Алексей Кулаков - Владелец заводов, газет и пароходов

Штатный медик полицейской части вздохнул и стал собираться. Как легко у Холмса выходит применять его дедуктивный метод! Все логично и целесообразно, одно вытекает из другого, важнейшие доказательства словно бы сами собой лезут под руку!.. А ему вот подобное явно не дано. Увы…

Впрочем, кто на кого учился.

Федор Чуркин очнулся на продавленном диванчике в комнате для «приема» клиентов, и сделал это от боли – очень уж сильно затекли руки. Как он в этой самой комнате оказался, ему было неведомо, ибо последним, что припоминалось, была ночная улица и резкая вспышка света, причем прямо в голове.

– Мм?!

– Хмму!

Глаза буквально разъезжались в разные стороны, словно бы он уже успел хлопнуть стакан-другой самогона, а рот оказался забит какой-то вонючей тряпкой. Вдобавок, его запястья были крепко (слишком крепко!) стянуты за спиной. Поворот раскалывающейся от боли головы, и последовавшее за этим действом легкое усилие помогли обнаружить, а затем и опознать лучшего друга (а заодно и напарника по нелегкому сутенерскому ремеслу) Харитошу. А справа нашлось, так сказать, само орудие производства, маруха Машка – это она отозвалась на его мычание своим. В данный же момент и друг, и сожительница очень напряженно смотрели куда-то вперед. Вернее, не куда-то, а на кого-то…

– Очнулся.

Услышав незнакомый голос, Федор встрепенулся, опять замычал от боли, и принялся усиленно моргать, прогоняя из глаз тяжелую одурь. Где-то с третьей-четвертой попытки ему это удалось, и прояснившемуся взору открылись двое бородатых мужичков, одетых как преуспевающие лавочники. Вот только у лавочников обычно не бывает таких внимательных глаз. Да и плечи обычно поуже, а вот живот наоборот, заметно шире… Лихорадочные размышления опытного «кота» (кто же это к нему припожаловал?), прервало появление третьего мужчины – подхватив по дороге стул, он поставил его примерно за сажень от обездвиженной троицы, плавно уселся и достал из кармана серебряные часы. Подвесил прямо перед собой за цепочку, и равномерно покачивая, спокойно поинтересовался:

– Где хозяин этих часов?

– Мм!

Словно бы только сейчас заметив, что рот его собеседника занят чем-то посторонним, неизвестный легко поднялся, перетек поближе и коротко взмахнул неизвестно когда оказавшимся в руке ножом.

– Хмм!!!

Острое лезвие горячим ветерком рассекло тряпку, а вместе с ней и кожу на лице. А острие подцепило замусоленный и пожеванный комок и вытащило его изо рта – только для того, чтобы тут же кольнуть верхнюю губу.

– Отвечай тихо.

Присев обратно на стул (при этом нож исчез так, как будто его никогда и не было) человек мимолетным жестом огладил свою рыжую бороденку, и разрешил:

– Говори.

Федор облизал враз пересохшие губы, и просительно улыбнулся. Гости его на «деловых» людей были непохожи, а следовательно – имелся оченно даже недурственный шанс отбрехаться. Правда, и на полицейских фараонов они тоже не смахивали, но об этом он уж как-нибудь потом погадает:

– Ошибочка вышла, господин хороший, вот ей богу – ошибочка! Я и часики эти в первый раз вижу. Вам, видно, наговорил кто-то на меня, так вы ж не верьте – мы ничем таким не занимаемся, у нас все по-честному, по согласию…

Допросчик коротко махнул рукой.

Ссших!

Тум!

Голова сутенера дернулась назад, и резко полыхнула сильной болью в переносице. Прогоняя навернувшиеся слезы и хлюпая кровавыми соплями (а заодно наливаясь черной злобой), Чуркин пронаблюдал, как с его живота забирают нож, угодивший аккурат в кончик носа. Металлическим, и очень даже твердым «пятаком» рукоятки.

– Три дня назад ты отдал часы своему брату, с тем, чтобы он заложил их в ломбарде. Захар это сделал, взяв себе треть вырученных денег. Остальные две трети он передал тебе вчера утром.

Из кармана появилась на свет металлическая змейка, тускло заигравшая на свету серебром, и небольшая коробочка, блеснувшая никелем.

– Этот браслет нашли в соседней комнате. Зажигалку – в твоем кармане. Где?

Вместо ответа Федор презрительно сплюнул. На душе было муторно до невозможности, но показывать это он не собирался – знай наших! И на каторге люди живут. Рыжебородый же, на это даже и лицом не покривил – мимоходом распорядился зажечь печку, а потом просто взял, да ушел. В соседнюю комнату.

Пять минут спустя…

– МММ!!!

Сильная рука словно нехотя отпустила нос, а потом вытащила кляп, позволяя «коту» втянуть в себя сладкий, и удивительно живительный воздух. В штанах было подозрительно сыро, в душе царил полный раздрай, но надежда на лучшую участь еще оставалась:

– Что ж вы ироды, с невиновным человеком творите!.. Ммм!

– Ты ведь все равно не будешь говорить, правда? Тогда и я звать никого не буду – чего людей туда-сюда гонять, только расстраивать. Давай-ка лучше мы с тобой опробуем одну штучку, а?

Еще пять минут спустя…

Странная двузубая вилка, соединенная гибким проводом с чем-то вроде телефонного аппарата, легонько ткнулась Федору прямиком под челюсть, и его тело тут же скрутило в спазме.

– Ыыыыы!!!

Все та же сильная рука примерно с минуту покрутила ручку, прикрепленную к ни разу не телефонному аппарату, и задумчиво зависла, выбирая – какую часть сутенерской тушки опять познакомить с электричеством.

– Уыы! Ыыы!!!

– Может, еще немножко потерпишь? Ну, совсем чуток? А я тебе за это отличную работенку подкину. Сделаем из тебя лихого ветерана – ногу отнимем, и руку. До локтя. А? Ну и язык отрежем, это уж само собой. Народ у нас жалостливый, до конца жизни на милостыню жить сможешь. Ну, что скажешь?

– Ммуыыыы!!!!

– Ой да ладно уж, сейчас позову. Но если что – ты только мигни, я рядышком.

Увы, счастливая звезда Чуркина закатилась навсегда – кляп на сей раз сняли с Харитона. Но перед этим ненавязчиво покрутили перед лицом кочергу, раскалившуюся аж до малинового цвета, а потом распластали штаны вместе с замызганными кальсонами и приложили страшную вилку к самому дорогому, что у него осталось. Прямо к нему.

– Будешь говорить? Или как?

Напарник Феди с ужасом скосил глаза вниз, затем на своего лучшего друга, потом на его маруху, пребывающую в глубоком, а посему счастливом обмороке, и мелко-мелко закивал.

– Кхе! Кхха!..

Подставив губы под кружку с водой, поднесенную тем самым «сердобольным» мучителем, мужчина сделал несколько судорожных глотков и поперхнулся. Пока он, согнувшись, откашливался-отплевывался, в голову пришла спасительная мысль:

– Все расскажу, как было! Если христом-богом поклянетесь, что нас живыми отпустите!

Даже похрипывающий от боли «кот» притих, напряженно ожидая ответ.

– Живыми? Хм, это можно. Но нужна ли вам будет такая жизнь? Без рук. Без ног. Языка и глаз. Живыми трупами в богадельне. Обещаю, ваше содержание и лечение буду оплачивать до самого конца. Интересует?