Борис Батыршин - Мартовские колокола

А люди всё идут. Сотня шагов до угла, до поворота на Конскую, где на противоположной стороне улицы мёрзнут на ветру два переодетых в обывателей жандарма. И два десятка — до возка, притулившегося у тротуара. Не возок даже — обычные извозчичьи санки, с низенькой спинкой, такой, что идущая следом лошадь часто роняет пену прямо на голову седока.

В санках — двое. Первый, кучер скрючился, держа в необъятных рукавицах вожжи. Второй — тревожно зыркает со своего места на прохожих. Рядим с ни, под рогожей — что–то угловатое, длинное, торчит наискось вверх.

— Не смотрите на их, вшбродь, не дай бог, заметють…. Вон, на церкву перекреститесь…

За спиной — шаги, шаги. Филеры. Жандармы. До чего докатился он, морской офицер…

Но — надо, надо! Чтобы не пропали втуне проекты, которые спасут русский флот от позора в дальневосточных морях. Чтобы рушились в стылую балтийскую воду круглые мины с кормовых слипов русских миноносцев и канонерок, превращая Финский залив в суп с фрикадельками — чёрными, рогатыми, смертельными для прущих к Кронштадту самоуверенных бэттлшипов Королевского флота. Чтобы рассыпались в щебень под залпами черноморских калибров береговые батареи мыса Эльмас и Анатоли—Фенера, чтобы прыгали с «эльпидифоров» [87] Турецкие береговые батареи, защищающие пролив Босфор. «Эльпидифоры» — весьма удачная серия канонерок, тральщиков и десантных судов, построенных на Чёрном море в годы 1 мировой войны в босфорский прибой матросы со штурмовыми винтовками…

Злоба заливает глаза. А эти… ЭТИ, из будущего… они здесь для того, чтобы помешать ему! Флоту! России!

Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы…

— Третий, ответь! Тре…

Настырно бормочет в ухе… не до вас!..

— Полегше, вашбродь, куды ж вы разогнались… увидють!..

Да как он смеет? Ему, морскому офицеру — и какой–то шпик??? Развернуться — и в рыло, в рыло, по наглой суконной филерской роже…

Впрочем — это потом. А сейчас…

Пальцы судорожно сжимают в кармане бульдог. Шелчок курка…

Пассажир в санках на мгновение ловит яростный взгляд Никонова. В глазах мелькает недоумение, испуг… рогожа летит в сторону и…

— Хватай их, ребята! Бей!

Агенты, отталкивая лейтенанта, бросаются вперёд — спасать то, что можно ещё спасти.

Тра–та–та–та–та!

Когда на набережной грохнул взрыв, Каретников смотрел в сторону царского экипажа, считая про себя, сколько времени понадобится кортежу, чтобы миновать середину моста. Резкий звук заставил его обернуться; боковым зрением он заметил чуть ли не присевшего от неожиданности наблюдателя бригадовцев — тот, не отрываясь, смотрел на фасад дворца Великого князя, где неопрятным пятном расползалось облако дыма от взрыва. По прямой оттуда было метров двести, если не больше — так что вопли и женский визг донеслись до доктора, сильно приглушённые расстоянием.

Как и пулемётная очередь — он даже и расслышал её не сразу, деревья и здание собора отразили и рассеяли звук. В наушнике кричал потерявший голову от страха Семёнов, потом в Канал ворвался Корф, и тут до Каретникова донеслась, наконец, дробная россыпь револьверных выстрелов, а вслед за ней — гулкое, перекрывающее все остальные звуки стаккато ПКМ. Возок нёсся наискось, через площадь; его немилосердно мотало и пассажир, должно быть, лупил очередями наугад. Пристроить сошки в тесных пассажирских санках совершенно негде, даже ствол не опереть на спинку — такая она низкая, — так что пулемётчик вынужден был привалиться к спине кучера, держа оружие перед собой, подобно герою кинобоевика. Очереди ложились то по голым кронам берёз вокруг собора, то высекали искры из брусчатки площади. Опешившая публика кидалась врассыпную, а со стороны Конской улицы за возком бежали чёрные фигуры, то и дело останавливаясь и вскидывая руки с револьверами.

Близко, от полосатой караульной будки, навстречу возку бухнула винтовка караульного и сразу же отозвались револьверы Корфа и жандармов — оставив в покое пленников, уже приведенных к полной неподвижности, те открыли частую пальбу по нацелившимся на набережную санкам.

Кучер, видимо, в последний момент сообразил, что сворачивает навстречу явной опасности. Санки опасно накренились на повороте, лошадь метнулась вправо и рванулась в въезду на Троицкий мост.

— Возок прорывается — отчаянно орал в гарнитуре Семёнов, и в этот самый момент от караульной будки навстречу санкам метнулась щуплая фигурка, взмахнула рукой и навзничь кинулась на мостовую.

Тяжкий грохот ударил по ушам, мир в одно мгновение потемнел — так сильна была миллионосвечевая вспышка светошумовой гранаты. Каретников стоял и мотал головой, а за спиной нарастал дробный топот — атаманцы императорского конвоя, в отличие от него, не опешили, не впали в ступор а неслись теперь, наклонив пики с флажками, навстречу неведомой опасности — доскакать, пронзить, рубануть шашкой, защищая батюшку царя!

Двое других прижались к дверцам кареты по обе стороны экипажа, закрывая августейшую семью своей и конской плотью…

Снова револьверная пальба — но громче, чётче, ближе.

Наблюдатель? Да — выскочил на мостовую и торопливо опустошает барабан навстречу казакам. Первого атаманца мотнуло в седле, лошадь встала на свечку, выкидывая всадника на мостовую — но два других уже обошли невезучего товарища в бешеном галопе и остриё пики нашло свою жертву.

«Жук на булавочке… — отрешённо подумал Каретников. — Страшное дело…»

Что случилось с после взрыва, санками он не увидел; и только теперь заметил прихрамывающую извозчичью лошадь, которая волокла за собой какой–то хлам на оглоблях; в стороне, у парапета, громоздилась груда мусора и недвижными, изломанными куклами валялись два тела.

«Врезались в парапет. — подумал доктор. — Лошадь ошалела от взрыва, и….»

Видно было как встал Яша и неверной походкой побрёл к месту аварии… наклонился, поднял пулемёт, закинул его, как оглоблю на плечо и помахал рукой.

— Я пятый, я пятый, пулемёт у меня, Олег Иваныч.

— Пятый, пятый, как объекты?

— Один шею свернул, второй вроде копошится…

— Третий, яти тебя! Серж! Ты жив?

Это Корф. Вон он, забыв о царском экипаже на мосту, бежит, оскальзываясь через площадь, к собору…

Рассыпался тройной перестук копыт, скрипнули полозья. Царский возок. Дверца скрипнула, казак слева от кареты принял лошадь вбок.

— Посторонись братец, дай–ка выйти.

Что? ОПЯТЬ, как тогда, в восемьдесят первом??? [88] В карету Александра 2–го сперва бросил бомбу Рысаков. Император не пострадал. Он пожелал увидеть преступника, но вдруг незамеченный охраной Гриневицкий швырнул под ноги императору вторую, роковую бомбу.

Огромный человек с окладистой, знакомой по сотням фотографий бородой, полез из экипажа.