Александр Старшинов - Смерть императора

– А завтра подарки тоже придется дарить? – спросил Кука.

– Могу набрать в дорожную сумку булыжников для мощения улиц, – предложил Приск. – Больше ничего нет.

Приск, конечно, преувеличивал свое обнищание, но у него в самом деле осталось не так много денег.

Фламма, кстати, ему не поверил.

– Неужели не хватит даже на шкатулку?

– На маленькую – может быть… – уступил трибун.

– Тогда булыжники нам ни к чему. Я тут на рынке купил крашеных стеклышек – красных и зеленых. Очень похожи на гранаты и изумруды. Насыпаем в изящную шкатулку, вручаем евнуху. Все равно Пакор ничего не видит. А если евнух заикнется о подделках – его же и обвинят в воровстве.

– Отлично, я отправлюсь за шкатулкой, – решил Кука. – Адриану скажем, что в ней были настоящие изумруды. Пусть возместит.

Все, казалось бы, складывалось как нельзя лучше – если не считать, конечно, гибели фабров, Дионисия и Тарука… Но кто из правителей считает потери, когда речь идет о паре солдат и чужих греках?

И все же… Да, все же… неприятные предчувствия точили сердце Приска.

И как выяснилось – не зря.

Уже в темноте кто-то постучал к ним в дверь (комнаты эти, нарочно предназначенные для гостей, имели свой собственный выход на улицу). Римляне как раз закончили обед и теперь сидели, потихоньку потягивая разбавленное горячей водой вино, и обсуждали…

Обсудить, впрочем, ничего толком не успели.

Когда постучали, трибун поднялся и, держа наготове кинжал, направился к двери. Малыш тоже встал. Трибун чуть-чуть приоткрыл дверь. Никого опасного – с видом преданной собачки на него снизу вверх глядел пухленький евнух в пышных одеждах до полу. Но стоило двери приоткрыться чуть шире, как он тут же проскользнул в комнату – а за ним – будто ночные тени – еще трое. Канес и Проб в этот момент были на конюшне, а Клещ спал – он еще не отправился от раны.

– Ты не Илкауд, римлянин… – прошипел евнух.

А дальше… Дальше всё мгновенно пришло в движение. Малыш без лишних слов обрушил тяжеленную скамью на голову ближайшего к нему парня, щепы дождем полетели во все стороны, а охранник просто стек на пол, не издав ни звука. Голова его треснула, как орех в щипчиках искусного повара. Приск парировал уже обнаженным кинжалом удар меча и в следующий миг схватил человека за горло. Этот греческий прием показал ему когда-то Афраний. Когда человек стал медленно оседать, Приск попросту всадил ему кинжал под ребра. Кука сцепился с третьим охранником. А самого евнуха сгреб очень ловко Менений и приставил к белой жирной шее кривой клинок.

– Так о чем ты хотел потолковать, великолепнейший? – с издевкой спросил Приск.

Евнух осторожно втянул носом воздух – лезвие надавливало на кожу и грозило ее прорезать.

– Я… я только… – Он скосил глаза на раскинувшиеся в самых нелепых позах трупы – Кука к этому моменту успел прикончить третьего незваного гостя. – Только хотел сказать… что я с тобой, римлянин, готов обговорить одно предложение… А ты взял и убил моих людей. И… пусть он уберет… это…

– Отпусти его! – приказал Приск.

Менений опустил кинжал и толкнул евнуха в спину так, что тот едва не упал. В длинных его одеждах вполне могло быть припрятано оружие, так что стоять все предпочли от маленького человечка подальше.

– Ты неудачно начал разговор, – заметил Кука. – Уж, наверное, тебя жизнь должна была научить, глупец, что угрожать римлянину – последнее дело.

– Я и не думал угрожать тебе, римлянин… – пролепетал евнух. – Лишь хотел помочь императору Рима захватить сокровища Ктесифона. Пока другие не предложили то же самое.

– Захватить сокровища Ктесифона… – передразнил Приск. – Насколько я знаю, Ктесифон неприступен. А ты проживаешь в Селевкии.

– Может, и так… Но дело в том, что мой господин имеет своего человека на почтовой станции на Царской дороге. Как только станет известно о приближении армии Траяна, он пришлет гонца – но пришлет к моему господину, а не в Ктесифон.

– И в чем выгода твоего господина?

– Мы все – сторонники Пакора, а не Хосрова. Лишить его золота – значит лишить власти. Но мы не можем отнять золото у Хосрова, а вот вы, римляне, можете.

«Ты забыл, евнух, что Пакор планирует восстать против власти Рима, как только наступит удобный момент…» – едва не сказал Приск. Но закусил губу. Несмотря на заверения старого царя, он почему-то не поверил до конца в преданность парфянина.

Приск вдруг поймал себя на том, что знает о планах других людей много, даже слишком много. Но никакой выгоды из этих знаний извлечь не может.

Это открытие повергло его в растерянность. Как будто люди сносили к его ногам бесценные сокровища, а он просто не знал, как ими распорядиться.

– Но погоди… что же будет, когда армия Траяна подойдет к Селевкии?

– Селевкия откроет ворота.

– А Ктесифон?

– Сторонники Пакора и Вологеза убегут. А та горстка, что предана Хосрову, не сможет защищать крепость и тоже будет вынуждена уйти. Но, чем позже это произойдет, тем более поспешны будут их сборы и беспорядочней бегство. И тем большая добыча достанется Траяну. И… – Евнух глянул на убитых. – Ты, фальшивый Илкауд, должен мне по шестьсот денариев за каждого убитого.

– Я не должен тебе ничего… – усмехнулся Приск. – Или твой план рухнет… Так что, приятель, наш фабр Малыш тихо проводит тебя до дома, и ты объявишь завтра, что твои рабы сбежали. И кстати. Расскажи, где ты живешь.

– Зачем?

– На всякий случай… Чтоб ты нас не обманул.

Малыш медленно подошел и встал сзади за спиной евнуха.

Когда они ушли, Приск и Кука помедлили… и выскользнули следом. Проследить – не играет ли в игру кто-то третий. Но нет – никто не преследовал догадливого евнуха и его спутника-фабра.

– Знаешь, о чем я думаю… – сказал Кука на следующее утро.

– Знаю… – ответил Приск. – В этом городе слишком легко предают. Это само собой разумеется. Если Пакору будет выгодно – он предаст Траяна и присоединится к восставшим. И это все случится очень-очень быстро.

– А если нет?

– Тогда он до конца дней будет предан Риму.

В марте 869 года от основания Рима Траян выступил с войсками из Антиохии. Все были уверены, что наступило время окончательного решающего удара, и этим летом Парфия падет к ногам римского императора. Тем более что поначалу казалось – парфяне и не собираются сопротивляться. Как прежде даки, они уходили вглубь страны, оставляя пустыми поселения. Хлеба еще не созрели, их даже не надо было сжигать. Римляне вытаптывали посевы или пускали молодые всходы на фураж. Если удавалось захватить скотину, ее тут же резали.

С радостной дрожью в сердце смотрел император на свои легионы. Смотрел, как, печатая шаг, плыли железные колонны по дороге, как сверкали значки на солнце, как трепетали на ветру перья, украшавшие шлемы конных и пеших, – ибо шли они все в парадном облачении в первый день. И, только разбив лагерь, сняли с оружия своего лишние украшения и перья.