Дмитрий Шидловский - Самозванцы

– Сергей Станиславович? – полуутвердительно обратился он к доценту.

– К вашим услугам, – легко поклонился Чигирев.

Незнакомец продемонстрировал ученому книжечку с двуглавым орлом и надписью «ФСБ РФ» и представился:

– Андрей Михайлович Селиванов, генерал‑майор. Если я не ошибаюсь, полгода назад вы привлекались в качестве эксперта к расшифровке рукописей архива царской семьи.

– Архива дома Романовых, – уточнил Чигирев. – Документы относились к концу шестнадцатого века.

– Значит, с условиями секретности знакомы, – констатировал Селиванов. – Нам снова нужна ваша помощь. Правда, в этот раз секретность будет выше, но и гонорар побольше. Вас устроит пять тысяч рублей за полудневную консультацию?

– Вполне. А когда нужно к вам приехать?

– Немедленно. – Глаза Селиванова стали жесткими.

– Неужели есть такие исторические документы, которые не могут подождать до завтра? У меня еще дела.

– Отложите их. Вы нам нужны немедленно.

Это уже прозвучало как приказ.

– Ну что ж, – сдался Чигирев, – я к вашим услугам.

Он быстро начал набирать на мобильном телефоне номер кафедры. Селиванов жестом пригласил доцента следовать за ним.

Когда Чигирев закончил, они уже спускались по лестнице. Селиванов заговорил первый:

– Как я понял из вашей лекции, вы сторонник демократии и западник?

– Вы слушали мою лекцию? – удивился Чигирев.

– Увы, только ее окончание.

– Вообще‑то да, – признался Чигирев. – Но разве успехи западных демократий не убеждают вас в том, что этот путь развития цивилизации наиболее перспективен?

– Сколько вам лет? – вопросом на вопрос ответил Селиванов.

– Тридцать два. А что?

– Вы видели только упадок советской системы, – с сожалением в голосе произнес Селиванов. – Поэтому для вас Запад ассоциируется с достатком и успехом, а СССР – с дефицитом и бытовой неустроенностью. Мы, старшее поколение, помним и лучшие времена. И вот мне, например, еще никто не доказал, что социалистическая система не имела шансов на выживание.

– Возможно, – пожал плечами Чигирев. – Но история распорядилась иначе.

– Это могла быть только трагическая ошибка. Да и ваше отношение к так называемому холопству небесспорно. Вы не думали, что это на самом деле цемент, спаивающий нацию?

– Для меня любая форма самоуничижения противна, – покачал головой Чигирев. – Человек должен прежде всего уважать себя и других. А в холопстве нет уважения. Там либо слепое повиновение, либо презрение к окружающему миру. А созидание и прогресс могут проявиться только при взаимном уважении людей друг к другу. Впрочем, мы отвлеклись, – добавил он, стараясь уйти от принявшего странный оборот разговора. – Расскажите лучше о том деле, по поводу которого вы меня пригласили.

– В машине, – сухо обрубил генерал.

У подъезда, прямо под знаком «остановка запрещена», их ожидала белая «Волга» с включенным двигателем. Впереди рядом с водителем сидел огромный мужчина в полевой военной фор‑ре с погонами подполковника.

Генерал распахнул перед историком дверцу и жестом пригласил садиться в машину. Когда «Волга» тронулась, Селиванов представил подполковника:

– Знакомьтесь, это Вадим Васильевич Крапивин. Он ознакомит вас с деталями дела. Но для начала я хочу у вас кое‑что уточнить. Скажите, вы допускаете возможность существования машины времени?

Чигирев удивленно посмотрел на генерала.

– По‑моему, это фантастика, – пробурчал он.

– А если бы вы узнали, что в ходе научного эксперимента нам удалось открыть «окно» в прошлое, что бы вы сказали?

– Я бы сказал, что это величайшее открытие, – медленно проговорил историк. Во рту у него неожиданно пересохло. – Оно несет огромные возможности для изучения прошлого.

– И огромные опасности для настоящего, – добавил Селиванов. – Вадим Васильевич, расскажите, пожалуйста, Сергею Станиславовичу, с чем связан его вызов в наше ведомство.

Крапивин рассказал. Чигирев слушал внимательно, лишь иногда задавая уточняющие вопросы. Первое волнение улеглось, и теперь историк лишь лихорадочно соображал, каковы могут быть последствия тех событий, о которых ему рассказывал подполковник. Было ясно, что розыгрышем и шуткой происходящее назвать нельзя. Но и в услышанное верилось с трудом. Когда Крапивин, наконец, дошел до эпизода с засадой и замолчал, Чигирев откинулся на сиденье и, растягивая слова, произнес:

– Да, наломали вы дров.

– Сами знаем, – проворчал Крапивин. – Если бы я не перекрестился тремя пальцами…

– Это бы вас не спасло, – прервал его историк. – Если вы действительно попали в период правления Федора Иоанновича или Бориса Годунова, то уже отсутствие бороды делало вас чужаками для местного населения.

– Какой бороды? – не понял Крапивин.

– В допетровской Руси мужчины должны были носить бороды, – пояснил Чигирев. – Это было признаком особого достоинства. Лишиться бороды было позором. Кроме того, в это время традиция брить бороду была характерна для поляков и шведов, противников в недавней войне. Так что появиться в русской деревне без бороды означало примерно то же, что прийти в послевоенный советский колхоз в форме офицера вермахта.

Крапивин тихо присвистнул.

– А почему вы считаете, что мы попали именно в этот период? – уточнил Селиванов.

– Именно в эти годы жил Федор Никитич Романов, отец будущего царя Михаила Федоровича. При Иване Грозном он был еще слишком молод. А в тысяча шестисотом году попал в опалу и был пострижен в монахи под именем Филарета. Так что, скорее всего, вы побывали в девяностых годах шестнадцатого века. Если это действительно наш мир, а не альтернативный. Но тогда я вообще умываю руки.

– Понятно, – кивнул Селиванов. – Но вот руки умывать не надо. Вам еще с пленным предстоит побеседовать.

– С каким пленным? – опешил Чигирев.

– Мы пленного взяли, – как‑то недовольно проговорил Крапивин.

У тяжелой, обитой железом двери, рядом с которой дежурил автоматчик, Селиванов остановился.

– Вадим, ты не пойдешь с нами, – приказал он. – Пленный и так отказался с тобой разговаривать. Твое присутствие может всё испортить. Жди нас здесь.

– Есть, – козырнул подполковник и отошел в сторону.

– Напоминаю, – глаза генерала впились в Чигирева, – наша задача: вытянуть как можно больше информации.

– Угу, – кивнул тот.

У историка давно уже сосало под ложечкой от ощущения важности предстоящего события. Грядущая беседа с человеком из Руси шестнадцатого века вселяла в него благоговейный трепет и страх.

Часовой распахнул дверь, и Селиванов с Чигиревым вошли в полутемную комнату с небольшим зарешеченным окном под потолком. Очевидно, это была гауптвахта секретного объекта. С деревянных нар, прикрепленных у левой стены, на них уставился здоровый бородатый детина со всклокоченной бородой, одетый в холщовую рубашку, порты и кожаные сапоги. На вид ему было лет двадцать семь – тридцать. Увидев вошедших, он истово перекрестился двумя перстами и зашептал какую‑то молитву. Дверь за Селивановым и Чигиревым закрылась, и они остались наедине с пленником.