Том Маккарти - Тинтин и тайна литературы

В следующем томе – «Акулах Красного моря» (начат в 1956 году) – Лакмус почти бездействует, разве что катается по кругу на роликовых коньках, когда Абдулла его толкает. Но не сомневайтесь: Эрже продолжает биться над проблемой своего собственного поведения во время войны. История начинается в момент, когда заканчивается другая история – вестерн, который смотрят Тинтин и Хэддок. Выходя из кинотеатра, Хэддок пренебрежительно хмыкает: «Сказочка». По сути, он хочет сказать, что в реальном мире героические условности вестернов не срабатывают. В жизни все гораздо более запутанно, добро и зло не абсолютны, а события не случаются «по приказу» – скорее уж на этом перекрестке вдруг по явится генерал Алькасар (с которым капитан и Тинтин много лет не виделись). Но тут же, как по заказу, на перекрестке им встречается… Алькасар. Вскоре Тинтин с Хэддоком оказываются в центре ситуации, которую капитан (подобно самому Эрже) объявляет совершенно надуманной: принудительной массовой высылки, только не евреев, а африканцев, темнокожих мусульман-паломников, которые вместо Мекки запросто могут оказаться в рабстве.

Как отмечает критик Жан-Мари Апостолидес в своей работе «Метаморфозы Тинтина» (1984), образ Красного моря у Эрже выполняет сразу несколько взаимосвязанных функций. Во-первых, море символизирует изоляцию от мира: Тинтин и Хэддок плывут на плоту, а вокруг рыщут разнообразные акулы, причем самые опасные – «акулы двуногие». Во-вторых, в книге содержится упрек читателям, которые в период оккупации читали комиксы Эрже, а сразу после Освобождения поспешили его заклеймить. «Я вас выпустил на волю, а вы как меня отблагодарили? Сшибли с ног!» – кричит Хэддок на африканцев, перепутавших его со своими тюремщиками. В-третьих, Эрже перелицовывает политические стороны своего мира. Пример – летчик Скут. Он эстонец и, по идее, воевал на стороне Германии. Вначале Скут атакует Тинтина и капитана, но в итоге становится их другом. То есть Эрже приводит бывшего пособника нацистов на сторону добра. И, наоборот, окружив Растапопулоса коллегами-нацистами, Эрже «стирает» его семитское происхождение: если Растапопулос якшается с такой компанией, он никак не может быть евреем. А значит, самого Эрже нельзя обвинять в антисемитизме только на том основании, что Растапопулос в его книгах – злодей. Эрже также делает Тинтина и Хэддока союзниками американцев: друзья связываются по радио с американским военным кораблем «Лос-Анджелес», и его моряки прибывают на выручку. Так герои уподобляются борцам Сопротивления (кстати, шифровки, которыми французские партизаны обменивались по радио с войсками союзников, – прообраз сообщений в «Орфее» Кокто).

И все же, несмотря на эти хитроумные перелицовки, чувствуется, что совесть все еще не дает Эрже покоя. Кастафиоре от имени «Искусства» приветствует Тинтина и Хэддока на борту яхты, на которой Растапопулос (именующий себя «ди Горгонзола») дает нескончаемый бал-маскарад, одновременно руководя работорговлей (яхта зовется «Шехерезада», что прекрасно гармонирует со всеми фантастическими историями и «вечным двигателем» плутовства на ее борту). Итак, Кастафиоре – наивное, скомпрометировавшее себя искусство, флиртующее со злом. Ту же роль Кастафиоре сыграет в «Тинтине и Альфа-арте» – пригласит Тинтина и капитана на великосветский раут и познакомит со своими новыми друзьями, Триклером (коварным нефтяником из «Отколотого уха») и Доусоном (в «Голубом лотосе» тот был коррумпированным шефом полиции, в «Акулах Красного моря» торговал оружием). Тот факт, что эти неприятные знакомцы из прошлого упорно преследуют Тинтина по всему циклу, важен вдвойне – а точнее, указывает на двойную уловку Эрже: с одной стороны, он позволяет прошлому всплывать и изобличать его, с другой – отпихивает и дискредитирует своих обвинителей. Именно это происходит в сцене суда («Тинтин и пикаросы»): Эрже допускает в книге судебный процесс, без которого обошлось в его реальной жизни, но придает процессу фарсовый характер, а затем все стирает, прервав трансляцию.

К 1970-м годам Эрже сам себе перелицевал, сделался левым либералом. В беседе с Садулем он заметил: «Миром правит экономика: наш образ жизни предопределен промышленными и финансовыми силами. Разумеется, эти люди не наряжаются в рясы с капюшонами, отправляясь на совещания в свой штаб, но плоды их деятельности – те же самые, что и у клики в капюшонах. Их высшая цель – производство. Производить все больше и больше продукции каждую минуту. Производить, даже если ради этого придется отравить реки, море, небо; даже если придется убить растения, леса, животных. Производить товары и промывать нам мозги, заставляя нас потреблять все больше и больше: все больше автомобилей, дезодорантов, зрелищ, секса, турпоездок…» Садуль спрашивает: «А Тинтин тоже против общества потребления?» «Естественно, он категорически против! – восклицает Эрже. – Тинтин всегда был на стороне угнетенных». Нет оснований сомневаться в искренности этих новообретенных убеждений, хотя, надо признать, в медийно-художественных кругах 1970-х они были самыми удобными в политическом плане, точно так же, как во время войны коллаборационизм был самым удобным выходом. И все же сохраняется любопытный парадокс: несмотря на свою политическую эволюцию, Эрже описывает все тех же злодеев. Для его левацкого мировоззрения и для его правых взглядов господа в рясах с капюшонами, тайные клики из «Сигар фараона» – одинаково эффективная «боксерская груша». Столько всего стерто и нарисовано заново, а сюжетные ходы снова повторяются.

Эрже никогда не отрицал, что переметнулся от правых к левым, но в разговорах «исправлял» свою биографию, старался создать впечатление, будто вообще отошел от политики и предпочел идеологию дружбы. Олицетворяет эту идеологию – как в цикле о Тинтине, так и за его пределами – китаец Чань. В 1933 году, когда завершалась публикация «Сигар фараона» в Le Petit Vingtième , Эрже объявил, что теперь Тинтина ждут приключения на Дальнем Востоке. Вскоре художник получил письмо от некоего аббата Госсе, который опекал китайских студентов в Лувенском католическом университете. «Если вы опрометчиво нарисуете китайца с косичкой, – писал Госсе, – или заставите его поедать ласточкины гнезда и восклицать “Хи! Хи! Хи!”, вы раните моих студентов в самое сердце. Они читают Vingtième Siècle и обожают Le Petit Vingtième! » Чтобы не допустить появления стереотипов в новой книге (кстати, в «Тинтине в Стране Советов» Эрже уже сплоховал, изобразив китайцев с волосами, заплетенными в косички), Госсе вызвался «одолжить» Эрже «консультанта» – одного из своих студентов. Эрже принял предложение и в мае 1934 года, в возрасте 27 лет, познакомился с 26-летним студентом по имени Чань Чунь Жэнь. Они встречались много раз.