Андрей Десницкий - Угарит

« Действительно, город Угарит, будь он неладен. Самое смешное, что девчонка понимает местный язык, хоть и с трудом. В университете она не только на демонстрации, ходила, еще и учила этот самый угаритский. Прогрессивное направление, как же. Будущее семитологии. Интересно, это ее штудии притянули на наши задницы все эти приключения?

И я тоже хорош, ее слушаться и выходить в море в такую погоду, да еще по тому маршруту… Хотя, если нас выбросило на сирийский берег, может, та пещера и древний Угарит – не такой уж и плохой выход. Не знаю, что сделали бы сирийские красные с таким парнем, как я. А Жюли зато хлебнула бы социализма. Ее бы в самый раз в Ханой, Москву или Гавану – а ее зачем-то в древний Угарит. Ее, а заодно и меня.

Пещера в обратную сторону не работает, мы уже пробовали и не раз. Нас здесь, похоже, принимают за каких-то ангелов. Пока еще не решил, как к этому относиться ».

– Ну прям как у нас! – Юлька явно начала приходить в себя, – слушай, давай посмотрим в самом конце, может быть, там написано, как отсюда выбираться?

Но самого конца не было – это были всего лишь несколько первых страниц, вырванных из какого-то блокнота. Так что оставалось читать всё по порядку.

« 14-е после высадки, город У. Деваться некуда, учу местный язык. Жюли треплется уже вовсю. Талантов у девчонки не отнимешь. Еще она заявила, что теперь между нами все кончено. Смешно. Стоило попадать сюда, чтобы обнаружить, что я – грязный империалист, шовинист, расист и все такое прочее. В частности, не собираюсь почитать местных обрядов – в языческие капища ходить, то есть.

Я бы нашел, что ответить, будь мы дома. Но дома еще нет, и говорить нечего, а держаться нам друг друга надо, больше некого. В этом десанте прикрывать спину друг друга мы просто обязаны, так и сказал. Зря только бисер метал, рассказывал ей про ребят, и как мы от Ялу отступали… Только пуще разъярилась: мол, я опять про свои военные подвиги, а прямо сейчас где-то там под Сайгоном детей убивают такие же империалисты. Интересно, а когда мой отец их освобождал в 44-м, ее родители тоже про империализм задвигали? Будто Ким лучше Адольфа.

Смешно: нет ведь ничего этого, ни Сайгона, ни империализма. Нет и не скоро будет. Есть этот гребанный доисторический мир, где они что ни дело молятся идолам, а еще жрут, пьют и трахаются прямо как у нас. Но мне из-за Сайгона в этом простом развлечении отказано, да и не больно-то хотелось.

Уроки, правда, продолжать не отказалась ».

– Жюли, – сказала тут Юлька.

– Что?

– Тут была какая-то Жюли.

– Ну да. А что?

– Тёзка моя. Понимаешь?

– И что?

– Хорош уже тупить, Сын Десницы с расцафонистого Цафона! Они меня за нее приняли, понимаешь? Йульяту, вестница богов – это же та самая Жюли! Ну, и я по совместительству. А этот, который писал, империалист который – это ты.

– Я-то тут при чем? И не похож я на него вовсе…

– Ну да, не похож! Ты смотри, тоже герой-завоеватель, одной дубиной семерых побивахом, – смех у Юльки был какой-то ненормальный, истерический.

– Кто это писал? – спросил я тогда жреца, внимательно следившего за нами.

– Вы и писали, Вестники, – ответил он.

– Да не мы это. Просто… просто такие же люди из будущего.

– Такие же люди из такого же места. Бин-Йамину и Йульяту. Я же говорю, Вестники, это написали Вы. Возьмите себе свои писания и верните Угариту его судьбы!

– Мы бы взяли, – сказал я уклончиво, – но тут же не всё. Где остальное?

– Как сокрою правду от тебя, посланник богов, и от твоей светозарной спутницы? Много есть на свете людей, жадных до Писаний Вестников. Долог и сложен был их путь Отец моего отца…

– То есть, – не терпеливо перебил его я, – продолжения у тебя нет?

– Нет у раба твоего продолжения Писаний, – печально согласился он, – и, видимо, нет потому счастья для Угарита.

Я ничего не ответил на это. А что было отвечать? И стал читать дальше.

« 16-е. Вроде помирились. Она тоже дневник ведет, оказывается.

Пробовал соорудить перегонный куб, не получилось. Кислятину эту не могу. А морская кухня у них отличная, вчера ели жареных осьминогов.

Расходные к полароиду уже почти закончились. За последнюю бутылку колы получил серебра точно по весу. Что дальше? Бизнес тут организовать – но какой?

Прямо Робинзоны, только яхта осталась в нашем времени, не сплаваешь на нее за магнитофоном, к примеру, или фотоальбомами. Они бы хорошо тут пошли, не говорю уж об инструментах. А у меня только рюкзак с собой походный, в нем самое необходимое было.

Вчера спрашивали про мою Библию. Не знаю даже, как им объяснить. У них тут клинопись на глиняных табличках, или папирус, но ведь не в материале дело. Надо срочно учить язык, уже что-то понимаю, но сказать мало что могу. Очень уж странный, на арабский мало похож. Ладно, я в свое время даже по-корейски что-то сказать мог. Разберемся.

Ну ладно, выучу, а что им скажу? »

– Ну, вот и кола, – удовлетворенно заметил я, – скоро и про Чебурашку будет.

– Че Гевару, – машинально поправила Юля, – он же Шад-Гиббару.

– А там, глядишь, и подсказки, как выбраться…

– Ага, и чит-коды с солюшенами. Не наигрался?

– Да отстанешь ты или нет со своими подколками? Кто в пещеру-то полез?

– Ладно, ладно…

« 30-е. Давно не писал, много событий. Не ожидал от Жюли, и вообще все переменилось самым неожиданным образом. Попробую описать по порядку. Интересно, хоть кто-нибудь это прочтет? Графит никуда не денется, но вот может ли бумага прожить три тысячи лет? Только в особых условиях, которых здесь ждать не приходится: например, в египетских песках. Осталось попросить египетских купцов увезти мои записи к себе и закопать где-нибудь в Гизе или Оксиринхе. Хорошо заплатить, а еще лучше подарить полароидный портрет – за такое они на все согласятся. Не столько даже портрет ценен, сколько страшно, что себе его оставлю.

Ладно, я отвлекся. Итак, что было… »

На этом тоненький обрывок тетрадки заканчивался – вот тебе, бабушка, и солюшены с читкодами.

Пусть меня разорвут на тысячу маленьких медвежат, если я понимала хоть что-то в этом абсурде. Пока что более-менее внятно у меня оформились только две мысли. Во-первых, эти самые Вестники, или как их там, загремели в авантюру во времена, когда наши родители в детский сад ходили, отсюда и такие экзотические артефакты.

И, во-вторых, судя по всему, Ближний Восток – место странное и подозрительное, в нем и время, и пространство нашпигованы дырками примерно как голландский сыр. Только в отличие от сыра эти все дырки только в одну сторону работают.

Я внезапно почувствовала себя как воздушный шарик, из которого вышел весь воздух, и теперь он никому ненужной тряпочкой валяется в придорожной канаве. Примерно так же валялась и я, не в силах остановиться и прекратить истерику, которая в одночасье накрыла меня, к вящему ужасу и жреца, и, главное, Веньки.