Дмитрий Бондарь - Другой путь

— Ничего не получается, — пожаловался вдруг Захар. — Все уже было! Беляев писал, Толстой писал, Обручев писал, Абрамов писал, Казанцев, Орловский, а я не могу простенького сюжета придумать! Наверное, я бездарность!

Кое-кто за соседними стендами уже запустил свои сборки, и поэтому последнюю фразу ему пришлось проорать на всю аудиторию, пробиваясь сквозь шум разгоняющегося асинхронника.

— Ну что ты, Захаркин, — запричитала Зойка, уронив на пол и смешав в кучу разобранные уже провода, — ты же самый умный в группе. Ты, наверное, просто мало думал.

Она тоже была тайно влюблена в моего друга; любые его самоуничижительные заявления ранили ее в самое сердце. И хотя Захар ее в упор не замечал, считая чем-то вроде стенографической машинки, у которой всегда можно переписать пропущенную лекцию, надежды она не теряла и всячески опекала нашего порывистого отличника — как наседка пушистого цыпленка.

— Зойка, курица, посмотри, что ты наделала! — рыкнул я. — Разбирай теперь все заново! Мне как схему соединять-то?

— Не, парни, — сокрушался Майцев, — все-таки я бездарь. Даже простенького рассказа не выходит придумать, все какие-то нелепицы сочиняются. Бессвязные. Трах-бах, все победили. Скукота. Ладно, умер Максим, да и хрен с ним! Чего там со схемой?

Зойка, ползавшая по полу, подала нашему светочу свою методичку и вдвоем с ним мы закончили собирать схему запуска за десять минут. Резво сняли показания и за час до конца лабораторной работы посадили Зойку строить графики по получившимся результатам.

— Я решил бросить институт, — сообщил я Майцеву.

Он на несколько секунд задумался, потом согласно кивнул:

— Верно решил. Я тоже брошу. Только вот как с армейкой быть? Если туда идти, то два года потеряем по любому. А то и три, если вдруг законопатят куда-нибудь на Краснознаменный Тихоокеанский.

Я об этом уже успел подумать:

— Через Михалыча, — так звали Майцева-старшего, — не выйдет?

— Через папу? — Захар сделал круглые глаза. — Ты представляешь, какая статья будет в наших военных билетах? Можно на лбу написать «Сумасшедшие» — и то не так критично. Нам же потом даже дворниками никуда не устроиться! Только в совхоз на сортировку яиц и баклажанов.

— Ты всерьез думаешь работать на заводе, когда скоро будет происходить… вот такое? — Меня удивил его оптимизм. — Нет так нет. Тогда придется отрубить тебе левую руку. А мне ногу. В армию нам идти нельзя. Афганистан опять же. Говорят, оттуда не только на своих ногах приезжают.

— Руку? — Захар передернул плечами. — Бр-р-р-р… Не, уж лучше испортить себе бумажку, чем что-то отрубать. Только ты тоже пойми: вот приду я к отцу и что скажу? Папа, нам с Серым нужны белые билеты и мы решили бросить учебу, чтобы спасти мир? Тогда он точно освободит меня от армии. По своей доброй воле и отцовой озабоченности моим душевным здоровьем. Законопатит в свою психушку на пару месяцев с диагнозом «малопрогредиентная шизофрения» и «привет, галюники!»

— Мальчики! — Зойка, навострившая свои полупрозрачные уши, влезла в наметившуюся паузу. — Вы чего это придумываете?

— Пиши, а?! — Мы рявкнули на нее в два голоса.

Но на несколько минут задумались.

— Предлагаю все рассказать папе, — сказал Захар. — Нам все равно кто-то понадобится из тех, кто уже что-то понимает в нынешней жизни. Почему бы не он?

Я тоже думал, что кто-то из взрослых будет полезен нам в наших начинаниях. Но Сергей Михалыч, отец Захара, психиатр и главврач областного психдиспансера?

Я принялся за разборку схемы, параллельно обдумывая Захарово предложение. В принципе Михалыч — мужик нормальный, и если он пожелает помочь, то лучше нечего и желать. Но вот если он закусит удила и признает меня «интересным случаем в медицинской практике» — мне быстренько наступит карачун. Сохранить разум в его заведении трудно. А я и без того сильно сомневаюсь в своей «нормальности». С другой стороны, начав беседу, я уже буду знать ее итог и, если что-то пойдет не так, попробую перевести все в шутку. Правда, шутить с психиатром, имеющим ученую степень, может выйти накладно.

— Поехали? — решился я, подхватывая свой дипломат.

— Пока, Зойка, — попрощался с нашей подружкой Захар.

Он посмотрел на методички и книжки, которые принес с собой, и махнул на них рукой:

— Наплевать теперь! Пошли, Серый!

— Ой, — за нашими спинами сказала Зойка. — А вы куда?

— Мы — туда! — показал пальцем на дверь Захар. — Не скучай тут без нас, Зоичка. И Родыгину скажи, чтоб подобрал тебе новую бригаду.

До психушки мы добирались молча — каждый думал о своем.

Сергей Михайлович Майцев принял нас сразу после обхода, попросил кого-то из сестер заварить цейлонского чаю, который исправно поставляли ему благодарные родственники пациентов, и, сняв халат, расположился в своем начальственном кресле.

Было оно неудобным и страшным — об эргономике его создатели имели самое отдаленное представление. Но вместе с тем выглядело оно большим и, несомненно, крутилось — как и положено креслу очень важного человека. Потому и стояло в кабинете главврача.

Сам Майцев-старший недавно отметил сорокапятилетие, был бодр, свеж и энергичен, но на доктора он был похож меньше всего. Сними с него пиджак с галстуком, надень засаленную ковбойку и спецовку — и вот перед тобой хитроватый слесарь-сантехник из квартального ЖЭКа. Поседевший «Афоня». Пока не начнет говорить, от этого первого впечатления избавиться было трудно.

— Итак, молодые люди, чем обязан? Электродвигатели сошли с ума или, не дай бог, частотный преобразователь впал в буйство?

Мы переглянулись и ухмыльнулись, дескать, щас, впадешь в буйство, старый!

И я начал свой рассказ.

Нас несколько раз прерывали — сестра принесла чай, потом кто-то вызвал на десять минут Майцева-старшего в палату к кому-то из «вип-пациентов», страдающему невоздержанностью в потреблении спиртного. На третий раз сунувшуюся в кабинет врачицу Сергей Михайлович прогнал нетерпеливым жестом — он махнул на нее рукой, как на назойливую муху, и дверь тихонько прикрылась.

— Ну что ж, Сережа, — по окончании моей исповеди сказал Михалыч. — Случай твой не единственный. Такое описано в литературе. И даже лечится. Прогноз благоприятный. Правда я не большой специалист по таким вещам и сам с подобным никогда не…

— Папа, — влез в его монолог Захар, — неужели ты не понял, что это на самом деле происходит? Чем тебе доказать, что Серый не болен, а на самом деле видит будущее? Серый, ну ты ему скажи!

— Вы, отрок Захарий, не волнуйтесь, — убедительно попросил Майцев-старший. — Что значит «на самом деле видит будущее»?

Еще минут двадцать у нас с Захаром ушло на то, чтобы убедить сочувственно улыбающегося Сергея Михайловича поставить любой эксперимент по выяснению моих способностей.