Дмитрий Бондарь - Другой путь

— Что это меняет? Ты ничего не мог для них сделать, — жестко ответил Захар, он всегда умел поддерживать.

— Скажи я об этом Павлову…

— Павлов не стал бы ничего менять. Сам посуди — вдруг приходит куда-то Павлов и говорит — в сентябре будет землетрясение, а в декабре рванет трубопровод, а потом столкнутся два парохода… Что ему на это скажут? А его просто спросят: «Откуда вы все это знаете»? И ему придется либо сдать тебя, либо ступить самому на сомнительную дорожку предсказывания, либо стать иностранным агентом, подготовившим все эти диверсии. Все варианты — не айс, как ты говоришь.

— И все-таки скажи я ему тогда, и хотя бы совесть моя была бы спокойна, — упирался я.

— Ничуть не спокойна, — возразил Майцев. — Если бы Павлов ничего не стал делать — ты бы так и терзался, а если бы сделал — ты бы трясся за успех нашего дела, потому что Павлов тогда бы точно раскрылся перед своими товарищами. Куда ни кинь, всюду клин. Всех спасти невозможно.

И мне пришлось с ним согласиться.

К национальному празднику — Дню Независимости восемьдесят шестого года наши бумаги появились на биржах. Сразу на двух: Американской фондовой бирже в Нью-Йорке, куда так стремился Захар, и на Среднезападной фондовой бирже в Чикаго, где уже была внедрена во многом экспериментальная система автоматических торгов. На этом настоял наш инвестиционный консультант, апеллируя к каким-то юридическим тонкостям, в которых всем было недосуг разбираться.

Как и предполагалось, небольшой ажиотаж, созданный машинерией Рассела, поднял котировки в первый же день появления на биржах нового эмитента — чуть выше верхнего предела цены размещения. Но это было только начало.

Пока мы разбирались с биржей, Чарли послал к бывшей жене Джоша каких-то людей; за сто тысяч она пообещала навсегда отстать от нашего Келлера. Обещанное ей выплатили акциями «Винокурен Келлера-Коллинза» — никто не собирался отдавать ей настоящие деньги.

Став публичной компанией, «Винокурни Келлера-Коллинза» получили сто тридцать миллионов долларов. Это было больше вдвое, чем сумела выручить «Майкрософт», тоже в марте впервые вылезшая на биржу — это еще были времена, когда реальный бизнес ценился дороже непонятных программ. Билл Гейтс со товарищи смогли добиться от инвесторов лишь шестидесяти восьми миллионов, половину из которых обеспечили мы с Захаром и Расселом. Насколько я помнил, в первый день торгов бумаги «Майкрософт» подорожали с 21 доллара до 28, но с нашими усилиями они легко перешагнули порог в 31 доллар. Билл должен был быть чрезвычайно доволен. Да и я в него верил.

Свои сто тридцать миллионов мы разделили следующим образом: сорок сразу ушло на займы и кредиты руководству: очистившись от налогов, они отправились с Чарли Расселом в Теннеси — собирать под руку «Винокурен» куст теннесийского виски. Разумеется, цены на ликеро-водочные предприятия южного штата взлетели до небес, и те немногие заводики, что были перекуплены нами заранее — когда шла атака на производителей бурбона, обошлись Джошу в восемьдесят миллионов. По крайней мере, так должны были думать всякие фискалы и иные любопытные до чужих карманов структуры. Оставшиеся десять миллионов составили оборотный капитал нового флагмана алкогольной промышленности — на выплаты ежемесячных процентов, расчеты с поставщиками.

Меньше чем за год мы увеличили наш капитал в десять раз. И обладали при этом еще двенадцатипроцентным пакетом голосующих акций «Винокурен Келлера-Коллинза» типа В. Отличались они от бумаг класса А, вращающихся на бирже, тем, что каждая бумага давала ее обладателю десять голосов против одного в акции А. Таким образом, контроль за новорожденным бурбоновым монстром оставался за нами. Этот пакет тоже оценивался почти в двадцать миллионов. Правда, попытайся мы сбросить эти активы быстро — рухнет весь карточный домик «капитализация», но зато под них всегда можно было взять кредит. Итого для серьезной игры у нас было уже почти сто миллионов.

Конечно, мы не собирались хоть каким-то образом развивать фирму Джоша — ее уже было бы пора бросить, но рынок вносил свои коррективы: акции дорожали! Несмотря на то что общий объем производства виски уменьшился чуть ли не в полтора раза, несмотря на не самые радужные отчеты, инвесторы покупали бумаги «Винокурен». Теперь уже запущенная нами система тянула нас дальше.

Захар смотрел на сделанное с академических позиций, внушенных ему в его школе делового администрирования. И все, что он видел, шло вразрез с этими установками.

Мы не изучали рынок, нам было наплевать на потребителя, нам было неинтересно состояние сбытовой сети, мы не считали логистику предприятий и уж совсем бездумно относились к традиционной бухгалтерии, позволяя себе такие вольности, от которых у любого нормального человека волосы должны были выпасть, а не просто подняться дыбом. Единственная цель нашего бизнеса состояла в желании вытрясти из американского среднего класса побольше денег в сжатые сроки. И это нам удалось. Как удавалось десяткам других аферистов, сыгравшим в те годы на инвестиционном буме.

Чарли буквально светился от счастья: он сменил свой «Додж» на «Линкольн-Таункар» — здоровенный членовоз, похожий на те ЗИЛы, что возили наших маршалов на парадах по Красной площади. Подъезжая на нем к «офису», он выглядел очень внушительно — «на миллион долларов». Сразу видно: успешный, деловой человек. Глядя на него, я и в себе ждал подобных изменений, но они почему-то не приходили.

Я тоже решил сесть за руль и приобрел демократичный, только что появившийся «Форд-Торэс». Такая же машинка завелась и у Майцева.

А в Союзе в тот год был выпущен «Москвич-2141». И, посмотрев на его фотографии в каком-то европейском автомобильном журнале, прочитав краткое описание технических характеристик, Захар только и нашел в себе слова:

— Н-дяяя, и вот за это они просят девять с половиной тысяч рублей? Это получается почти пятнадцать тысяч долларов по официальному курсу? А в пересчете на среднюю зарплату даже, если принять её за триста рублей, это выйдет тридцать две зарплаты, на самом деле под пятьдесят. Похоже, прав ты был, Сардж, все, что сейчас делается в Союзе — изначально дороже и хуже. «Форд» обошелся нам по девять тысяч. Что в соотношении к зарплате составит примерно пять-семь зарплат американца. Но это же совершенно несравнимые вещи: «Москвич» и мой «Форд»!

Он на несколько минут задумался, а потом спросил:

— Серый, а зачем нам нужно сохранять плановую экономику в России? Может быть, лучше как здесь, как живет весь мир? Полная либерализация цен и пусть каждый выживает как может? А то так и будут машины в два раза дороже и при этом в четыре раза хуже.