Александр Старшинов - Смерть императора

Кто-то из его друзей? Но кто? О, боги, нет, только не Кука! А Малыш? И не Малыш! И не Фламма! Он никого не готов был отдать безжалостной Гекате, на растерзание ее псам.

Приск вновь взнуздал жеребца. Осторожно взобрался в седло. Жеребец был на редкость покладист. С придурью, как любой жеребец, – но в нужную минуту не подводил. Вот и сейчас он покорно ждал, пока трибун вскарабкается ему на спину. Спасибо, приятель, век не забуду! Вернемся – буду кормить тебя лучшим овсом.

И Приск направился к странному пятну на тропе.

Трибун не ошибся – на земле лежал павший конь – а неподалеку распластался всадник. Вернее, кости коня и кости человека… Скорее всего, человек и его скакун погибли давно – нигде не осталось даже частички мяса, а кости успели побелеть. Приск с облегчением перевел дух. Значит – кто бы ни был погибший – это не его старый товарищ. Приск спрыгнул на землю и внимательно оглядел кости. На лошади сохранилась толстая попона, а вот удила и оголовье исчезли. Человек же был раздет донага – вряд ли стервятники, пировавшие тут, могли сожрать сапоги, одежду, или кожаный пояс, или седло, не говоря уже об оружии. Убитого ограбили. После того как убили.

Какая-то банда…

Мысль пронзила и зацепила, как крючковатая дакийская стрела. Трибун вспомнил мгновенно.

Последняя стоянка. Ночное сражение. Погоня за ускользающим противником. Всадник, повернувший коня навстречу. Лук, нацеленный в грудь. И одновременно – удар в спину. Вот оно как – две стрелы одновременно. Кто-то из беглецов, видимо, соскользнул с коня и ждал, когда трибун промчится мимо. Расчет оказался верен. Не успел римлянин увернуться от стрел. Но доспех спас. А еще спас Ураган. Век тебя кормить, красавец, до самого последнего твоего дня. Самому не есть – тебе отдать корку хлеба. Приск потрепал скакуна по шее, и тот слабо всхрапнул, давая понять: понял, понял…

Он должен вернуться назад. Быть может, ему повезет, и он все же найдет друзей. Как отыскать путь? Приск теперь вспомнил, как нес его Ураган мимо скал по каменистому дну вади. Вспомнил, как выбрались они на дорогу – не такую уж и забытую – вопреки словам Тарука. Ее можно было найти без труда, пока трава не пожухла. Колея легко угадывалась среди зеленеющих долинок.

Трибун уже после полудня должен оказаться на последней стоянке. Вот только – найдет ли он там своих друзей?…

С замиранием сердца подъезжал Приск к развалинам каменной ограды. Как показалось ему, сделалась она еще ниже, вокруг полно было раскиданных камней (их прежде не было – трибун с его удивительной памятью это запомнил) и пятен крови, что впитались в эти камни.

– Кука! – позвал трибун товарища. Не слишком громко, скорее, просяще.

Мало, однако, надеясь, что тот отзовется. Скорее всего – преторианец либо мертв, либо его связанным влекут на невольничий рынок. Человек он еще крепкий, продадут денариев за шестьсот. Ну за четыреста – староват уже, мало годов осталось для работы.

– А, вот и наш беглый трибун! – послышался из-за камней веселый голос.

Небольшая загородка из веток и кожаных шкур отодвинулась, и наружу выступил Кука:

– Как я рад тебя видеть!

– А уж как я рад! – Приск соскочил на землю и обнял товарища. Шагнул внутрь ограды и огляделся.

К нему навстречу спешили Фламма и Менений, Малыш, чуть приотстав, тоже двинулся следом. Голова фабра была обмотана тряпкой, но, судя по всему, рана незначительная, потому как Малыш почти догнал своих товарищей. Еще один из фабров Малыша лежал на земле и лишь приподнялся. Все кликали этого фабра Клещом – за удивительную цепкость пальцев. Канес занимался тем, что накладывал самодельный пластырь на круп лошади – он всегда обожал животных и ни за что на свете не смог бы, как Кука, вспороть живот скакуну. Проб сидел на камне, нога перевязана, и, чтобы встать, он оперся на самодельный костылёк.

Живы, живы – сердце трибуна радостно забилось. Э, кто сказал, что под руинами все тлен и прах? Мы еще все отстоим и все отстроим заново! Приск стиснул Куку в объятиях и невольно охнул – боль тут же вспыхнула в ребрах и затылке.

– Это ведь была засада, – сказал трибун – впрочем, утверждая, а не спрашивая.

– Да, приятель, после того как нас засыпали стрелами, я это сразу понял, – подтвердил Кука. – Я же говорил вам, тупоголовым, – обернулся преторианец к товарищам, – надо ждать здесь, и трибун вернется.

Тупоголовые в ответ согласно закивали.

– Я всегда в него верил! – кинулся обнимать старого контубернала Фламма. Уклониться не удалось, боль в затылке опять вспыхнула и не сразу отпустила. Однако Фламма сжимал трибуна крепко-крепко и не дал покачнуться.

– А где Тарук? – Приск наконец освободился от объятий библиотекаря.

– Парня больше нет, Гай. Он свое прожил. Как и двое фабров Малыша.

Приск стиснул зубы. Потери в бою бывают почти всегда, бескровная победа – большая редкость. Но эти смерти были нелепы, и ответственность за них нести трибуну.

– Когда ты умчался в погоню, на нас через ограду кинулось еще с десяток варваров, – рассказывал тем временем Кука, по своему обыкновению яростно жестикулируя. – Я думал в ту ночь: закончим точно, как Красс под Каррами. Но мы отбились… Эх… – Он что-то хотел добавить, но лишь отчаянно махнул рукой.

– Красса, помнится, прикончили во время переговоров. Ты что, вел переговоры с шайкой грабителей? – подивился Приск.

– Как ты такое мог удумать, Гай! Они засыпали нас стрелами… – будто град железный летел – вот что я имел в виду. Но мы снова мгновенно сделали черепаху и…

– Как все было? Расскажи по порядку.

Тем временем Менений забрал у Приска Урагана, снял удила и позволил напиться.

– Четверть часа сражения. Слава богам – мы были начеку и не разбрелись кто куда. Но, прежде чем они напали, я пришиб того улыбчивого старичка, что подал им знак.

– Погоди… А Дионисий? Грек не спасся?

– Да по его спине, почитай, с десяток лошадей проскакало.

– Говори дальше… – нахмурился трибун. Гибель грека расстраивала все его планы и делала почти бессмысленной дальнейшую поездку. Но и возвращаться было некуда – разве что в объятия разъяренных хатрийцев.

– Да что говорить! Многих мы убили, но они сумели все же развалить нашу черепаху. Вот тогда и погибли один за другим два фабра.

– Тарука потом… – уточнил Малыш. – А фабры полегли последними.

– Канес коней оборонял. Скакуны ему были дороже своей жизни. Он троих положил. Слава богам и Канесу, лошадки все уцелели, – похвалил легионера Кука. – Так что нам есть на чем дальше ехать.

– Моего фабра проткнули насквозь, а парень еще прирезал после этого двоих, – вмешался Малыш.

– Помнишь, как в Дакии один центурион, вызнав у медика, что рана его смертельная, ринулся вновь в битву даков бить, – спросил Кука. – Вот так и наш фабр. Герой. Но в конце мы бились уже почти что на равных… И одолели. Как же иначе! Я ж центурион преторианцев – так уж варваров побить мне – будто по Форуму прогуляться!