Евгений Лукин - Миссионеры

Перебравшись на ту сторону, Сехеи первым делом заглянул в ангар, где при свете стеклянных трубок разбирали «рутианги». Там ему доложили, что машина захвачена поразительная: редкой манёвренности, скоростная, возможный радиус действия — практически весь архипелаг. Да что там говорить — шесть принципиально новых узлов, а наших дикарей из конструкторского «на тростник» пора гнать всей командой…

— Где Хромой? — спросил стратег.

Ему доложили, что Хромой беседует с вестником в укрытии. Пройдя коротким, продолблённым в скале коридором, Сехеи приоткрыл входную циновку и заглянул внутрь. Да, беседовали…

— Всё равно глупо ты тогда сделал, глупо! — с жаром говорил вестник Арраи. — Ты же видел, что я захожу тебе в хвост! Надо было…

Слова у вестника кончились. Но заговорили руки. Правая изображала ракетоплан Хромого, левая — его собственный. А вокруг снова ревело разорванное ракетами небо над Тара-Амингу.

Хромой слушал вестника с восторгом. Его изуродованное ожогами лицо сияло.

— Так мне же только этого было и надо! — закричал он, отводя в сторону руки вестника. — Меня же и подняли с целью утащить вас подальше от транспорта! Изобразить прорыв к авианосцу, понял? И вы клюнули! А пока вы со мной возились, транспорт успел уползти в бухту, под прикрытием! Так что это ещё вопрос — кто кого!.. Но таранил ты меня классно…

«Вот и сбылось Пророчество, — с усмешкой подумал Сехеи. — Прозвучало Настоящее Имя Врага, и нет отныне ни утренних, ни вечерних…»

Он вошёл, и разговор оборвался. Оба пилота встали перед стратегом. Лицо у вестника снова было надменное, замкнутое.

— А что ты сам об этом думаешь? — спросил Сехеи. — Почему послали именно тебя? И на такой машине?

— Я — вестник, — сдержанно ответил Арраи.

Этим было сказано всё. Жги его, прокалывай медленно бамбуком — ответ будет один: я — вестник. И не было ещё случая, чтобы хоть кто-нибудь из них заговорил и открыл бы, с какой истинной целью он послан. Да им и не сообщали никогда истинной цели. И не потому, что в мужестве их сомневались, а так — на всякий случай.

— Я знаю, — мягко сказал Сехеи. — И не буду тебя больше об этом спрашивать…

Он повернулся и увидел, что у входа, придерживая циновку, стоит Таини и смотрит на парламентёра.

— Я искала тебя, — сказала она, заставив себя наконец повернуться к стратегу.

Они вышли и остановились у стены ангара.

— Я запросила «тростник». Того человека найти нигде не удалось. Видимо, они уже убили его…

— На решётках смотрели?

— Рано… — помолчав, отозвалась она. — К решёткам его вынесет завтра к полудню…

Сехеи оглянулся на вход в укрытие.

— Так ты не хочешь поговорить с ним?

— Не знаю, — сказала она. — Нет.

— Почему?

— Не знаю… — Таини с тоской смотрела на проступающие сквозь циновку тени бамбуковых рёбер ангара. — Я сейчас увидела его… Это он, но… Это уже совсем другой человек, тама’и. Он давно всё забыл. Мы теперь просто не поймём друг друга…

Молясь и предаваясь благочестивым размышлениям, я прогуливался в одиночестве по песчаному, усеянному невиданными раковинами берегу, когда зрение моё было смущено следующей картиной: два солдата заметили подкравшегося к лагерю туземца, и один из них со смехом выстрелил из мушкета. Несчастный упал, и солдат с ножом в руке приблизился к нему, намереваясь зарезать раненого, как бессмысленное животное.

Я поспешил к ним и приличными случаю словами указал солдату, что он берёт на душу тяжкий грех, убивая человека ради забавы. На это солдат возразил мне, что поскольку туземец не приобщён к истинной вере и не знает Бога, то, следовательно, в убийстве его не больше греха, чем в убийстве зверя.

«Домашний скот дьявола» — так выразился этот простолюдин, и я не мог не подивиться меткости его слов. Действительно, лицо несчастного было обезображено изображениями ската и акулы, которые, как известно, суть не что иное, как два воплощения врага рода человеческого.

Но мне ли, искушённому в риторике и богословии, было отступать в этом споре! Не лучше ли будет, вопросил я, дать Божьему созданию умереть не как зверю, но как человеку, узревшему свет истинной веры? И солдат, подумав, спрятал свой нож.

Сердце моё ликует при воспоминании о том, какая толпа собралась на берегу, дабы присутствовать при совершении обряда, какой радостью и благочестием светились обветренные грубые лица этих людей, как ободряли они — низкими словами, но искренне — туземца, готового воспринять свет Божий.

Адмирал был недоволен, что отплытие откладывается, но даже ему пришлось уступить единому порыву осенённой благодатью толпы. Обряд был совершён, и туземца с торжеством возвели на костёр, ибо теперь, перестав быть бессмысленным животным, он подлежал церковному суду за явную связь с дьяволом.

Прими его душу, Господи! Он умер как человек, пламя костра очистило его, выжгло все вольные и невольные прегрешения.

А ночью мне явился некто в белых ризах и рёк: иди на юг. Там живут, не зная веры, не ведая греха, и золото лежит, брошенное за порогами хижин…

Поскрипывали канаты. Шурша серым, высохшим до хрупкости маскировочным тряпьём, плетёная кабина подвесной дороги карабкалась всё выше и выше вдоль зелёного склона Руонгу. Зелень, впрочем, была с белёсым налётом, а подрагивающую кабину то и дело обдавало тухлыми запахами химического завода.

Полуобернувшись, Сехеи хмуро следил через плечо, как отступает подёрнутая мутной плёнкой бухта, с каждым метром пути становясь всё красивее. То здесь, то там беспорядочно мелькали ослепительные вспышки передающих зеркал.

Руонгу лихорадило. В порту происходило и вовсе что-то непонятное. Пока запрашивали по гелиографу подтверждение вызова, у Сехеи было время понаблюдать, как спешно ведётся разгрузка только что загруженного к эвакуации каравана.

Обычная предвоенная неразбериха.

Между тем листва, проползающая под ногами, стала, как и положено листве, зелёной, тошнотворные запахи остались внизу, ещё метров двадцать — и терраса… Вскоре кабина остановилась, покачнувшись, и Сехеи неловко выбрался наружу.

Его ждали. Хмурый паренёк с лёгким ракетомётом под мышкой отступил перед ним на шаг. В глаза не смотрит, но короткий ствол направлен прибывшему в живот. Судя по татуировке, новый пилот и телохранитель Старого… Странно, подумал Сехеи. Что могло случиться с Анги? Старый, помнится, был очень привязан к своему прежнему пилоту.

Паренёк пропустил стратега вперёд, и они двинулись мимо распяленной на бамбуковых шестах жёлто-зелёной мелкоячеистой сети, под которой уставила в небо туго набитые ракетами соты зенитная установка.