Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены

— И он будет во мне ковыряться?

— Возможно.

— Не хочу!

— Повтори еще раз, да погромче, чтобы тебя услышали в Далласе. Потому что, если ты говоришь серьезно, придется обращаться к твоему отцу. Твой официальный опекун — он. Ну так что?

Присцилла умолкла. Примерно через час Джим вызвал меня к себе в кабинет.

— Сначала хорошие новости. Вшей у нее нет. Теперь плохие. У нее сифилис и триппер.

Я выругалась, облегчив душу. Джим покачал головой.

— Леди так не выражаются.

— Я не леди. Я старая кошелка, и у меня неисправимая дочь. Ты сказал ей?

— Родителям я всегда говорю первым.

— Хорошо, давай теперь скажем ей.

— Погоди. Я предлагаю положить ее в больницу, Морин. Не только из-за гонореи и сифилиса, а из-за того эмоционального состояния, в котором она окажется, узнав, что у нее. Сейчас-то она держится с вызовом, почти надменно — но что с ней будет через десять минут?

— Все в твоей воле, Джим.

— Позвоню в Мемориал Белла и спрошу, нельзя ли поместить ее туда немедленно.

Меня разбудил шум. Я все еще сидела в кромешном мраке фургона, прижимая к себе Пикселя.

— Пиксель, где это мы?

— Бррумм… (Почем я знаю?)

— Тихо! — Кто-то открывал дверь фургона.

— Враг?

— Не знаю. Но не стреляй, пока не увидишь белки его глаз.

Дверь откатилась в сторону. На фоне проема возник чей-то силуэт. Я заморгала.

— Миссис Лонг?

— Кажется, да. Да.

— Извините, что так долго продержали вас в темноте. Но к нам явились прокторы Верховного Епископа, и их только что удалось сплавить, сунув им взятку. А теперь надо шевелиться — взятки хватит ненадолго. Так сказать бесчестность второго порядка. Могу я предложить вам руку?

Я оперлась на его руку — костлявую, сухую и холодную — и сошла вниз, левой рукой держа Пикселя. Человечек был маленький, в темном закрытом костюме, и походил на скелет больше, чем кто-либо из моих знакомых. Одни кости, обтянутые чем-то вроде желтого пергамента, и больше ничего. Череп был совершенно лысый.

— Разрешите представиться, — сказал он. — Доктор Франкенштейн.

— Франкенштейн, — повторила я. — Мы с вами случайно не встречались у Шваба на бульваре Сансет?

Он коротко рассмеялся, будто сухие листья зашелестели.

— Вы шутите. Это, разумеется, не моя настоящая фамилия, а псевдоним. Вы скоро поймете. Сюда, пожалуйста.

Мы находились в сводчатом помещении без окон, освещенном чем-то вроде бестеневого пенопласта Дугласа — Мартина. Мой спутник привел меня к лифту. Когда двери закрылись, Пиксель попытался сбежать, но я его не пустила.

— Нет уж, Пике. Тебе надо посмотреть, куда меня отведут, — говорила я шепотом, но мой провожатый откликнулся:

— Не волнуйтесь, миледи Лонг — вы теперь среди друзей. — Лифт пошел вниз, остановился, мы вышли и сели в пневматическую капсулу. Пролетев пятьдесят ярдов, или пятьсот, или пять тысяч, капсула замедлила ход и остановилась. Мы вышли. Другой лифт повез нас наверх. Мы очутились в роскошном салоне, где сидело с дюжину человек, а потом вошло еще несколько. Доктор Франкенштейн предложил мне удобное кресло, и я села.

Пиксель не пожелал больше терпеть. Он выскользнул у меня из рук, соскочил на пол и пошел обследовать комнату и тех, кто в ней находился, держа хвост трубой и тыча повсюду свой розовый нос.

В центре круга стояло инвалидное кресло, занятое невероятно толстым мужчиной. Одна нога у него была отнята по колено, другая еще выше. Глаза скрывались за черными очками. Я сочла, что он диабетик, и задумалась над тем, как бы стал его лечить Галахад. Инвалид произнес:

— Начнем, дамы и господа. Мы обрели новую сестру, — он указал на меня здоровой рукой, точно церемониймейстер из кинофильма, — леди Макбет. Она…

— Минутку, — возразила я. — Я не леди Магбет. Я Морин Джонсон Лонг.

Он медленно навел на меня свои очки, как орудийную башню.

— Неслыханно. Доктор Франкенштейн?

— Извините, господин председатель. Разбирательство с прокторами нарушило весь распорядок. Ей ничего не объяснили.

Толстяк испустил долгий свистящий вздох.

— Невероятно. Мадам, примите мои извинения. Позвольте представить вам наш кружок. Все мы здесь покойники. Каждый из нас имеет счастье страдать неизлечимой болезнью. Я выражаюсь так потому, что мы нашли способ — хи, хи, хи! — наслаждаться каждым отпущенным нам золотым мгновением, поистине продлевать эти мгновения, ибо счастливый человек живет дольше. Каждый член Комитета Эстетического Устранения — к вашим услугам, мадам! — посвящает остаток своих дней заботе о том, чтобы негодяи, устранение коих только улучшит человеческую породу, не пережили его. Вы были избраны in absentia [151] in absentia (лат.) — В ваше отсутствие. в наше тесное сообщество не только потому, что вы тоже живой труп, но из уважения к тому криминальному артистизму, благодаря которому достигли своего статуса. После этого краткого вступления позвольте представить вам наших благородных сотоварищей.

Доктор Фу Манчу [152] Доктор Фу Манчу — зловещий китаец, герой серии романов С. Ромера (Здоровенный не то ирландец, не то шотландец. Он поклонился не вставая.)

Лукреция Борджиа [153] Лукреция Борджиа — реальное лицо, представительница знаменитой итальянской фамилии XV–XVI веков, имя которой стало синонимом безнравственности и разврата (хотя на самом деле Лукреция была, скорее всего, лишь пассивным орудием в руках своего жестокого и циничного отца — Папы Александра VI). . (Уистлеровская старушка с вязанием на коленях. Она улыбнулась мне и сказала: «Добро пожаловать, дорогая» приятным сопрано.) Лукреция — самая талантливая наша устранительница. Несмотря на неоперабельный рак печени, за ней числится более сорока ликвидаций. Обычно она…

— Полно, Гассан, — прощебетала старушка, — иначе у меня появится искушение отправить и вас куда следует.

— Я бы только приветствовал это, дорогая. Я устал от своей оболочки. Рядом с Лукрецией — Синяя Борода [154] Синяя Борода — сказочный герой, убийца своих жен …

— Приветик, бэби! Что будем делать вечером?

— Не волнуйтесь, мадам, он безопасен. Далее следует Гунн Атилла [155] Аттила — король гуннов, завоевавший в V веке очень большую часть Европы, его имя стало синонимом грозного и жестокого завоевателя … (Настоящий Каспар Гренка, в шортах и футболке. Он сидел смирно и только кивал головой, как игрушечный болванчик.) Рядом с ним Лиззи Борден [156] Лиззи Борден — американка, в 1892 обвинявшаяся в убийстве отца и мачехи . (Молодая красивая женщина в вечернем платье. Выглядела она вполне здоровой и радостно улыбнулась мне.) У Лиззи в груди искусственное сердце — но вещество, на котором оно работает, медленно убивает ее. Ранее Лиззи принадлежала к сестрам ордена Св. Каролиты, но навлекла на себя немилость Собора и была приговорена к медико-хирургическому обследованию. Отсюда ее сердце. Отсюда ее судьба. Отсюда ее призвание — ибо Лиззи специализируется исключительно на служителях Храма Божественного Осемените-ля. У нее очень острые зубки… Следующий — Джек Потрошитель [157] Джек Потрошитель — знаменитый лондонский маньяк-убийца …