Александр Сапаров - Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка

Осмотрев доску, поставил ее напротив окна, взял в руки палитру и положил первый мазок. Как всегда, когда рисовал, я не обращал внимания на окружающее, когда же оторвался от работы, оказалось, что вокруг молчаливо стоит вся моя прислуга и, открыв рты, наблюдает за рождением святого лика. Я закрыл недописанную икону тряпицей и встал, чтобы выслушать хвалы моим способностям. Но больше всего меня заинтересовало явное уважение в глазах Васьки. Видимо, ремесленник уважал в людях их таланты. А просто боярин был для него только источником дохода, и больше ничем. После этого Васька выслушивал мои объяснения с гораздо большим вниманием и, похоже, понял, что такое письменный стол с ящиками, полки для книг, легкие стулья и шкаф. Поговорив со столяром, я вышел на улицу и пошел в мастерскую. Там уже на дубовых плахах выкладывалась печь. Печник с помощником работали молча и быстро. И – о чудо! – печник был трезвый! «Да, шестнадцатый век не двадцатый!» – подумал я.

Федька подошел ко мне и повинился:

– Сергий Аникитович, вы пока икону малевали, тут болящие приходили, но я их всех знаю, за душой у них ни копейки нет. Мы им Христа ради подали всем, а лечатся пущай молитвой.

Я стоял в раздумье: с одной стороны, мой долг врача говорил, что нужно помогать всем, с другой, буду помогать всем – останусь гол как сокол. И я для себя решил: пока богаче не стану, серебра-злата не соберу, беднякам помогать буду только по выбору, родне там или еще кому.

– Федор, я тебя ругать не буду, но в следующий раз, если я здесь, зови меня. Я сам решу, помогать больным или нет. Да, еще, Федька, найди мне из Холмогор купца какого, надо мне с ним поговорить…

В таких заботах прошло несколько дней. Через неделю в моей спальне стояла нормальная деревянная кровать, в которой можно было не полусидеть, а именно лежать. Правда, Феклуша глядела на эту кровать со страхом:

– Как это ты, Сергуша мой, не боишься лежа спать? Ведь черти унесут! Свят, свят, прости, Господь, прегрешения мои.

Рядом со спальней был кабинет с письменным столом, выдвижными ящиками. На столе стояли чернильница, зачиненные гусиные перья, коробка с сухим песком. На полках пока было пусто. Но я надеялся, что там со временем появятся книги.

Операционная тоже была практически готова. Небольшое помещение. Пол, выложенный камнем, хорошо мылся. Посередине – стол для операций, а в углу – кресло для удаления зубов. Я учел прошлый опыт, и к креслу приделали крепкие ремни, так что для посторонних людей зубоврачебное кресло казалось чем-то вроде орудия пытки.

На столах под чистыми кусками холстины лежали инструменты, привезенные из Торжка и заказанные уже здесь, у местных умельцев.

Стараниями женщин в углу двора, где уже сошел снег, был разбит небольшой огородик, там планировалось посеять семена всех лечебных трав, которые я смог найти.

Перегонный куб в мастерской уже работал, и первые литры очищенного спирта стояли, ожидая своей очереди превращения в эфир. Купоросное масло также было закуплено и хранилось в безопасном месте, чтобы никто любопытный не обжегся.

Все было бы прекрасно, но вот денежки, отсыпанные щедрой рукой Дмитрия Ивановича, заканчивались, и надо было что-то предпринимать.

В это время появился у меня на подворье купец из Холмогор, он зашел осторожно, зыркая глазами, но, увидев меня, приосанился – видимо, ожидал встретить боярина постарше.

Гость низко поклонился и представился:

– Семен я Потошев, купчина Соловецкого монастыря. Твой человек попросил зайти, я завсегда рад, ежели дело того стоит.

– А скажи-ка мне, Семен Потошев, чем ты расторговался?

– Да соль я монастырскую торговал, слава богу, все хорошо. Надо, пока санный путь не закрылся, домой возвернуться.

– А знаешь ли ты, Семен, в Студеном море водоросль растет – капуста морская прозывается?

– Так отчего не знать, видывал я ее.

– Тогда дело у меня к тебе. Нужна мне эта водоросль, а чтобы лишку не везти, можно водоросль сухою на камнях сжечь, а золу мне сюда доставить. Только смотри, купец, я эту золу с закрытыми глазами узнаю. Это чтобы мыслей плохих не возникало. И золы мне такой бочек пять надо. Сможешь этим летом доставить такой груз?

У купца забегали глазки:

– Дык привезть-то можно, а вот цена-то какая будет? Мы такого вовек не возили.

– А ты подумай и скажи, сколько будет стоить – пять бочек золы от вас привезти. То есть возьми за провоз, за сбор, сушку, сжигание и собирание в бочки. Ты ведь там это за копейки сделаешь. Ну и цену назначай, чтобы тебе не обидно было и чтобы я тебя не повел на правеж за грабеж среди бела дня.

– Боярин, а спросить тебя можно, чего это ты так хочешь золы из этой капусты морской? Ежели на щелок, так дерева немерено вокруг, и дешевле выйдет, чем со Студеного моря везти.

– То не твоя забота, может, моя левая нога такого щелока в баню хочет. Ты купец, твой товар – мои деньги, давай сговариваться. Ежели согласен, иди к моему ключнику и решайте с ценой. Мне с тобой невместно о ценах спорить.

Федор быстро нашел общий язык с купцом, и цену они обговорили, хотя мой ключник изредка кидал на меня озадаченные взгляды – тоже небось гадал, зачем его хозяину зола от морской капусты.

Вечером в наши ворота заколотили, Когда охрана узнала, кто это, двери немедленно открыли. В дверях стоял растрепанный отец Евлампий в сопровождении нескольких прихожан.

– Сергий Аникитович, как к последней надежде прибегаю! Дочь у меня второй день животом мается. Не могу я знахарей звать. А ты, знаю, муж богобоязненный, все с благословения Божьего делаешь. На службах бываешь. Посмотри ты, Христа ради, мою Наталью. Может, поможешь чем.

Мне немедленно запрягли возок, и мы с попом отправились к нему домой. Пойдя темным коридором, оказались в жарко натопленной комнате. На высоких перинах полусидела девушка лет четырнадцати, закрытая кучей одеял.

Рядом стояла попадья. Я ее немного знал, встречались на службах. Мы поздоровались. Я повернулся к отцу Евлампию.

– Отец Евлампий, мне, чтобы знать, что за болезнь, надо обязательно осмотреть живот вашей дочери. Без этого я никак не могу сказать, в чем дело и как ее лечить.

Девушка залилась краской. Поп переглянулся с женой, та решительно кивнула.

– Батюшка, пусть смотрит, может, хоть поможет чем.

– Хорошо, тогда я немного поспрашиваю ее. А потом посмотрю живот. Наташа, ты когда заболела?

– Вчера, дяденька, – отвечала дрожащим голоском Наталья.

Мать из-за моей спины шепнула ей:

– Дура, боярин перед тобой, отвечай правильно.

– И что у тебя случилось?

– Так после обеда живот немного заболел, а потом блеванула я один раз. Вот все, что съела, и вышло. Потом весь вечер хорошо было. А сегодня живот болит и болит, и есть я не хочу.