Андрей Десницкий - Угарит

– Плюти-плюти-плют! – вспомнила я про Карлсона и изобразила перед носом младенца что-то вроде козы-дерезы. А он отважно ухватил меня за палец – и вздох восхищения прокатился по толпе местных тетенек.

Ох, лучше бы я этого не делала… В общем, следующие часа два, а то и три мне пришлось старательно обходить дом за домом. Хозяйки были очень гостеприимны, я бы даже сказала, навязчивы. Меня только что не силком волокли (руками, правда, не трогали, ну, почти), совали под нос младенцев разной степени грязности и упитанности, и над каждым надо было сделать козу и сказать: «Плюти-плюти-плют!» Я, было, попробовала «Агу-агу», но мамаша был так разочарована, что немедленно пришлось утешать ее плюти-плютом. За что я была тут же награждена каким-то премиальным пирожком, довольно, впрочем, вкусным, как раз после этой жирной баранины.

Некоторые подводили даже ребятишек постарше, лет трех-четырех, а то и шести, таких же чумазых и голопузых, но тут уж я решительно забастовала. Если надо перетютёшкать всех их младенцев за эту их баранину, то так уж и быть, но воспитательницей детсада я им точно не нанималась! Тем более, пирожки их в меня уже не лезли, и вообще, столько всякой дряни они мне насовали в рюкзачок за эти плюти-плюты…

Приключение было утомительным, но немного забавным. А когда я вернулась к месту трапезы, солнце уже клонилось к горизонту, а Венька – к плечу старейшины. Языком он уже практически не ворочал.

– Культурно отдыхаете? – спросила я ехидно, – а я, между прочим, провела осмотр младенческого населения этой деревни. По моим подсчетам, здесь обитает не менее двадцати пяти грудничков! Большое у них село.

Хотя, может быть, я несколько преувеличила, но уж не меньше дюжины младенцев у них было, это точно.

– Спать пора, – хмуро отозвался Венька, зевая во всю свою пасть и одновременно икая, – Завтра дорогу будем – ик – икскать. Обратно. Ик.

– Как спать?! – в ужасе переспросила я, не представляя, как в таких антисанитарных условиях можно вообще куда-то лечь.

– Молча, – тоном, исключающим пререкания, парировал парень, и снова икнул.

Пришлось тащиться следом за ним в недра сомнительного вида мазанки, прямо у той самой площади. Там нам выдали гору остро пахнущего скотским, а то и человеческим потом тряпья, из которого Венька с третьей попытки свил что-то вроде большого гнезда.

– Ложись давай, – скомандовал он и на всякий случай добавил – Можешь не раздеваться.

Последнее уточнение было совершенно лишним – в таких условиях я и под угрозой расстрела не отважилась бы с себя что-то снять.

– А умыться? – возразила я

– До ветру – в поле, ик. Умыться – в море, завтра, – ответил он.

– А ты-то как? – поинтересовалась я, пытаясь устроиться на импровизированном ложе, чтобы было хотя бы не очень больно и жестко. С умыванием, конечно, был полный пролет.

– А – ик! – глухо ответил Венька, укладываясь рядом, спина к спине, и вытягивая ноги в сторону дверного проема. – Кто войдет – сразу ик! И я его – ик!

– Ага. Спок нок, – пробормотала я в полной уверенности, что бурный день надолго отбил у меня способность ко сну – но в сон я провалилась раньше, чем додумала эту самую мысль до конца.

Ох и болела же следующим утром голова! И еще красавица эта зудела над ухом: дескать, напился, ругался… сломал деревцо познания добра и зла, и вот теперь нам не будет обратной дороги. И угаритские народные песни хором с вожаком распевал. А я, между прочим, не просто так пьянствовал, Я, можно сказать, в шоке был. Она бы на себя посмотрела: совсем получился цыпленок ощипанный. Даже жалко ее стало, злиться – ну никаких сил.

И вообще, я не просто с вождем бухал. Я информацию добывал, с большим, надо сказать, трудом. Немногое, правда, прояснилось: времена угаритского величия прошли, город лежит в развалинах, а люди в округе занимаются всё больше простым крестьянским да рыболовным трудом. Наезжают к ним финикийские купцы, за рыбой да за прочей сельхозпродукцией, им привозят импортное барахло. Я всё пытался сообразить, какой это век, но не мог. Я помнил, что процветающий Угарит – это еще до Ветхого Завета. Но насколько раньше? И когда он был разрушен? Ни о каком Израиле они не слышали, об ассирийцах, вавилонянах, персах или греках тоже – словом, попали мы в какое-то безвременье и захолустье, никаких тебе мировых империй, только где-то далеко есть Египет, и он, похоже, в очередном периоде упадка. А они живут запросто своей деревенской общиной, молятся богам, за которых они нас, собственно и приняли. Я, правда, сразу постарался его в этом разубедить.

Всю эту политинформацию мне следовало изложить Юльке – но сначала надо было как-то умыться и привести себя в порядок… Что же они такое подмешивают в свое вино?

В общем, пришлось для начала… наружу выйти. А у входа в дом – уже трое местных, глаз не отрывая, смотрят. Поприветствовали… и за мной пошли, за стену поселения. Неловко даже как-то, хоть и мужики. Отвернулся от них – так один спереди зашел. Ну ладно, думаю, в армии и не так еще приходилось, да еще смотрели, вдруг кто не обрезан, тут уж чего стесняться… И как первый это дело увидел, завопил сразу, побежал куда-то. И старейшину вчерашнего с собой привел.

Тот, поприветствовав меня, перешел к главному на сегодняшний день вопросу:

– Права была дочь кузнеца, о мой господин! Я сказал в сердце своем, что мала она и неразумна, и глаголет пустое, но вот, ты мочишься к стене, как один из смертных! Увы нам, ибо ты и вправду не сын бога!

Наконец-то разобрались, а я ведь сколько им толковал: «сын Адама, дочь Евы»… нет у них никаких Адама и Евы. Куча всяких богов и предков есть, а этих не было и нет. Только не в том я был состоянии, чтобы диспуты богословские вести. Эх, рассольчику бы…

Дома меня ждала с кучей недоумений Юлька. Собственно, главных вопросов было три: кто же это я такой, что так хорошо на местном наречии размовляю, где мы вообще оказались и как отсюда выбраться. Кажется, до нее, наконец, дошла вся серьезность нашего положения.

Первое объяснить было проще простого: израильтянин я по паспорту, современным ивритом владею свободно. Библейский от него не сильно отличается. Ну и способности у меня кое-какие к языкам… Я же еще маленький был, когда родители эмигрировали в Израиль. Только не прижилось мое семейство на «исторической родине», потянуло на доисторическую, то бишь в Россию. Так что три года назад перебрались мы обратно в Москву, благо, гражданство сохранилось российское, а знания и навыки – израильские, лично у меня. Тосковал первое время сильно по родным пальмам и кактусам… Трудно все-таки в двадцать пять менять страну проживания.

У меня вообще-то только одна бабка еврейка по материнской линии, чтобы признать меня евреем – вполне достаточно, чтобы гражданство израильское дать – тоже. А семья была русской, конечно, по культуре и по языку, кроме нескольких слов на идише, и не знал никто ничего. Ну вот и окунулся я в израильщину по самую макушку. Дома – по-русски и только по-русски, в школе на иврите, на улице вообще на всех языках сразу, и по-арабски тоже.