Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

А главное, не откладывай наказаний, говоря: «Вот приедет отец».

Пока что в этих правилах не было нужды — ведь у меня был только один ребенок, да и тот в пеленках. Но я все свои жизненные правила обдумывала загодя и заносила их в дневник. Отец предупредил меня о том, что я лишена чувства морали и мне нужно предугадать заранее те решения, которые придется принимать. Я не могла рассчитывать на то, что голосок, называемый совестью, предостережет меня, как ему и полагается, — во мне этот голосок молчал. Поэтому свое поведение приходилось обдумывать заблаговременно, создавая свой собственный свод законов — вроде десяти заповедей, только шире и без вопиющих противоречий, которыми изобилует древний свод законов племени, годный только для темных варваров.

Мои же правила не отличались излишней суровостью, и я от души наслаждалась жизнью.

Я никогда не выясняла, сколько Брайану платят за каждого ребенка — не хотела этого знать. Гораздо приятнее было воображать, что это миллион долларов в золотых слитках цвета моих волос и каждый слиток такой тяжелый, что одному не поднять. Фаворитка короля, увешенная драгоценностями, гордится своим «падением», уличная же потаскушка, которая продается за пенни, стыдится своего ремесла. Она неудачница и сознает это. В мечтах я была любовницей короля, а не печальной уличной феей.

Но Фонд Говарда, должно быть, платил щедро. Вот послушайте, что я вам расскажу. Наш первый дом в Канзас-Сити едва-едва подходил под мерку респектабельного жилья среднего класса. Из-за близости квартала, где жили цветные, по соседству с нами селились люди скромные, хотя и белые — иных не допускалось. Кроме того, наша улица шла с востока на запад, а дом выходил на север — еще два минуса. Стоял он на высокой террасе, и к нему надо было взбираться по лестнице. Этот двухэтажный каркасный домик построили в 1880 году, а все трубы провели задним числом, и ванная примыкала к кухне. Ни столовой, ни холла, всего одна спальня. Не было настоящего подвала — только грязная каморка, где стояла печь и хранился уголь. А вместо чердака — только низенькое пространство под крышей.

Но снять дом за ту плату, которую мы могли себе позволить, было трудно — Брайни повезло, что он и такой нашел. Я уже начинала думать, что мне придется рожать первенца в меблированных комнатах.

Брайни повел меня смотреть дом, прежде чем окончательно договориться, и я оценила его любезность: ведь в те дни замужняя женщина не имела права подписывать контракты и ему не обязательно было со мной советоваться.

— Ну как, подойдет он тебе?

Подойдет ли! Водопровод, ватерклозет, ванная, газ, газовое освещение, котельная…

— Брайни, тут чудесно! Но по карману ли он нам?

— Это моя проблема, миссис Смит, а не ваша. Платить будем аккуратно. То есть платить будешь ты, как мой агент — первого числа каждого месяца. Домовладелец, джентльмен по имени Эбенезер Скрудж…

— Эбенезер Скрудж? Да неужели?

— Мне так послышалось. Но мимо как раз шел трамвай, я мог и ошибиться. Мистер Скрудж лично будет заходить за деньгами первого числа каждого месяца, если только оно не выпадет на воскресенье; в таком случае он зайдет в субботу, а не в понедельник, что особо подчеркнул в разговоре. Подчеркнул он также, что платить следует наличными, а не чеком. Причем серебром, не банкнотами.

Арендная плата, несмотря на многочисленные недостатки дома, была высокой. Я так и ахнула, когда Брайни назвал мне ее: двенадцать долларов в месяц.

— Брайни!

— Не квохчи, рябенькая. Мы снимаем этот дом только на год. Если ты выдержишь столько, то тебе не придется иметь дело с уважаемым мистером Скруджем [100] Прижимистый делец из рассказа Ч. Диккенса. — на самом деле он О’Хеннеси — поскольку я уплачу на год вперед со скидкой четыре процента. Это тебе о чем-нибудь говорит?

Я прикинула в уме.

— За ссуду сейчас берут шесть процентов… значит, три процента за то, что ты платишь вперед, как бы даешь ему взаймы — ведь он эти деньги еще не заработал. Один процент, должно быть, за то, что мистеру О’Хеннеси-Скруджу не придется двенадцать раз ездить за деньгами. Получается 138 долларов 24 цента.

— Огневушка, ты каждый раз меня поражаешь.

— Следовало бы скинуть еще один процент за экономию административных расходов.

— Как так?

— А бухгалтерия? Ему ведь не придется каждый раз заносить твой взнос в книгу, раз ты платишь все разом. Тогда получится 136 долларов 80 центов. Предложи ему 135, Брайни, и столкуйтесь на 136.

Муж изумленно воззрился на меня.

— Подумать только — а я-то женился на ней из-за того, что она хорошо готовит. Давай-ка я посижу дома и рожу ребенка, а ты за меня поработай. Мо, где ты этому обучилась?

— В средней школе города Фив. Ну, не совсем так. Одно время я вела отцовские счета, а потом нашла старый учебник брата Эдварда «Коммерческое счетоводство и начала бухгалтерии». Учебники у нас общие на всех, и в глубине холла на полках их был целый склад. Так что в школе я этого не проходила, но учебник прочла. Только работать за тебя я не смогу: в горном деле я полный нуль. И потом, мне неохота каждый день таскаться на трамвае в западные низины.

— Я тоже не уверен, что сумею родить.

— Это сделаю я, сэр, и с нетерпением жду того момента. Но ездить с тобой каждое утро до Мак-Джи стрит я не прочь.

— Буду счастлив, мадам. Но почему до Мак-Джи стрит?

— В школу бизнеса. Я хотела бы несколько месяцев, пока не слишком растолстею, поучиться машинописи и стенографии по Питтмену. И если ты, дорогой, вдруг заболеешь, я смогу работать в конторе и содержать семью… а если ты заведешь свое дело, смогу быть твоей секретаршей. Тогда тебе не придется никого нанимать и мы авось преодолеем тот трудный период, который, судя по книгам, ожидает любую вновь созданную фирму.

— Я сделал это из-за стряпни и еще одного твоего таланта, — медленно произнес Брайни. — Я точно помню. Кто бы мог подумать!

— Так ты разрешаешь?

— Да ты посчитай, во сколько обойдется обучение, трамвай, завтраки…

— Завтраки мы оба будем брать с собой.

— Давай отложим это до завтра, Мо. Или до послезавтра. Решим сначала с домом.

Дом мы сняли, хотя тот скупердяй уперся на 138 долларах, и прожили в нем два года, до появления второй дочки, Кэрол. Потом переехали за угол, на Мерсингтон стрит, в дом чуть побольше (принадлежавший тому же лицу). Там я в 1905 году родила сына, Брайана-младшего, и узнала, на что пошли говардские премии.

Произошло это в одно майское воскресенье 1906 года. По воскресеньям мы часто ездили на трамвае до какой-нибудь конечной станции, где еще не бывали — обе девчушки в нарядных платьицах, а маленький на руках то у меня, то у Брайни. Но в тот раз мы договорились оставить всю троицу у соседки, миссис Ольшлягер — она была мне хорошей подругой, и в разговорах с ней я исправляла и совершенствовала свой немецкий.