Дмитрий Бондарь - Другой путь

Захар почти не принимал участия во всех наших организационных махинациях, ограничившись ролью стороннего наблюдателя — он был сильно занят в своей Школе бизнеса, да и я считал, что то, чем он там занимается, не менее важно, чем то, что делаем мы с Чарли.

Насколько я помнил, восемьдесят пятый и восемьдесят шестой годы считались очень удачными для всех рынков и если не принимать во внимание тот самый лопнувший «долларовый пузырь», то никаких неожиданностей рынки в эти годы не принесли. Это было такое время, которого втайне ждет каждый инвестор — практически беспроигрышное вложение денег в любую отрасль. Где-то чуть больше, где-то чуть меньше, но для портфельного инвестора, каким собирались стать мы, разницы практически не было — средняя доходность по рынку в районе двадцати пяти процентов при минимальном риске — о чем еще мечтать человеку? Разве только о том, как уберечь свой распухший капитал от неизбежных биржевых крахов? Но и это знание у нас было.

Лезть со своими жалкими шестью миллионами в игры прожженных дельцов с Уолл-стрит нам было рановато, и поэтому все наши вложения ограничивались небольшими спекуляциями.

К октябрю восемьдесят пятого у нас появилась первая версия нашего робота.

Он уже умел сканировать графики котировок акций разных компаний, искать среди них самые перспективные, строить прогнозы в зависимости от того, какую модель поведения ему задавал оператор — агрессивную или осторожную. Ребята Бойда всерьез увлеклись задачей, и то, что они нам сваяли, выглядело очень внушительно.

На тестовом запуске программы, названной без излишнего мудрствования «Первый робот Бойда», присутствовали мы с Захаром, Чарли и сам Бойд со своим «оруженосцем» Джимми, отвечавшим в проекте за графическую реализацию. Если не считать нескольких досадных зависаний, то шустрил робот Бойда на твердую «четверку» — за неделю работы он выдал две сотни прогнозов для разных акций. Сбылись с допустимой точностью сто сорок три. И это был очень хороший результат. Еще в пятнадцати было верно угадано направление движения, и только в четверти сделок мог появиться убыток.

Впечатленные достижениями своего детища, Бойд с Джимми ушли в гараж-«мастерскую» исправлять найденные в ходе тестирования ошибки, а Захар и Чарли насели на меня с требованием немедленно начать торговлю на биржах всего мира.

В тот раз мне еле удалось отбиться и уговорить их немного повременить.

Коммерческий запуск нашей программы состоялся еще через две недели.

Чарли принял на работу трех девиц — Эми, Линду и Марию, симпатичных, исполнительных и в меру глупых, чтобы не возникло в их прелестных головках желание воспользоваться результатами тех прогнозов, что каждый день мелькали перед их напудренными носами. В их обязанности входил ежедневный обзвон наших виртуальных офисов и передача распоряжений, которые формировали мы с Расселом с помощью нашего робота и моего дара.

К концу восемьдесят пятого года средняя доходность по нашим сделкам превысила отметку в сорок процентов. Кроме того, Чарли нашел где-то пару представительного вида агентов, занявшихся продажей нашей программы (немножко в обрезанном варианте). Пользуясь своими старыми связями, предприимчивые дядьки наладили продажу детища лаборатории Бойда. В первый же месяц они сбыли около пятидесяти экземпляров, вызвав у Эндрю несказанное удивление.

Дела шли, счета понемногу прибавляли в весе, но необходим был прорыв — нужно было заработать много и быстро, потому что время стремительно уходило, мы все глубже увязали в рутине, и иногда казалось, что это уже навсегда.

Чарли несколько раз предлагал помимо акций и валюты заняться опционами, фьючерсами и прочими производными инструментами, сулящими баснословные прибыли, но я еще боялся и чувствовал себя неуверенно — помнил установку Павлова о примате безопасности над прибыльностью.

Решение принес Захар — точно на День Всех Святых.

С самого моего переезда в Луисвилл мы снова жили вместе, снимая трехкомнатную квартиру со столовой в районе Миддлтаун. И с тех пор каждый вечер передо мной разворачивались нешуточные истории успеха множества американских корпораций. Захар рассказывал о них с упоением, самозабвенно, разыгрывая настоящие представления в лицах так, как еще совсем недавно просвещал юных комсомольцев на пятиминутках политинформации перед уроками. Он наслаждался изощренностью человеческого мозга, алчущего богатства, искренне восхищался пытливыми умами, превращавшими в шелестящие доллары все, до чего могли дотянуться.

И я, каждый день заряжаемый его оптимизмом, стал вспоминать, что мир здесь и сейчас находится у той грани, которая еще отделяет реальную экономику от виртуальной, и что буквально в ближайшие десять лет они — эти две экономики — сольются в экстазе, вытаскивая биржевые индексы в заоблачные выси. Но ничего не происходит просто так — должны быть первопроходцы. И конечно, они вспомнились — самые нашумевшие истории тех десятилетий.

— Захар, вам рассказывали о некоем Майкле Милкене?

— Конечно, Сардж. — Мы уже полностью привыкли к новым именам. — В Школе только и разговоров, что об этом Милкене из Голливуда. Гениальный парень! Говорят, доходы тех, кто с ним работает, растут чуть не в геометрической прогрессии. Может быть, и нам…

— Знаешь, в чем суть его ноу-хау? — Я перебил друга, не дав ему сказать очевидную глупость.

— Об этом сейчас любой школьник знает. Он показал Америке, что облигации, выпущенные мелкими эмитентами, практически всегда доходнее бумаг, выпущенных титанами бизнеса вроде «Меррилл Линч». Конечно, все понимают, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но если все их раскупают и проблем с реализацией этих «мусорных облигаций» ни у кого нет, то почему нужно покупать низкодоходные бумаги гигантов с Уолл-Стрит? Это очень разумный компромисс между прибылью и риском. Милкен говорит, что рейтинговые агентства, присваивающие бумагам рейтинги надежности, давным-давно на содержании у «больших парней». И поэтому наивысшие рейтинги надежности присваивают облигациям своих хозяев. А мелкие компании с блестящими перспективами не могут найти инвестора, потому что те, у кого есть свободные средства — те, околдованные системой рейтингов, предпочитают вкладывать их в бумаги AAA-класса. А между тем гиганты, выпускающие их, ничуть не устойчивее небольших, но доходных предприятий. И если вспомнить всех этих судостроительных, железнодорожных, сталелитейных монстров, рухнувших как карточные домики, нельзя отказать Милкену в правоте. Или у тебя что-то на него есть?

— У меня на всех что-то есть. — Я налил себе вечернего пива, к которому привык, прожив год у Сэма. — Единственное, на чем держится афера Милкена — ликвидность этих бесполезных бумажек. Они интересны до тех пор, пока на них есть покупатели. А как инвесторы узнают о наличии покупателей? Они смотрят на оборот по бумагам, и если он достаточно высок — облигации интересны. Но все дело в том, что…