Сергей Лобанов - Не родная кровь [СИ]

Он ничуть не сожалел о содеянном. Даже наоборот — был рад подвернувшейся возможности. Мухин со своей спонтанностью к совершению преступлений и патологической жестокостью представлял реальную опасность. От такого подельничка следовало избавиться при первом же удобном случае.

Улицы утреннего города были пусты и тихи. Валил густой мокрый снег.

Фёдор решил вернуться в квартиру Мухина, при этом постараться не привлечь чужого внимания своей полной сумкой. И уже на месте определиться, как жить дальше.

Чего он так опасался, то и случилось. Его баул привлёк внимание военных.

Запоздало Трошин чертыхнулся, пожалев о собственной жадности — далась ему эта вод ка!

Но было уже поздно. Его окликнули властно:

— Стоять!

— Всё, приплыл… — отчаянно подумал Фёдор. — Как теперь объяснять такое количество водки и тушняка? Хотя вроде ничего противозаконного нет. Выменял. А у кого и на что? Так… спокойно, спокойно…

Офицер в сопровождении двух вооружённых солдат подошёл не спеша, коротко, для проформы вскинул правую руку к виску, произнёс что-то нечленораздельное. Вероятно, назвал своё звание и фамилию.

— Ваши документы, — произнёс он холодно и уже отчётливо.

Трошин извлёк из внутреннего кармана куртки паспорт, протянул старшему лейтенанту.

— Вот, пожалуйста.

Офицер не торопясь полистал страницы и с показным равнодушием поинтересовался:

— Что в сумке, уважаемый?

— Водка и тушёнка, — спокойно ответил Фёдор.

Старлей п однял от паспорта заинтересованные глаза.

— Вот как? Хвалю за прямоту.

— А что такого? — изобразил небольшое удивление Трошин.

— В целом ничего, если не учитывать ограбленной ночью продуктовой автолавки, убитого часового и похищенного вместе с прочим оружия.

Фёдор почувствовал слабость в ногах.

— Это не я! — как можно убедительнее произнёс он.

— Разберёмся, — ответил офицер тоном, не предвещавшим ничего доброго. — Акимов! — обратился он к солдату, — осмотри сумку.

Боец присел, вжикнул «молнией».

— Точно водяра и тушёнка, товарищ старший лейтенант! — воскликнул он удивлённо, будто задержанный не сообщал о содержимом.

Офицер сказал жёстко и спокойно:

— Руки назад.

— Да не грабил я! — отчаянно воскликнул Трошин. — Выменял водку с тушёнкой у барыги одн ого!

Но его никто не слушал.

Один боец подхватил сумку, второй ткнул стволом автомата в спину Трошину.

— Пошёл вперёд! Дёрнешься — застрелю! Куда его? В комендатуру, товарищ старший лейтенант?

— Хвалю за сообразительность, рядовой, — хмыкнул офицер.

— Ага… Служу России, — пробурчал солдат.

Фёдор, понуро опустив голову, пошёл по улице, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, но у него никак не получалось. Всё заполнила одна, панически кричащая:

«Что делать?! Что делать?!»

Пройдя не более квартала, Трошин вдруг услышал над собой странный шелест или нечто похожее на него. Что именно это, додумать он не успел. Страшный грохот разрывающихся один за другим снарядов превратил спокойную и сонную улицу в хаос. Во все стороны полетели куски размолоченного асфальта, зазвенели разбившиеся стёкла, взрывная волна понеслась по улице, поднимая завихрения снега и мусора, пронеслась над Трошиным и патрулём, упавшими лицами вниз скорее неосознанно, но никак не из-за выучки.

Вокруг словно разверзся ад. Дома оседали и рушились от прямых попаданий, во все стороны летели обломки бетона, кирпичей, асфальта, дробно хлеща по препятствиям. Земля качалась как матрац, наполненный водой.

Откуда-то появились военные, началась суматоха. Поднялся крик, кто-то отдавал команды, солдаты и офицеры куда-то бежали. А взрывы грохотали и грохотали, к счастью, на других уже улицах.

Но страх Трошина от этого не уменьшался. Он, позабыв о патруле и вообще обо всём, подскочил и сломя голову побежал в никуда, лишь бы подальше от этого кошмара.

Вслед ему закричали:

— Стой!!! Стрелять буду!!!

Но крик потонул в очередных разрывах и поднявшихся до неба чёрных столбах.

Фёдор нёсся сломя голов у, петляя между глубокими дымящимися воронками, хлещущим кипятком из разорванных труб, перепрыгивая через какой-то мусор, опасаясь запутаться в паутине повисших проводов…

Позади, слабо в сравнении с грохотом артобстрела, хлопнули несколько выстрелов.

Опомнился Трошин лишь выскочив на соседнюю уцелевшую улицу. Здесь он затаился за павильонами, тяжело дыша, боясь выглянуть из-за угла — а ну как преследователи в этот момент увидят его?

Обстрел то ли прекратился совсем, то ли на время. Серое пасмурное небо со сплошной пеленой облачности затянуло чёрным дымом, и как будто стало даже темнее. С соседней улицы доносились крики, да и здесь суматошно забегали люди.

«Неужели война всё же началась?», — подумал Фёдор как-то отстранённо, будто происходящее не касалось его вовсе, будто он всего лишь сторонний наблюдатель.

Немного, придя в себя, успокоившись, Фёдор вдруг осознал, что перед ним дом Натальи Малиновской.

Андрей Николаевич Савельев быстрым шагом шёл по коттеджному посёлку. Он направлялся к штабу бригады, занявшему двухэтажное здание, где прежде на первом этаже был продовольственный магазин, а на втором продавали всякую нужную мелочёвку. Владелец магазина спешно покинул пределы России, как только запахло жареным. Знающие поговаривали, что умотал в Новую Зеландию, где рассчитывал отсидеться, пока на родине соотечественники друг другу глотки режут.

Многие последовали его примеру и покинули страну, разбежавшись по свету, поэтому коттеджи стояли закрытыми. Собственники бросили их и барахло на произвол судьбы, спасая себя и своих близких. В некоторых из этих зданий, с одобрения Правления посёлка, разместились другие службы штаба, с условием сохранности имущества сбежавших хозяев.

Савельев часто задумывался над тем, почему сам со своей семьёй не уехал. Возможност ь для этого была, да и теперь оставалась, и финансы на заграничных счетах позволяли неплохо устроиться в местечке поспокойнее. Скажем, в Швейцарии, уж её-то ни за что не тронут, кто бы там ни собрался воевать за какие угодно идеалы: гарантия сохранности капиталов нужна всем.

Там и домик прикуплен на скромные сбережения, и документы на семью выправлены.

И всё же он остался: во-первых, не верил, что всё зайдёт так далеко, во-вторых, обязанность работать никто не отменял, от должности его не освобождали. Кто ж знал, что всё полетит кувырком.

Он давно расстался и с розовыми очками, и с идеалами непорочной юности, не испытывая никаких иллюзий по поводу системы государственной власти и управления в России. Но в одном был убеждён: война никому не нужна. Всё уже поделено и разграничено. Если иные вдруг лезли в чужую вотчину и разевали рты не на свою часть пирога, то таких быстро приводили в чувство различными эффективными способ ами, дабы не мешали системе функционировать в устоявшемся режиме.