Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

Джордж Эдвард Джонсон в 1815 году женился на Аманде Лу Фредерикс (1798–1899) и увез ее в Иллинойс, где она в том же году родила первенца, моего деда Эйзу. Похоже, дедушка Эйси был из тех же «недоношенных», что и мой старший брат Эдвард. После Мексиканской войны Джонсоны переехали на запад и обосновались в Миннесоте.

Фонда Говарда в те дни еще не существовало, но все мои предки вступали в брак смолоду, имели множество детей, отличались крепким здоровьем, не поддавались опасным поветриям того времени и жили долго — до ста лет и больше.

Эйза Эдвард Джонсон (1813–1918) женился на Розе Альтеде Мак-Фи (1814–1918) в 1831 году. У них было семь детей:

1. Саманта Джейн Джонсон, 1831–1915 (погибла, объезжая лошадь).

2. Джеймс Эвинг Джонсон, 1833–1884 (погиб, пытаясь переправиться через Осейдж во время половодья. Я его едва помню. Он был женат на тете Кароль Пеллетье из Нового Орлеана).

3. Уолтер Рейли Джонсон, 1838–1862 (убит при Шайло).

4. Элис Айрин Джонсон, 1840-? (Не знаю, что стало с тетей Элис. Она вышла замуж куда-то на Восток.)

5. Эдвард Мак-Фи Джонсон, 1844–1884 (погиб при железнодорожной катастрофе).

6. Аврора Джонсон, 1850-? (Последнее известие о ней пришло из Калифорнии около 1930 года. Была замужем несколько раз.)

7. Айра Джонсон, 2 августа 1852–1941 (пропал без вести в Битве за Британию).

Когда в апреле 1861 года пал форт Самтер, мистер Линкольн призвал добровольцев из ополчения нескольких штатов (как поступит и мистер Мак-Кинли в далеком будущем апреле). На ферме Джонсонов в графстве Фриборн, Миннесота, на призыв откликнулись Эвинг, двадцати восьми лет, Уолтер, двадцати трех, Эдвард, семнадцати, и дедушка Эйси, которому в ту пору было сорок восемь. Это глубоко унизило девятилетнего Айру Джонсона, считавшего себя взрослым мужчиной. Как это так — его оставляют работать на ферме, когда все прочие мужчины уходят на войну. Хозяйничать остались сестра Саманта, муж которой тоже ушел добровольцем, и мать.

Айру мало утешило то, что отец вернулся почти сразу — его забраковали, не знаю за что.

Юный Джонсон терпел это унижение три долгих года, а двенадцати лет убежал из дома и записался в барабанщики.

Он спустился по Миссисипи на барже и умудрился отыскать второй Миннесотский полк еще до того, как начался шерманов-ский поход к морю. Его кузен Джайлс поручился за него, мальчика приняли на обучение — он ничего не смыслил в искусстве барабанного боя — и поставили на довольствие в штабную команду.

Но тут за ним явился отец и увез беглеца домой.

Так что Айра пробыл на войне всего три недели и ни разу не побывал в бою. И даже эти три недели ему не засчитали, в чем он убедился, попытавшись вступить в Союз ветеранов Республиканской армии.

Его послужной список не сохранился, поскольку полковой адъютант попросту отпустил его домой с дедушкой Эйси, порвав все бумажки.

Предполагаю, что дедушка задал отцу грандиозную трепку.

За те девять дней, что отец с Томом провели дома перед тем, как отправиться в армию, я ни разу не видела, чтобы мать выразила отцу свое неодобрение — только в тот первый миг она не удержалась от удивленного восклицания. Но с тех пор она ни разу не улыбнулась. Чувствовалось, что между родителями неладно, но при нас они этого не проявляли.

Однажды отец все-таки раскрыл то, что его тяготило. Я помогала ему почистить и привести в порядок карты его пациентов, чтобы передать их доктору Чедвику на время войны.

— Где твоя улыбка, Индюшачье Яичко? — спросил отец. — Волнуешься за своего молодого человека?

— Нет, — солгала я. — Он должен был пойти, я знаю. Но я не хотела бы, чтобы уходили вы. Наверное, это эгоистично, но я буду скучать по вас, cher papa.

— И я по тебе. По всем вам, — отец помолчал и добавил: — Морин, когда-нибудь и ты можешь испытать… думаю, наверняка испытаешь… что это такое, когда твой муж уходит на войну. Некоторые, я слышал, говорят, будто женатым людям на войне не место: у них ведь семьи. Но в этом есть жестокое противоречие. Негоже женатым пятиться и предоставлять холостякам сражаться вместо себя. Нечестно было бы надеяться, что холостяк умрет за моих детей, если я сам не желаю за них умирать. Если все семейные будут отсиживаться дома, то и холостые откажутся сражаться — чего ради они должны прикрывать женатых? И Республика будет обречена — никто не помешает варварам вторгнуться в нее, — отец озабоченно смотрел на меня. — Ты же понимаешь, да? — мне кажется, он искренне хотел тогда знать мое мнение, искал моего сочувствия.

Я вздохнула.

— Да, отец, думаю, что понимаю. Но в такие времена еще острее ощущаешь свою неопытность. Я хочу одного — чтобы война поскорее кончилась, и вы вернулись домой, и Том, и…

— Брайан Смит? Согласен.

— Да, и он. Но сейчас я подумала о Чаке. О Чаке Перкинсе.

— Он тоже идет? Молодец!

— Да, он мне сказал сегодня. Его отец дал согласие и завтра едет с ним в Джоплин, — я смахнула слезу. — Пусть я и не люблю Чака, но у меня к нему особое чувство.

— И неудивительно.

В тот же день я согласилась пойти с Чаком на Марстонский холм, презрев клещей и миссис Гранди. Я сказала, что горжусь им, и приложила все мое умение, чтобы это доказать. (С презервативом — ведь я обещала отцу.) И тут случилось удивительное.

Я пошла с Чаком, только чтобы позаниматься гимнастикой и тем доказать, что я горжусь им и приветствую его готовность сразиться за нас. Но произошло чудо. Фейерверк, да какой! У меня все поплыло перед глазами, веки крепко зажмурились, и я начала издавать громкие звуки.

А полчаса спустя чудо повторилось. Удивительно!

Чак со своим отцом уехал на поезде 8.06 из Батлера, и в тот же день они вернулись — Чак принял присягу и вступил в ту же роту, что и наш Том (роту «С» Второго полка), и ему дали такую же отсрочку. Поэтому мы с ним опять подыскали почти безопасное местечко, и я еще раз с ним попрощалась, и чудо свершилось снова.

Я не влюбилась в него, нет. У меня перебывало достаточно мужчин, чтобы я научилась отличать здоровый оргазм от любви до гроба. Я просто радовалась тому, что нам так хорошо, и решила прощаться с Чаком, пока можно, почаще и погорячее — будь что будет. Чем мы и занимались всю неделю, пока не распростились окончательно — и навсегда.

Чак больше не вернулся домой. Нет, он не погиб в бою — он так и не выбрался из Чикамауга Парка в Джорджии. Его унесла то ли малярия, то ли желтая лихорадка, а может, и тиф. От этих болезней у нас умерло солдат в пять раз больше, чем погибло в боях. И все же они тоже герои. Разве не так? Они пошли в добровольцы, они собирались воевать… и не схватили бы заразу, если бы сидели дома, не вступая в армию.

Я снова собираюсь встать на ящик из-под мыла. В двадцатом веке я то и дело сталкивалась с людьми, которые или вообще не слышали о войне 1898 года, или не придавали ей никакого значения. «A-а, эта… Это ведь была не настоящая война, так — заварушка. А что с ним приключилось? Подвернул ногу, когда бежал с Сан-Хуанского холма?»