Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

Мэнни выпрямился и сказал:

— Все! Готово!

— Мур-р-р! — услышал я в ответ.

И тут они нанесли удар.

Я упал сразу, потеряв ногу ниже колена. Увидел, как падает Мэнни, и услышал крик Хэйзел:

— Бронсон, на борт его! Гендерсон, Дэвидсон, — последние два ящика, живо!

Что было потом, я упустил, потому что стрелял. Вся восточная стена была сворочена, я провел вдоль нее тепловым пистолетом, включенным на полную мощность. На нашей стороне, кажется, еще кто-то стрелял.

Потом все стихло.

— Рич…

— Да, дорогая моя!

— Это было замеча…

— Конечно, родная! Все-все!

— Рич… тот свет в конце… тунне…

— Да, милая?

— Я буду ждать… там…

— Любимая, ты возвращаешь меня к жизни!

— Поищи меня… я буду…

Когда та стена рухнула, мне показалось, что я вижу того (как бишь его звали?). Но мог ли персонаж, уже «стертый», снова вернуться в «историю»?

А кто пишет нашу «историю»? Собирается ли он оставить нас в живых?

Любой, кто способен убить ребенка-котенка — жесток. Кто бы ты ни был, я тебя ненавижу. Я тебя презираю!

Я с усилием вышел из дремы, поняв, что заснул «на посту». Следовало взять себя в руки, так как они вполне могли вернуться. А может, Боже всесильный, вернется Гэй Десейвер? Тогда непонятно, почему ее еще нет! Осложнения с выбором нового «щелчка»? Все может быть. Но просто бросить нас тут они не могут.

Но мы же спасли Мэнни и все, что он отсюда вынес. Мы выиграли, черт возьми!

Посмотреть на оставленное оружие, патроны. У меня ничего больше нет. И пистолет-лучевик совсем выдохся, я знаю. А оружие в кобуре? Не помню, чтобы я из него стрелял. Все кончилось. Надо осмотреться…

— Родной!

— Да, Хэйзел?

А вдруг она попросит пить — у меня же нет совсем ничего!

— Мне так жаль, что тогда, в ресторане…

— Что-что?

— Я должна была убить его, любимый, у него ведь было задание уничтожить тебя!

Котенок то ли шевельнулся, то ли вытянул лапки. Я положил его на Хэйзел. Наверное, они оба уже мертвы. Попробовал встать на ногу, но ничего не вышло: я уже отучился обходиться только одной. И палки рядом не оказалось — впервые за много лет… Но она же была там… в ванной комнате Гэй!

Я пополз, осторожно волоча правую культю. Она уже начала болеть… Ни одного заряженного пистолета… Я снова приполз к Гвен и Пикселю. Никто из них не шевельнулся. Но я еще не верил.

Неделя — это же так недолго для медового месяца и ничтожно мало для семейной жизни!

Я обследовал ее сумку — нужно было это сделать давно! Но она же не расставалась с ней никогда, держа на ремешке через плечо даже во время боя!

Изнутри сумка была куда объемнее, чем снаружи. Я нашел в ней двенадцать плиток шоколада, ее маленькую камеру, ее грозный маленький дамский «мийако», полностью заряженный. Восемь в обойме, один в патроннике.

А внизу, на самом дне, я нашел тот самый «игломет», который и должен был быть там. Я чуть его не проворонил — он выглядел как обычная сумочка-косметичка. И четыре иглы в нем еще остались…

Если они вернутся — или появится новая банда, мне уже все равно, — чертову дюжину покойников я вам гарантирую.

Я проснулась в постели с мужчиной и котом. Кот был мне знаком, мужчина — нет.

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться — пристегнуть настоящее к своим вчерашним впечатлениям.

Бесполезно. Никакого «вчера» не существовало. Последнее, что я помню четко, — это салон пространственно-временного автобуса, в котором ехала в Нью-Ливерпуль. Потом раздался громкий треск, я ударилась головой о переднее сиденье, какая-то женщина подала мне ребенка, и мы все потянулись к аварийному выходу правого борта. В одной руке у меня был кот, в другой — ребенок. Потом я увидела мужчину, которому оторвало руку…

Содрогнувшись, я открыла глаза. Нет, у незнакомца рядом со мной рука была на месте, и кровь не хлестала из куцего обрубка. Может, мне просто приснился кошмар? Я горячо надеялась, что это так.

А если не так, то куда я дела ребенка? И чей он, собственно? Морин, так не пойдет. Если ты потеряла ребенка, тебе нет прощения.

— Пиксель, ты ребенка не видел?

Кот промолчал, и возобладала презумпция невиновности.

Отец когда-то сказал мне, что только я одна из его дочерей способна, усевшись на церковную скамью, вдруг обнаружить, что плюхнулась на горячую лимонную меренгу. Любая другая посмотрела бы, куда садится. (Я смотрела. Но мой кузен Нельсон… Ну да ладно.)

Если оставить в стороне лимонные. меренги, кровавые обрубки, пропавших детей, возникает вопрос: что за человек лежит в постели, повернувшись ко мне тощей спиной скорее как супруг, чем как любовник? Я не припомню, чтобы выходила за него замуж.

Я и раньше делила постель с мужчинами — и с женщинами, и с детьми, которые могли в нее надуть, и с кошками, которые занимали большую ее часть, а однажды и с целым квартетом. Но, будучи женщиной старомодной, все-таки предпочитаю знать, с кем сплю.

— Пиксель, кто это? Мы его знаем? — спросила я у кота.

— Н-н-н-е-е.

— Тогда давай посмотрим, — я положила руку на плечо неизвестному, чтобы разбудить его и спросить, где мы с ним познакомились — если мы знакомы.

Плечо было холодное.

Он был мертв.

Ничего себе начинается день.

Схватив Пикселя, я вскочила как ошпаренная. Пиксель запротестовал.

Я рявкнула:

— А ну заткнись! У мамы проблемы, — отключив на долю секунды свой подкорковый центр, я решила не выскакивать пока ни на улицу, ни в коридор (куда там ведет эта дверь?), а повременить и постараться оценить ситуацию, прежде чем взывать о помощи. В этом был свой резон, поскольку я была в чем мать родила. У меня нет предрассудков на этот счет, но благоразумнее будет все же одеться, прежде чем заявлять о трупе. Полиция, вероятно, захочет меня допросить, а я этих легавых знаю — им только дай случай завалить девушку.

Поглядим сначала на труп.

Все еще прижимая к себе Пикселя, я обошла кровать и наклонилась над мертвым телом. (Фу-у.) Нет, я его не знала. И вряд ли захотела бы лечь с ним в постель, будь он даже жив-здоров. Под ним все намокло от крови (бр-р). То ли она вытекла у него изо рта, то ли ему перерезали горло — я не знала, что именно случилось, и выяснять это мне не хотелось.