Михаил Ахманов - Странник по прозвищу Скиф

Глаза Догала воровато метнулись к красной коробочке. Она лежала на столе между ним и Сарагосой, будто неоспоримое свидетельство предательства; один из них догадывался об этом, другой знал наверняка. И было не столь уж важно, кто предал и кого; пожалуй, эти вопросы интересовали сейчас куратора в последнюю очередь.

Но кто платил за предательство? Кто? И как его найти?

— Возьметесь по-настоящему… — прошептал Догал, подняв взгляд на каменное лицо Сарагосы. — Пытать меня будешь, что ли, Петр Ильич? Объясни!

— Нечего мне объяснять, Марк, — сухо промолвил куратор, вытягивая из кармана кисет. — Объяснять будешь ты!

Он медленно набил трубку, вдыхая терпкие запахи табака и прокуренного, просмоленного дерева, перебивавшие сладкий медовый аромат «голда». Потом стиснул чубук крепкими зубами, огладил коричневую чашечку с острым краем, похожую на изогнувшегося в прыжке дельфина. Эта трубка, одна из самых его любимых, так и называлась — «дельфин». Еще были «катенька», длинная и стройная, как юная красавица, разлапистый «спрут», «пенек», «гнездо» и два десятка других; трубки куратор любил трепетно и нежно. Мысли о них всегда успокаивали его, успокоили и сейчас. Хоть он жалел Догала не больше раздавленного таракана, но сама процедура выбивания сведений была неприятной — столь же неприятной, как всякое насилие. К нему надлежало подготовиться, собрав нервы в кулак.

Чиркнула зажигалка, и к потолку взвилось сизое кольцо. Одно, другое, третье… Куратор заметил, что Догал следит за этими дымными арабесками как зачарованный; губы его посерели, а щеки, и без того бледные, сделались белей свежевыпавшего снега. Вдруг он словно бы очнулся; в глазах промелькнул ужас, лицо сморщилось в какой-то жуткой гримасе, зубы лязгнули, точно компаньон получил сокрушительный удар под челюсть. Потом из горла его вырвался хрип:

— Т-ты… хрр… т-ты что д-делаешь?.. Что? Брови Сарагосы взметнулись вверх.

— Да вот раскурю трубку и прижгу тебе задницу, — не без издевки пообещал он. — А племянничек мой посодействует… чтоб ты, значит, не дергался.

— Хрр… н-не надо… н-не надо…

Куратор, удивленный, привстал. Глаза Догала закатились, на брюках начало расплываться мокрое пятно, и в ароматы табака и «голда» внезапно вклинился резкий запах мочи. «Что это с ним? — мелькнула мысль. — Приступ? Эпилептический припадок? Только что был жив-здоров, хоть и бледноват… сидел да торговался, тянул время, финтил, выкручивался так и этак, и вдруг — приступ! Как у черта от святой воды! С чего бы?»

Заметив краешком глаза, как напрягся Скиф, куратор махнул ему рукой: сиди, мол, не вмешивайся! С Догалом происходило что-то странное, что-то необъяснимое, в чем полагалось разобраться немедля, но помощь «племянника» тут, пожалуй, была не нужна. Сарагоса поднялся, обогнул стол и, попыхивая трубкой, сверху вниз глянул в помертвевшее лицо компаньона. Сизый дымок струился вверх, к потолку, образуя миниатюрные подобия перистых облачков — полупрозрачных, как матовая калька, невесомых, безобидных… Но в зрачках Догала стыл такой ужас, будто здесь, в его комнате, расплывался смертоносный гриб ядерного взрыва.

— Н-не надо… — опять прохрипел он, слабо отмахиваясь рукой. — Н-не надо…

— Что не надо? — Сарагоса склонился к нему. — Прижигать не надо? Беспокоишься за свою задницу?

— Д-дым… о-от та-абака .. н-нельзя… н-не могу… н-не могу вынести…

Глаза Догала стали закатываться, и куратор, пока не пытаясь понять, в чем же дело, повернулся к Скифу.

— Ну-ка, распахни окно во двор, пусть протянет… Да поживее, парень!

Эе-ноль-пятый метнулся к окну, а Сарагоса прошествовал на кухню, выбил трубку о край голубой фаянсовой раковины, открыл кран и постоял в задумчивости, глядя, как прозрачная струйка воды смывает пепел. Потом он хмыкнул и, опустив «дельфина» в кисет, снова наполнил его чашечку табаком, аккуратно примял табак пальцем и вернулся в комнату.

Скиф уже находился у окошка, на боевом посту; глаза у него были что два блюдца. Догал, похоже, очухался, хоть выглядел еще бледноватым и сидел на стуле как-то боком, скорчившись, словно бы левая половина тела перетягивала правую. Губы его пока что не обрели былую яркость, но шевелить ими он мог вполне.

Протянув к нему ладонь, на которой уютно устроилась трубка, куратор спросил:

— Попробуем еще разок? Или хватит? Догал помотал головой, жадно втягивая прохладный вечерний воздух.

— Ну, тогда объясни, друг любезный, с каких это пор ты валишься в обморок от табачного дыма? И почему?

— Нам… нельзя… — просипел Догал, пытаясь сесть прямо. — Нельзя… Запах… убивает…

— Кому это — нам? — приподняв бровь, спросил Сарагоса.

— Тем, кому приносят дары… Вот такое… — Рука компаньона потянулась к ярко-красной коробочке. Пальцы его дрожали, но голос звучал вполне внятно.

— Кто приносит?

— Мне — Рваный… Что-то для меня, что-то для других… С Рваным случай свел… еще зимой… Дал он мне пачку, попробовать… Ну, и с тех пор… — Догал смолк.

— Рваный — это тот, со шрамом? — уточнил куратор. Дождавшись утвердительного кивка, он пробурчал: — По виду типичный уголовник. Ну и где же он берет товар?

Губы Догала плотно сомкнулись. Казалось, он даже закусил их, чтобы не проговориться; лицо его закаменело, но в глазах, как заметил куратор, по-прежнему стыл ужас.

Не говоря ни слова, Сарагоса сунул «дельфина» в рот, вытянул из кармана зажигалку, высек огонь. Догал, отстраняясь, слабо пробормотал:

— Не надо, Петр Ильич… не надо.,, я скажу… все равно… — Губы его зашевелились почти беззвучно, но куратор, склонившись, разобрал: — Все равно… я конченый человек… конченый… Уже, собственно, и не человек… так, наполовину зомби…

— И зомби умеют говорить, — жестко сказал Сарагоса. — Выкладывай! У кого этот Рваный берет товар?

— У Хозяина… Ты был прав, Петр Ильич… Товар — от Хозяина… и те, кто на тебя напал… атаракты… тоже от Хозяина…

Куратор кивнул, не спуская пронзительного взгляда с бледной физиономии Догала.

— Это я понимаю: у всякого гнусного товара и у всякой швали есть хозяин. И кто же он?

— Мне неизвестно. Человек… или нечеловек… Связь только через Рваного… Я звоню… звоню какой-то женщине… Она ничего не знает, просто передает… Звоню, и Рваный приходит…

— Черт с ним, с Рваным! — рявкнул Сарагоса. В сером волглом тумане, так долго застилавшем ему глаза, начинали маячить смутные тени. Он еще не видел лиц, не мог разглядеть очертаний фигур, но подсознательно уже ощущал их присутствие, словно всматривался в стаю бесплотных духов, призраков, мельтешивших на грани яви и сна.

— Черт с ним, с Рваным! — повторил он, склоняясь к самому лицу Догала. — Кто Хозяин? Где он?