Борис Батыршин - Мартовские колокола

— Можно к делу? — перебил Семёнова доктор. — Ваши с господином Евсеиным теоретические соображения мы выслушаем в другой раз, а сейчас — насчёт закрытия порталов, если можно…

— Ну, тут всё просто. — не стал спорить Олег Иванович. Описан достаточно простой способ ликвидировать «базовую» червоточину — и тут же содержится предупреждение, что действие это будет необратимо. Помнишь, я излагал свои соображения по поводу путешествий в прошлое и ветвления мировых линий?

Каретников кивнул, и Олег Иванович с воодушевлением продолжил:

— Как выяснилось, я оказался прав. Пока «червоточина» открыта — мы можем свободно путешествовать с нашей «мировой линии» на эту и обратно. Но стоит её разрушить — всё, связь будет потеряна навсегда. И даже если мы сумеем создать после этого новую «червоточину» отсюда в будущее — это будет будущее этой мировой линии, а не той, связь с которой мы нарушили.

Иначе говоря, смысла в этом не будет никакого. — понял Каретников. Нас с тобой в этом будущее уже не будет.

— Да и само оно может оказаться совсем другим! Ведь это будет будущее той реальности, в котором мы прожили сколько–то там лет, произвели некие изменения — и, так или иначе, оказали влияние на ход событий. Сильное или нет — другой вопрос, но оказали — а значит, будущее это неизбежно будет отличаться от того, что знакомо нам.

— Так значит, этот способ для нас, по сути, бесполезен? — спросил Корф. — то есть, закрыв подземный портал — то есть эту вашу «червоточину» — для этой шайки из будущего, мы лишимся и нашего тоннеля? Какой же, простите, прок от вашего, Олег Иванович, открытия?

— Прок очень большой. — рассудительно произнёс Семёнов. — Во первых, мы теперь точно знаем, как пользоваться этими металлическими листами. Знаем, что тексты на них, по сути, не так уж нам и нужны. То есть, они наверняка содержат некую информацию, причём весьма ценную — но главное их назначение не в этом. Уже сейчас мы имеем минимум два «незавершенных» паззла; а если предположить, что каждая из пластин входит в ту или иную комбинацию… размер «паззлов, как мы можем предположить», четыре на четыре, в каждый входит по шестнадцать листов. Всего, если не считать повторов, их у нас — вместе с теми, что хранятся у Бурхардта, — ровным счётом четыреста штук, не больше и не меньше. А это — двадцать пять паззлов, на которых может оказаться какая угодно информация. А вы говорите — бесполезно, барон!

— Значит, рано или поздно придётся кому–то из вас, господа, ехать в Египет. — подытожил Корф. — Признаться — крайне не вовремя…

В Египет можно послать и одного Евсеина. — ответил Олег Иванович. — думаю, он с Бурхардтом быстро договорится.

— Боюсь, даже слишком быстро. — покачал головой Каретников. — Олег, ты что совсем страх потерял? Ты что, и вправду готов выпустить такую загадку из рук и поручить копаться в ней этим двум книжным червям? Причём — без отеческого присмотра кого–нибудь из нас? Да этот Евсеин шагу ступить не успеет, как попадёт снова в какую–нибудь пакостную историю. Стрейкера тебе мало? Так в следующий раз можем так легко не отделаться…

— Ну и что они решили? — спросил Николка, натягивая мягкие кожаные туфли–мокасины. В самом деле — не тащить же на всех кроссовки из нашего времени! Вот мы и заказали обувку московских сапожников на всех «волчат» — по образцу, доставленному из двадцать первого века.

Мы сидели в раздевалке Корфова клуба и ждали начала тренировки. Сегодня занятия Ромка, под присмотром пана Кшетульского. В клубе Корфа мы занимаемся уже 2 месяца, с самого ноября. Из тридцати гимназистов, записавшихся поначалу в «сокольский» кружок, осталось не более дюжины — остальные не выдержали предложенного жёсткого темпа. Еще бы: три занятия в неделю, две тренировки плюс класс по теории — немалая нагрузка на и без того перегруженных учёбой гимназистов. Зато оставшиеся втянулись — пять дней назад состоялось первое посвящение в «волчата». Новичкам вручали вручены сетчатые боевые платки моей любимой расцветки «дарк койот» (мы с Николкой специально мотались за ними в магазинчик «Камуфляж и снаряжение» на Ленинском проспекте). К платку прилагалась и брошюрка «Книги Джунглей».

— Решили. — подтвердил я. — лучше бы не решали. — Я‑то, как отец рассказал об их открытии, обрадовался, что мы снова в Египет поедем. А что — туда–сюда меньше месяца, поди плохо? Так нет — оказывается, зимой на Чёрном море какие–то сложности с пассажирскими пароходными линиями. В–общем, решили пока не ехать, а обработать оставшиеся карточки. А весной, в апреле — тогда и отправиться всем вместе.

— Всем? — восхитился гимназист. — Значит, и я с вами?

— Размечтался! — вздохнул я. — Нас не берут. Поедет папа, а с ним — Евсеин и, наверное, Корф с Ромкой — на всякий случай. Они, понимаешь ли, вбили себе в голову, что в Египте снова можно напороться на людей ван Стрейкера — ну, помнишь, я рассказывал, что они пытались нас в Сирии ловить? К тому же папа нашёл в одной бельгийской газете статейку — этот тип сейчас какую–то бурную деятельность развил. Пишут, значит, что его принимал лично король Леопольд Второй.

— Это тот, которого в Европе «коронованным маклером» зовут? — хихикнул Николка. — Тоже мне король! Торгаш, да и только!

— Ну, это ты зря. — возразил я. — Личность, конечно, спорная, но, по моему — толковый мужик. Жадный, конечно, но не зря говорят, что жадность вместе с ленью — двигатели прогресса. Отец вот всерьёз опасается, что эта чёртова Вероника подкинула ему инфу об алмазных трубках, если не в Конго — там месторождения глубокого залегания, для вашей горно–добывающей техники их, всё равно что нет, — то, скажем, в северной Анголе. За них, правда, бельгийцам слегка повоевать придётся. Или совсем на юге, в Намибии и Ботсване. Так что Сртейкер вполне даже может рассчитывать на покровительство короля. Увидишь еще, будет в вашей истории бриллиантовая империя называться не «Де Бирс» а «Дер Стрейкер». Да и золото в Конго есть, его еще не скоро отыщут…

— Кстати, как ты, готов к балу в гимназии? — сменил тему Николка. — Маринка, вон, третий день какая–то невменяемая ходит — глаза горят, учёбу забросила, почти ничего не есть — и только о бале и говорит!

— Да куда денусь? — пробурчал я. — Спасибо пану Кшетульскому — мазурку с вальсом мы теперь танцевать умеем.

— Да я и раньше умел, — возразил Николка. — Это ты у нас… неуч.

— Ну я, я… — а что? Мне оставалось только согласиться, в танцах я не блистал. — Всё равно — надоело уже со стульями и друг с другом вальсировать.

Поляк изгалялся как мог: то заставлял нас разучивать танцевальные па со стульями вместо дам, то приказывал рассчитаться на «первый–второй», и одна из групп по очереди танцевали девичьи партии. Впрочем, не могу сказать, что мне это не нравилось; Николка даже удивлялся — он почему–то ждал, что я буду сопротивляться этим занятиям до последней возможности. Три раза «ха» — особенно когда выяснилось, что нас пригласили на бал в женскую гимназию. Хватит с меня прошлого позорища — и пол–бала стену подпирал, а напоследок ноги отдавил даме. Хорошо хоть ей хватило деликатности не пенять меня за медвежью грацию…