Александр Мазин - Рубеж Империи: Варвары. Римский орел

Ревели трубы. Легионы приветствовали императора, ударяя в щиты. Без особого энтузиазма. Каждый легионер знал: Август не любит «данубийцев». Уроженец Сирии, Александр любит только своих «азиатов».

Император привез подарки. Награды. Взревывали трубы. Глашатай зычно выкликал номер подразделения, имя… Офицерам награды вручал лично император. В их легионе таких оказалось всего двое: трибун Гай Петроний Магн, совсем молодой, всего лишь года на три старше императора, и какой-то кентурион из бывших преторианцев. Легионы приветствовали награжденных (так было положено), но довольно прохладно. Тем более что и награжденных было немного. Все знали, что император скуповат. Расщедривается только тогда, когда пахнет жареным.

И вдруг все когорты словно взорвались: появился Фракиец.

Гай Юлий Вер Максимин въехал на лагерный форум [136]один. Махнул рукой, приветствуя легионы, и присоединился к свите императора. Но приветственный рев и грохот утихли далеко не сразу. Черепанов видел – у него было превосходное зрение, – как «Мать императора, солдат и страны» (как ее именовали при официальном титуловании) раздраженно поджала губы.

Потом были пир и праздник.

Черепанов впервые наблюдал гладиаторские бои: Север привез с собой дюжину пар. Ничего интересного. Все, кроме двух бойцов (оказавшихся, как выяснилось, не рабами-гладиаторами, а спортсменами-любителями), дрались так себе. На всех хватило бы одного Плавта. А черепановская кентурия легко стоптала бы сотни полторы таких вояк. Конечно, не на арене, а в настоящем бою.

В общем, ничего особенного. Четверых бедолаг убили, еще четверых – покалечили. Надо признать, сам процесс публичного смертоубийства легионеров возбуждал мало. Сказывалась специфика профессии. Ставки – вот что делало бои по-настоящему привлекательными для этих ребят.

Когда уже совсем стемнело, прискакал Плавт. Бросил пару слов Феррату и забрал Черепанова с собой. К Парсию. Развлекаться.

– Этот Север вечно жнет, где не сеял! – Гонорий, принявший на грудь литра три, всегда становился чуточку агрессивен.

– В позапрошлом году Сенат в Риме устроил ему триумф и поименовал его «Великим Персидским». Притом что мы, только мы били персов. Мы прошли всю Армению и так врезали хваленой персидской кавалерии, что у них мозги из ушей летели. В Мидии [137], понимаешь, гора на горе. Коннице не развернуться, но пехоте – самое то.

А пока мы дрались, этот сопляк со своими любимчиками из восточных легионов застрял в пустыне и потерял почти всех лошадей. А третью армию вел любимчик Сената Марцелл – только полный болван мог доверить ему армию! Шел как по Аппиевой дороге. Все ждал: вот сейчас Александр с мамашей с основными силами подойдут… Ардашир [138]взял его, как волк овцу. Вырезали всех. Втоптали в песок и утопили в водах Евфрата [139].

А этот маменькин сынок обгадился и остался на месте. И нам приказал отступить. Осенью, через перевалы. Туда мы летом шли. Летом еще ничего, а осенью… Представь, Череп: горы, снег, холод, никакой жратвы и фуража. Наших там больше погибло, чем в Мидии. Но все-таки мы с Максимином врезали этому Ардаширу! Мы так дали персам по зубам…

– Погоди-ка, – попросил Геннадий, заинтересовавшийся стратегией войны, о которой говорил его друг. – Вы что же, атаковали раздельно?

– Ну да, – кивнул Плавт. – Вот, гляди (он нарисовал на земле схемку). Вот Тигр [140]. Вот Евфрат. Вот здесь – наша земля, вот тут – персы. Вот отсюда ударили мы – через Армению. Били их почем зря, прорвались в Мидию и, если бы остальные дрались так же, свернули бы этому Ардаширу шею, как глупому петуху. Но не все легионеры подобны нашим. И не у всех есть Максимин! – в голосе кентуриона смешались горечь и гордость. – Мы разбили их, но нас было слишком мало и с провиантом возникли трудности. А вторая армия, Августова, шла через Северную Месопотамию и завязла вот здесь. Говорят, из-за проклятой жары. Но я в это не верю. Просто ни Александр с мамашей, ни его любимчики с Востока [141]не хотели драться и тянули сколько могли, чтобы не их кровь пролилась, а наша.

А потом они просто струсили! Ну мы-то не посрамили своих орлов, а вот ребятам, которые вышли к Евфрату отсюда, через Южную Месопотамию, не повезло. Побили их персы. А мы им врезали! – Плавт грохнул кратером по столу. – Да мы им так напинали, что Ардашир и думать забыл про нашу Месопотамию! И после этого Сенат устраивает триумф Александру с мамашей. Да они там даже ни в одной хорошей драке не были! Тьфу! – Плавт сплюнул на землю. – Ну, Александр, конечно, знал, чья это была победа. И ему пришлось здорово раскошелиться, чтобы легионы не взбунтовались. Даже его любимые азиаты готовы были его прикончить за то, что он струсил и бросил своих. Потому он и оставил наши легионы на востоке. А отсюда, с запада, вести приходят: мол, опять здесь варвары зашевелились. Алеманны, мол, по Паннонии шарят… А у наших тут, на Рейне, на Данубии – семьи, земля. Кто их убережет? Август с мамашей и хитрожопой дипломатией? Хрена лысого! Мы кричим: отправляй нас домой. Не слушает. Тогда уж сам Максимин к нему приехал. «Отправляй, – говорит, – Август богоравный, наших домой. Не то бунт будет. Геркулесом клянусь!»

Максимина-то он послушал, ясное дело. Повелел. Ну, поднялись мы и пришли сюда. В самый раз, чтобы варваров приструнить. У нас дипломатия простая, зато радикальная. – Кентурион осклабился. – Гладий в пузо. И повернуть для надежности. Очень помогает.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Геннадий. – Значит, так себе полководец из нашего императора?

– Да кабы в императоре дело было, – возразил Плавт. – Александр еще ничего. Жалованье вот поднял. Сам просто живет, без роскоши. Но им же мамаша крутит. И Сенат. А Мамее и сенаторам до солдат дела нет. Им лишь бы сундуки ауреями набить да земли пожирнее под себя подмять. Мы вот почти три тысячи рабов из Персии пригнали. Взяли-то больше, да две трети по дороге подохли. Зима больно суровая оказалась. Даже и наши от холодов пострадали многие. Ну и что дальше? Постановлением Сената да повелением императора забрали у нас весь полон, да и увезли. Якобы для обмена на наших пленных. Да только потом тех персидских рабов, которых якобы обменяли, почему-то видели на сирийских рынках. Справедливо ли это, а?

– Да уж, – согласился Черепанов. – Но ведь он молодой еще, наш император? Может, еще поправится?

– Хитрый он, – сказал Гонорий. – Все ловчит да комбинирует. То с преторианцами заигрывает, то с нами, то с германцами… Сейчас время такое: надо четко знать, с кем ты и на кого опереться можешь. Вон Фракиец – знает. А Август, он вроде как худого не делает, а скользкий какой-то, не поймешь. Сегодня – «бей алеманнов», завтра – «наши друзья алеманны». То он землю граничную нашим ветеранам дает, как встарь положено, то вдруг рядом диких гетов сажает. Одно слово – восточный человек. На Востоке родился, ихним богам жертвовал. Но помяни мое слово: зря он в восточных легионах крепость себе ищет. Восток – это Восток, там настоящей надежности нет. И вся зараза оттуда. Боги лживые, любовь эта к мальчикам кудрявым, роскошь безмерная. Не так наши деды-прадеды жили, не так. Но мы еще поправим дело, не зря нам, римлянам, Марс-Воитель щит с неба сбросил [142]. Мы еще покажем этим мальчиколюбцам, как отечество любить! – Гонорий хлопнул Черепанова по спине. – А ты молодец, дружище! Слыхал, у самого Толстяка серебро из пасти выдрал!