следом.

Истинной причиной мишкиной поспешности являлась теоретическая вероятность участия в непонятном пока скандале двоюродного братца Павлуши, заметно вытянувшегося за прошедшие месяцы и, видимо, почувствовавшего себя хозяином в отцовское отсутствие. Еще при встрече на пристани он отнюдь не вызвал у Мишки прилива братских чувств, да и сам, похоже, ими особо не страдал. Хотя и обнялись, согласно протоколу, и приветствиями обменялись, как положено по обычаю, но чувствовалось, что он не слишком счастлив опять видеть дорогих кузенов. И потом держался отстраненно, хотя поначалу рот раззявил от удивления, когда понял, каких гостей на этот раз принес черт. А уж когда услышал про полоненного князя в придачу со спасенной княгиней…

Князя, правда, никто на ладье и не разглядел, а вот княгиня произвела на пристани настоящий фурор: закутанная в соболя, с таким видом, словно идет не по слякотной каше тающего снега и грязи, а по ковровой дорожке, усыпанной цветами, и вокруг не случайные зеваки, ошалевшие от внезапного явления чужой княгини, а ликующие толпы хорошо проинструктированных подданных, величественно проследовала к поданной ее светлости телеге. Следом за ней с привычно задранным сопливым носом просеменила Дунька, безуспешно пытаясь подражать своей патронессе. Шествие замыкал вальяжный и торжественно-официальный боярин Федор. Павел, как и все, стоял на пристани, разинув рот. Опомнился парень от отеческого рыка Никифора: