Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)

Было пыльно. Ветер нес пыль с пустыни, и это в спокойный день, при относительно несильном ветре. Митька – не знал, что такое хамсин – сильный, ураганный ветер, поднимающий тучи песка, тысячи и тысячи тонн песка и способный занести машину с людьми по крышу за десять – пятнадцать минут. Улицы – были занесены эти песком примерно по щиколотку – пустыня все равно возьмет свое, пустыню не победить.

Они заехали куда-то, в какое-то место, обнесенное забором. Это сильно напоминало купеческие склады, правда, новые, совсем не те лабазы, которые строили в начале века. Место было обнесено забором, на воротах стоял часовой с автоматической винтовкой, он кинул взгляд на въезжающую машину и на этом проверка закончилась.

Машина поехала мимо длинных, собранных из полукруглых стальных конструкций складов, заехала за них. Здесь стояли грузовые машины и в их тени прятались несколько бородачей в белых одеждах. Не курили – а просто сидели на корточках в тени. Увидев Мерседес, они начали нехотя вставать…

– Амила! Амила! [32]– раздраженно закричал Волков, выскакивая из машины, и добавил еще что-то, чего Митька не расслышал

Арабы – побежали в сторону ангаров, не слишком быстро, впрочем.

– Вот скоты безрогие… – выругался Волков, бросая в машину казачью нагайку – целый день так сидеть готовы…

– А мне то чего делать, господин казак? – простецки спросил Митька

– Здесь сиди. Хочешь сбежать – давай. Тридцать верст по пустыне

– Да и я не думал…

Волков скрылся в небольшом, одноэтажном, сложенном из местного глиняного кирпича здании, Митька скосился на приборную панель. Машина была армейская, потому ключей к ней не было – повернул тумблер, мотор и завелся.

И куда дальше?

– Влип ты, братан… – сказал он сам себе – влип.

От нечего делать, он встал в машине в полный пост, посмотрел вдаль. За забором – редкий кустарник, мертвая, каменистая земля, версты и версты просоленной, каменистой пустоши. Солнце – как кара этого мира, чужого, грязного и непристойного, как сгусток ненависти тех, кто живет под ним, в страданиях бессмысленности. Здесь нет ничего кроме солнца, и оно неизменно как само неторопливое время…

– Ну и дыра… – вполголоса сказал себе Митька

Обернулся. С другой стороны был город – виднелись редкие, двухэтажные строения, все остальное – половодье плоских, одинаковых крыш, разбавленное бледно-зеленым цветом держащейся из последних сил зелени. Какие-то стальные вышки вдалеке, антенные что ли, и обязательно для восточного города – тонкие шпили минаретов. Просто удивительно – что в этом городе, в этой помойке на краю света – можно родиться, прожить всю жизнь и умереть, так и не видя ничего, кроме этой пустыни и этих занесенных песком улиц. Целая жизнь в этом маленьком, грязном мирке. Умереть, не зная, что такое настоящее море, не видя восторгов Генеральского сада, соблазнов одесских пляжей и ресторанов. Даже море здесь какое-то ненормальное, грязное – он уже успел увидеть. Совсем не Черное, на берегу которого он вырос. Неужели кто-то здесь живет по доброй воле?

И тут ему в голову пришла мысль, которая до этого – не приходила. Говорят, что взрослый человек исправиться не может, некоторые уголовники нарочно делают себе татуировку МИР – меня исправит расстрел. На самом деле это не так – взрослый человек может измениться и исправиться, но только не на каторге, каторга тут как раз и не поможет. Каких то общих для всех рецептов исправления нет – надо просто, чтобы в какой-то момент человек посмотрел на все вокруг себя другими глазами и увидел то, что до этого он не видел, и чему не придавал значения. И, забегая вперед, потом Митька осознал, что именно здесь, в Лахедже, на краю обитаемого мира, на краю пустыни – он вдруг осознал кое-что, что до этого не осознавал. Как вор – он противостоял обществу, как член воровской общины – он утверждал своими действиями совершенно иные, противоположные и глубоко чуждые нормальному обществу ценности. Например – вор не должен работать, никогда, вор не должен зарабатывать деньги, он должен добывать их только и исключительно преступлением. Как они говорили в таких случаях – пусть лошадь работает, она сильная. Но здесь и сейчас, в Лахедже, увидев работающих из-под палки арабов, и увидев, как и где они живут – он вдруг понял, что одно является прямым следствием другого. Что если не работать – то именно так и будет выглядеть мир вокруг тебя. Грязная, занесенная песком дыра.

А что будет если и у них, в его родном городе – перестанут работать? Во что он тогда превратится, во что превратится Одесса?

Сильный удар – сшиб его с сидения, на котором он стоял ногами, и он полетел на землю, сильно ударившись плечом, боком и головой

– Ты что, идиот!? – проорал Волков

Митька зашевелился на земле. Мысли были какие-то… медленные.

– Вот ведь… придурок.

– Кхе-кхе…

– Идиот! Ты какого шайтана туда полез?

– Посмотреть…хотел – разлепил губы Митька – простите, что с ногами…

– Вот, идиот… – Волков отстегнул фляжку, бросил вору – пей! Два глотка, не меньше…

Митька отвернул горловину стандартной армейской фляги, удивляясь, почему у него пальцы какие-то… невлашные, [33]что ли? От первого же глотка его вытошнило, показалось, что там моча.

– Придурок… – Волков с недюжинной силой поднял его, поволок в строение – идиот.

Только в тени – Митька пришел в себя. Выхлебал полфляги чудовищной, больше похожей на мочу воды.

– Что…за дрянь – прокаркал он

– Не дрянь. Соленая и кипяченая вода – сказал Волков – ты тут до солнечного удара достоялся, придурок. Как думаешь, для чего я над передними тент натянул.

– От песка, наверное.

– Наверное… – передразнил Волков – здесь наказание есть. Человека связывают и закапывают по шею в песке. Думаешь, он от жажды подыхает? Как бы не так – от солнечного удара. Активность солнца здесь – в восемь раз выше, чем у нас в России. Яишню можно без костра пожарить, только на солнце. Здесь все головные уборы носят и под солнцем не стоят, как ты. Еще бы немного – и на всю оставшуюся жизнь придурком остался бы.

– Понял…

– Да ни хрена ты не понял. Но поймешь. Ваш брат понимает, только когда по башке получит. Кстати, воду из колодца пить нельзя, ее надо сначала прокипятить, а потом и процедить. В колодце какой только дряни не бывает. Будешь некипяченую пить – за пару лет от почек сдохнешь. Чего там смотрел то, а?

– Да город посмотрел

– И как?

Видимо, все отразилось на лице Митьки, потому как Волков вдруг начал истерически хохотать, едва держась на ногах…

– Ничего… – давясь смехом, проговорил он – тут неподалеку геологи на воду бурят и на нефть. Говорят, скоро райский сад тут нам сделают. Правда, с непривычки по башке шибает, это ты верно подметил…