Александр Мазин - Рубеж Империи: Варвары. Римский орел

Нет, на то, что было вначале, Черепанов смотрел с удовольствием. И на шествия, и на жонглеров с фокусниками, и на театральное представление, в котором, правда, ничего не понял, и на дрессированных зверей. Особенно ему понравился слон, посредством метлы чертивший на песке римские цифры. В общем, все то, что считалось здесь преамбулой к главному. К гладиаторским боям.

Амфитеатр выл, ревел и стонал. От подия до стоячих мест на самом верху. Но вонь выпущенных кишок и резкий запах крови здесь, внизу, были намного сильнее. И ее не могли приглушить даже старания служителей, убиравших арену после каждого боя.

– Идиот! Бездельник! Сын горбатой шлюхи! – благородный Секст Габиний Опимиан, вскочив, в ярости размахивал кулаками. – Такой удар пропустить! Безмозглый мурмиллон! [192]Добей, добей его, раб! Прикончи эту свинью!

Напоровшийся на трезубец противника мурмиллон скорчился на земле, прижимая руки к животу. Его противник ждал, обернувшись к императорской ложе. Императора сегодня не было. Зато присутствовала его мать, соправительница Мамея. Императрица вяло шевельнула кистью. Ретиарий взмахнул трезубцем и проткнул шею раненого. Тот даже не пытался уклониться.

Цирк неистовствовал.

Красный от злости трибун Габиний развязал кошелек и отсчитал проигрыш. И тут же сделал новую ставку.

Черепанов с каменным лицом смотрел, как служители, зацепив крючьями труп, волокут его к выходу.

Корнелия Гордиана с любопытством смотрела на Черепанова. Тот почувствовал ее взгляд.

– Вижу, тебе не нравятся бои! – громко, чтобы перекричать шум толпы, произнесла прекрасная дочь сенатора.

Геннадий пожал плечами.

– Удивительно! – воскликнула девушка. – И тебя еще называют самым жестоким кентурионом империи!

– Меня так называют?

– Да! Говорят, ты всегда приказываешь добить пленных. Так любишь убивать, что не боишься даже навлечь гнев Августа.

– Ты этому веришь?

– Я сама видела! Или ты забыл, как спас меня? – Корнелия кокетливо улыбнулась.

С точки зрения Черепанова, в том, что произошло тогда в ее усадьбе, ничего веселого не было и быть не могло. Но он уже привык, что здешние граждане относились к смерти несколько иначе, чем современники Геннадия. Другая культура. Кладбища вдоль дорог, триумфальные арки на каждой улице, боги и божки в каждом углу комнаты… Удивительно, как подобный мистицизм и суеверия уживаются с превосходной бюрократической системой и расчетливым практицизмом.

– Это была необходимость! – тоже повысив голос, ответил Геннадий. – Убивать ради развлечения или находить удовольствие в убийстве – это не по мне!

– Это слова труса! – воскликнул Секст Габиний, ревниво прислушивавшийся к их разговору. – Только трус боится смерти!

Черепанов не счел нужным ответить. Его легкий парадный шлем украшал тонкий золотой венок, corona civica. Никто не уточнял, за чье именно спасение получена эта награда. Но наверняка за одного (или одну) из присутствовавших на этой скамье.

Корнелия тоже не стала защищать его чести. Просто засмеялась. Но так, что гордый трибун претория немедленно обиделся. Ненадолго. На арену выпустили очередную пару: самнита в глухом шлеме, с большим щитом и коротким мечом, и фракийца – вовсе без шлема и со щитом маленьким, почти кулачным. В реальном бою воина, экипированного таким образом, прикончили бы в первые минуты. Но здесь, в индивидуальном поединке, у него были все шансы на победу.

Противники сшиблись – и сразу отпрянули. Без повреждений. Амфитеатр разочарованно взвыл.

– Я слыхала, – Корнелия понизила голос и почти касалась губами уха Геннадия, – я слыхала, Секст тоже дрался на арене. В закрытом шлеме, конечно. И всегда побеждал. Он очень храбр.

Черепанов молчал. Он вдыхал запах девушки, чувствовал ее близость – и наслаждался этим. Плевать ему было на «храбрость» трибуна.

– Ты слышишь меня?

– Да. – Ее локон щекотал скулу Геннадия.

– А ты мог бы выйти на арену? – Она прижалась к его плечу. Она дрожала. Черт возьми! Неужели это публичное потрошительство ее возбуждает? Нужно что-то сказать… Что-то правильное и достойное…

Черепанов повернулся к ней, увидел ее лицо – совсем близко. Приоткрытый рот, белую пудру на гладких щеках, блестящие глаза… Ощутил ее дыхание на своих губах…

– Я не раб, – строго произнес он. – Я – воин. И военачальник. Я не убиваю, я сражаюсь. И побеждаю. Я защищаю Рим. Власть Рима. Я не потешаю его лавочников и бездельников.

За спиной Черепанова кто-то громко захлопал в ладоши. Корнелия поспешно отодвинулась. Геннадий обернулся: аплодировал сам сенатор Гордиан.

– Отлично сказано, принцепс! – похвалил он. – Но защищая власть Рима, не забывай, что власть над Римом зачастую зависит именно от этих самых лавочников и оборванцев. И не только от них… – Сенатор многозначительно повел глазами в сторону трибуна Габиния.

Трибун подпрыгивал на скамье и вопил, брызгая слюной. И был не одинок в проявлении чувств. Это Геннадий Черепанов был одинок в своем брезгливом неодобрении.

«Интересно, – подумалось ему, – если бы здесь был Аптус, на чью бы сторону он встал: мою – или этих жадных до крови „цивилизованных граждан“?»

Ответ на свой вопрос он получил на следующий день. Потому что Гонорий Плавт Аптус, примипил Одиннадцатого Клавдиева и теперь непосредственный начальник Геннадия, заявился в Рим собственной персоной.

– Сам – никогда, клянусь расположением Приапа! А вообще – одобряю! – заявил он, когда Черепанов поинтересовался его мнением по поводу гладиаторских боев и личного в них участия. – Да, черни это нравится. А еще важнее – это нравится богам Рима!

– Ты у них что, спрашивал? – ехидно осведомился Черепанов.

– Ну это же ясно! Если бы им не нравилось, разве они позволили бы такое? Но если сомневаешься – можешь спросить. Сегодня в храме Аполлона гадания – с половинной скидкой.

Черепанов хмыкнул.

– Ты зачем приехал? – спросил он. – На праздники?

– Угу. Только не на эти.

– А на какие?

Здоровяк-примипил хитро ухмыльнулся.

– Скоро узнаешь! – подмигнул он. – Совсем скоро…

Снежно-белый бык рванулся что было сил, но вырваться не смог. Его убийца взметнул над головой окровавленный короткий меч и закричал. Крик этот был громче бычьего рева – эхо заметалось под сводами пещеры. Пламя факелов дрогнуло.

Белый бык – уже не белый, а бело-красный – захрипел, забулькал и упал на колени.

Человек с мечом разжал пальцы, выпустив бычий рог. Бык осел ему под ноги. Белая туша с алыми пятнами. Того же цвета, что и туника на быкоубийце.

Черепанова легонько толкнули в спину. Он шагнул вперед. Распахнул плащ и уронил его на камни. Он знал, что делать. Ему объяснили.