Михаил Ахманов - Странник по прозвищу Скиф

— Ну и что сие значит? — спросил Пал Нилыч, отворачиваясь от Сийи и ожесточенно пыхтя трубкой. Девушка, с видом победительницы в споре, взяла Скифа за руку и оттолкнула подальше от двери.

Джамаль в задумчивости окинул взглядом всех троих.

— Получается, Нилыч, что кто-то приходит снаружи, а кто-то — изнутри… И тех, кто попадает прямо в рощу, больше. Им не нужны ни комнаты, ни бассейны, ни матрасы, что висят в воздухе, — ничего! Только это, — он опять постучал по стеклу черенком ножа.

— Хмм… Забавная мысль… А дальше что?

— А дальше я предложил бы понаблюдать. Вдруг кто заявится! То ли снаружи, то ли изнутри… Но глядеть лучше сверху, — Джамаль показал взглядом на купол. — Тут роща культурная, не дикая, как в Амм Хаммате; деревья растут негусто, и с крыши мы рассмотрим, что под ними творится. Нас четверо, будем наблюдать со всех четырех сторон… вдруг и поймаем генерала! — он подмигнул Скифу.

— Да, наверх стоило бы подняться, — согласился Сарагоса. — Пойдем на террасу, может, там лестницы есть…

Лестниц они не нашли, но обнаружили люки, ведущие внутрь колонн. Эти массивные подпорки трехметрового диаметра оказались внутри полыми и, видимо, выполняли роль подъемных и спускных устройств; тяготение в них отсутствовало начисто, но в каждой ощущался слабый ток воздуха, направленный вверх или вниз. Джамаль с Сийей тут же забрались на крышу, и Скиф уже двинулся следом за ними, но Пал Нилыч придержал его.

— Пойдем-ка, парень, посмотрим, что сталось с недотепой, которому ты шею свернул. По твоим да Князевым рассказам выходит, что они, — Сарагоса ткнул пальцем вниз, разумея обитателей серого лабиринта, — после смерти как-то меняются. Хочу увидеть, как.

Зрелище оказалось неприятным. Тело Карателя уже закончило свою посмертную метаморфозу, превратившись в засохший и словно бы обугленный сгусток, покрытый то ли кожей, то ли корой. Он был небольшим, овальным, полуметровой длины и напомнил Скифу старый древесный пень или огромную картофелину, которую передержали в огне. Он вытащил клинок, пошевелил им в середине сгустка: полетели черная пыль и труха.

Сарагоса с задумчивым видом уставился на бренные останки щуплого сегани.

— Пепел, — пробормотал он, — пепел… Тени, призраки и чудища бродили во мгле, но вот туман рассеялся, и они осыпались пеплом… И не осталось ничего, кроме пепла… Прах! Пустота!

— Все мы прах и пепел, когда умрем, — заметил Скиф. — Прах, пепел и пустота! Но там, — он воткнул клинок в землю, словно желая дотянуться до потолка серого лабиринта, — там, Пал Нилыч, еще чертова пропасть живых! Пусть туман рассеялся, и мы заглянули им в глаза… и даже увидели знакомые лица… Но они ведь не стали менее опасны, да? И что вы собираетесь делать с ними, Пал Нилыч?

— Не знаю, — сказал Сарагоса, — не знаю, скифеныш… Просто сейчас я разделался с одним из своих кошмаров.

Он глядел, как Скиф, опустившись на колени, быстро и ловко взрезает катаной дерн, как отваливает его в сторону, как выбрасывает горсти коричневатой земли. Затем обугленные останки вместе с каской были завернуты в плащ, а сверток опущен в неглубокую ямку; когда Скиф закидал ее землей и привалил сверху дерном, получился холмик в ладонь высотой — могила не могила, но все же какая-то отметина. Лучше, чем разложение в жадном сизом тумане на дне погребальной шахты.

Отряхнув руки, Скиф поднялся. Было жарко, и ему хотелось сбросить плащ, комбинезон и окунуться в какой-нибудь из сотни расположенных поблизости бассейнов. Но Сийя ждала наверху, а Сарагоса уже с нетерпением манил его рукой, так что Скиф был вынужден повиноваться этому двойному призыву Власти и Любви. Вступив следом за шефом внутрь колонны-подъемника, он неторопливо всплыл вверх и очутился на крыше токада.

К счастью, тут тоже были бассейны. Плоская кровля обнимала кольцом слегка приплюснутый купол, возносившийся в самой высокой точке метров на сто пятьдесят; кровлю эту тоже засадили желтой травой, но кое-где поблескивали нежной зеленью обширные нефритовые площадки с прихотливо изрезанными зеркалами серебристых вод. Имелись тут и ложа, висевшие в воздухе словно ковры-самолеты, терпеливо поджидающие седоков; одни были размером с сиденье стула, другие — с половину цирковой арены. Картинка, по мнению Скифа, походила на пляж, в самом центре которого взметнулась вверх да так и застыла огромная круглая волна; алое солнце заставляло ее розоветь и поблескивать, и казалось, что из мерцающих ее глубин всплывет сейчас и ринется на берег неведомое таинственное чудище.

— Разойдемся, — сказал Сарагоса. — Князь дело предложил: нас четверо, и каждый будет следить за своим сектором. Да и на равнину поглядывать не забывайте — вдруг кто оттуда припожалует!

— Мы потеряем друг друга из вида, — Скиф покосился на купол, скрывавший противоположную сторону желтого кольца. — Надо бы уговориться о сигналах, Пал Нилыч.

— Ну, чего тут уговариваться, — Сарагоса пожал плечами. — Мы с тобой будем стрелять, а князь и красавица наша пусть кричат. Распределимся так: ты и я, — он хлопнул Скифа по груди, — напротив друг друга, а они — посередине.

Значит, Сийя будет рядом, отметил Скиф. Это его вполне устраивало, и, сделав налево кругом, он двинулся на свой пост.

Там он выбрал площадку попросторнее, сбросил на один из ковров-самолетов шлем, плащ и свой отощавший мешок с припасами, расстегнул пояс, стянул комбинезон и сапоги и плюхнулся в бассейн. Вода доходила ему до середины бедер: плавать нельзя, но окунуться можно. Этим он и занимался минут десять, смывая пот, грязь и сажу, налипшую еще во время амм-хамматского пожарища. Потом прополоскал комбинезон, бросил его сушиться, надел на запястье браслет с таймером, компасом и хронометром, повесил через плечо кобуру лучемета и двинулся в обход.

Небо над ним было высоким, нежно-розовым, с легкой просинью, в теплом воздухе витали ароматы трав, вполне безопасные в отличие от медвяного запаха падда, солнце приятно грело плечи и спину, и Скиф разнежился. Сперва он посматривал вниз, где застыли под куполом дурманные деревья, но там ничего интересного не происходило, и он начал все чаще глядеть в степь. Там тоже не замечалось никакого подозрительного шевеления, но вид равнины, плавно вздымавшейся к небесам, чаровал Скифа; в какой-то миг ему показалось, что стоит он, крохотная и ничтожная мошка, на самом дне исполинской чаши, края которой простираются вкруг него и тянутся вверх, вверх, вверх, замыкая собой и это странное розовое небо, и алый солнечный диск, и, быть может, все звезды, сколько их есть на свете.

Он тряхнул головой и усмехнулся; миг сей был поистине мигом истины — разумеется, если не считать звезд.

Так продолжалось часа два. Почти при каждом обходе Скиф видел в левом конце своего маршрута Джамаля, а в правом — Сийю; они сперва крепились, поглядывая на него с завистью, но потом звездный странник не выдержал и разоблачился до плавок. Сийя осталась в плаще, стянув его боевым поясом с клинками, но Скиф углядел, что ноги ее босы, а волосы мокры: значит, тоже купалась.