Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

Я с усмешкой расстегивала свои крючки и пуговицы.

— Милая Элеанор, я рассталась с невинностью в четырнадцать лет и с тех пор все никак не уймусь. Брайан это знает и понимает меня, и любит такой, какая есть.

— Прекрасно! А я, голубка, отдала свою вишенку в двадцать мужчине вчетверо старше себя.

— Стало быть, не Джастину.

— О Боже, конечно нет, — она переступила свои штанишки и осталась в чулках и домашних туфельках. — Я готова.

— Я тоже, — я не могла оторвать от нее глаз и жалела, что Брайни не побрил и меня — она была гладенькая, как апельсин. Как будет любить ее Брайни — беленькую, высокую, точеную!

Через несколько минут Джастин уложил меня на персидский ковер перед огнем в их гостиной, а Элеанор с моим мужем устроились рядом. Она повернула ко мне голову, улыбнулась, взяла меня за руку, и я приняла ее мужа, а она — моего.

В светских салонах Будлока за «Стимулятором» и «Собеседником» часто спорят об идеальном количестве участников для полигамной любви.

Одни предпочитают трио всех четырех видов или один из четырех, другие ставят на большие компании, третьи заявляют, что любое нечетное число хорошо, а четное не подходит. Я лично продолжаю считать, что с двумя семейными парами, где все любят друг друга, ничто сравниться не может. Ничего не имею против других вариантов — они все мне нравятся. Просто тот, который я назвала, нравится мне больше всех и уже много лет.

Попозже Брайан позвонил отцу и сказал, что на улицах гололедица — не подежурит ли дедушка одну ночь в зверинце?

— Почему у тебя такой отсутствующий взгляд? — спросил Брайан, глядя на меня сверху.

— Думала о твоей любимой девушке.

— Моя любимая девушка — ты.

— О любимой блондинке. Об Элеанор.

— А, само собой.

— И о твоей любимой старшей дочке.

— В этой фразе есть какое-то противоречие. Любимая старшая дочка. Старшая любимая дочка. Полагаю, что и то и другое относится к Нэнси. Ну и что же? [118] Verboten (нем.) — Запрещено.

— То, о чем не напишешь в письме. Нэнси сделала это.

— Что сделала? Если речь про того прыщавого парня, то ты, помнится, пришла к выводу, что это произошло еще год назад. Сколько же раз она может прощаться с девственностью?

— Брайни, Нэнси решила мне открыться, потому что испугалась. А прыщавый мальчишка больше не показывается к нам, потому что не остановился, когда у него порвалась резинка. Вот девочка и сказала все маме. Я промыла ее, мы вместе проверили ее календарь, а через три дня у нее началось, и она перестала бояться. Но мы наконец-то поговорили по-женски. Я прочла ей ускоренный курс дедушки Айры, используя в качестве наглядных пособий гравюры Форберга — слушай, у тебя там точно кость.

— А ты что думала? Рассказываешь мне о похождениях Нэнси, и полагаешь, что я сохраню мягкость? Пусть Нэнси мне verboten [119] Verboten (нем.) — Запрещено. , но мечтать-то я хотя бы могу? Если тебе можно мечтать о своем отце, то мне можно мечтать о своей дочке. Переходи к хорошим новостям, голубка.

— Мерзавец этакий. Развратник. Брайни, не искушай Нэнси, если не имеешь серьезных намерений, иначе она тут же переключится на тебя: она сейчас в неустойчивом состоянии. Теперь хорошие новости. Как мы с тобой и договорились, я рассказала Нэнси о Фонде Говарда, пообещав, что ты тоже с ней поговоришь, как приедешь, и позвонила судье Стерлингу. Он направил меня к одному адвокату у нас в городе, к мистеру Артуру Дж. Чепмену. Ты его знаешь?

— Слышал о нем. Оказывает услуг и корпорациям, в суде не бывает. Очень дорогой.

— И один из попечителей Фонда Говарда.

— Я так и понял. Интересно.

— Я зашла к нему, представилась, и он дал мне список для Нэнси. По нашему району: графство Джексон и Клей и графство Джонсон в Канзасе.

— Хорошая охота?

— Ничего себе. В списке значится Джонатан Сперлинг Везерел, сын твоей любимой блондинки.

— Да будь я краснозадым бабуином!

— Значит, Айра думает, что этот хлыщ — побочный отпрыск его брата? — спросил Брайан немного позже.

— Да, и ты тоже так подумаешь, когда увидишь его. Дорогой, мы с ним так похожи друг на друга, что можно поклясться, будто мы брат и сестра.

— И у тебя по его поводу печет в одном месте.

— Мягко говоря. Прости меня, дорогой.

— За что прощать? Если бы ты так спокойно относилась к сексу, что не смотрела бы ни на кого, кроме своего бедного, старого, усталого, потрепанного мужа… Ой! (я его ущипнула), с тобой и на половину не было бы так здорово в постели. А так вы очень живая женщина, миссис Финкельштейн. Я предпочитаю вас такой, какая вы есть, и в хорошем, и в плохом.

— Может, свидетельство мне выпишешь?

— С удовольствием. Будешь показывать его своим клиентам? Дорогуша, я давно уже спустил тебя с поводка, потому что знал тогда и знаю сейчас, что ты никогда не сделаешь ничего во вред нашим детям. Не делала и не сделаешь.

— Мое досье не так уж безупречно, милый. В случае с преподобным доктором Эзекиелем я действовала глупо и бесшабашно. Я краснею, когда вспоминаю о нем.

— Зек был твоим боевым крещением, любимая. Он до того тебя напугал, что ты больше не рисковала связываться с ему подобными. Кислотной пробой на зрелость адюльтера, любовь моя, служит как раз выбор партнера. Все остальное — естественное следствие твоего выбора. Вот этот Бронсон, который тебе то ли кузен, то ли нет: гордилась бы ты им, если бы он оказался с нами сейчас в постели? Или стыдилась бы его? Была бы ты счастлива? Подходящий он мужик или нет?

Я мысленно подвергала мистера Бронсона кислотной пробе Брайана.

— Брайан, я не могу здраво судить о нем. Голова идет кругом, и я ничего не соображаю.

— Хочешь, я поговорю о нем с дедушкой Айрой? Уж его-то с толку не собьешь.

— Да, поговори. Только не намекай, что я хочу лечь с ним в постель: отец смутится, скажет «гмм» и уйдет из комнаты. Кроме того, он и сам это знает — я чувствую.

— Понимаю. Конечно же, Айра ревнует тебя к этому франту, так что эту сторону вопроса я не стану затрагивать.

— Отец? Ревнует меня? Да что ты!

— Любимая, ты такая прелесть, что не беда, если ты немного дурочка. Айра может ревновать тебя — и ревнует — по той же причине, что и я ревную шалунью Нэнси: потому что не могу ее иметь. Айра хочет тебя сам, но ему нельзя. А мне ревновать тебя нечего, потому что ты моя, и я знаю, что твои сокровища — неисчерпаемое эльдорадо. Тот цветочек между твоих славных ляжек — все равно, что рог изобилия: я могу делить его с кем угодно, и он не иссякнет. Но для Айры это сокровище недоступно.

— Да он мог бы иметь меня, когда только захочет!

— Ух ты! Ты что, захватила его наконец врасплох?

— Черта с два. Так он и поддался.

— Значит, ситуация не изменилась: Айра не тронет тебя по той же причине, по которой я не трону Нэнси — хотя у меня нет железной уверенности, что я столь же благороден, как Айра. Ты лучше скажи Нэнси, чтобы получше прикрывалась и вела себя смирно со своим бедным, старым, хилым папой.