Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

Словом, тот, кто взглянул бы на нынешнего профессора, с трудом узнал бы в нем прежнего фанатика науки. Лишь взгляд, потухший и безразличный ко всему, не вязался со всем остальным. Айзек Айнштайн был здоров телом, но огонь в его душе, сверкающая искра, жаждущая знаний — угасли.

День за днем, он ждал. Ждал, когда они придут … Но время шло, проходили недели и месяцы, а жизнь оставалась все такой же предсказуемой и упорядоченной. Режим, девятичасовой сон, каши и постные супы, регулярные обследования. Все, кто общался с ним, были неизменно вежливы и стерильно-безлики. Айзек регулярно получал газеты, которые не читал, научные сборники и бюллетени, которые рассеянно просматривал по диагонали.

Теперь его жизнь больше всего напоминала содержание в фешенебельном сумасшедшем доме, где все заняты исключительно обеспечением максимально комфортной и герметичной изоляцией пациента от всех забот. Впрочем, профессору было уже все равно.

Нарисовав последний невидимый символ, Айнштайн отложил трость и откинулся на высокую, плавно изогнутую спинку скамейки, запрокинув голову. Руки он засунул глубоко в карманы теплого пальто — сердце, пережившее двойной инфаркт, не могло перекачивать кровь с прежней силой, и на весенней прохладе у Айзека быстро замерзали пальцы. Так он и сидел — руки в карманах, лицо с закрытыми глазами подставлено неяркому солнцу — пока негромкое, деликатное покашливание не вырвало Айнштайна из раздумий.

На круглую площадку, где располагалась скамья, вели две тропинки, одна вымощенная серо-черными камнями овальной формы, другая — красноватой плиткой. В том месте, где начиналась «красная» тропа, высился мраморный барельеф, доходящий примерно до груди взрослому мужчине. В камне были высечены две конные фигуры, едущие бок-о-бок на фоне фабричных зданий и солнечного луга — рыцарь в полном доспехе, но без шлема, и юноша во вполне современном мундире. Сбоку от барельефа стоял человек, с незапоминающимся, но хорошо знакомым профессору лицом, облаченный в черный костюм.

— Вы позволите? — вежливо спросил человек, легким движением указывая на скамью.

— Мой отказ что-то изменит? — без всяких эмоций спросил в ответ Айнштайн.

— Думаю, ничего, — серьезно ответил черный. — Но так нам было бы проще навести мосты. Так сказать, сломать лед недоверия.

— Идите к черту, — все с тем же безразличием отозвался Айзек, снова закидывая голову.

— Будем считать это приглашением, — смиренно произнес человек в черном костюме, присаживаясь рядом. Айзек с трудом подавил гадливость и желание отодвинуться подальше. Демонстрировать страх и душевную слабость он не желал. Но инстинктивное движение не осталось незамеченным тем, кто целую вечность назад стоял на мостике подлодки, одетый в пятнистый комбинезон.

— Господин профессор, вы совершенно напрасно настроены так агрессивно и недоброжелательно. Ведь в какой-то мере мы с вами старые знакомые, — сообщил незваный и нежелательный собеседник.

— Я вас не знаю, — произнес Айзек и после некоторого раздумья добавил. — И знать не желаю.

— Знаете, — слегка улыбнулся черный. — Меня зовут Томас Фрикке, впервые мы с вами встретились давным-давно, еще в Берлине. Праздник у тетушки Хильды, вы пришли в сопровождении своего коллеги, господина Проппа, и принесли настоящий кофе.

— Сахар, — поправил профессор. — Я принес сахар.

На лице Томаса отразилось лишь тщательно дозированное огорчение, он даже слегка всплеснул руками, как бы сожалея о собственной забывчивости. Но в душе Фрикке ухмылялся, фиксируя первые шаги Айнштайна к неизбежному финалу. Наивный профессор, разумеется, не знал, что первая заповедь человека не желающего сотрудничать с кем бы то ни было — молчание. Полное, абсолютное молчание. Тот, кто вступает в беседу, на самую отвлеченную, самую безобидную тему — уже наполовину проиграл, потому позволил хотя бы в малости, но навязать себе чужую волю. Одно слово потянет следующее, и так далее, это вопрос времени и мастерства дознавателя.

— Действительно, то был сахар, — согласился Томас. — Так мы встретились в первый раз.

Айнштайн промолчал, пристально глядя вдаль, туда, где высилась еще недостроенная Арка Победителя. Архитектурный шедевр был возведен едва ли наполовину, но уже возвышался почти на сотню метров, видимый почти с любой точки Парка.

— Я давно хотел спросить, зачем вы тогда бежали из Европы? — Томас определенно настраивался на общение, и Айнштайн невольно втягивался в орбиту беседы.

— Потому что вы — толпа нравственных уродов, — прямо и откровенно ответил он.

— Это дискуссионное утверждение, — добродушно не согласился Фрикке. — Но, даже если принять его как аксиому, в тот момент вы этого не знали.

— Я угадал. Мистическим прозрением.

— Профессор, у вас появилось чувство юмора, — ободряюще заметил Томас, как бы случайно пропустив «господина», это должно было добавить еще немного доверительности в их разговор.

Айзек не ответил.

— Но, тем не менее, вы напрасно так стремительно покинули нас, — продолжил Фрикке. — Ваше будущее было вполне безоблачным, даже с учетом несколько… неразумных выпадов, которые вы себе тогда позволили. Жаль, что господин Вебер уже не расскажет о своих мотивах.

— Вы его убили? — резко спросил Айнштайн.

— Нет, не мы. Он бежал на следующий день, пользуясь некоторой неразберихой. Его застрелили на границе, случайно. Видимо, у президента просто не выдержали нервы, и он начал совершать поступки, продиктованные паникой, а не здравым рассудком.

— Все равно, это ваша вина.

— Нет, — терпеливо повторил Томас. — Не думаю. А вот кого мы действительно убили, так это вашего помощника.

— Франц мертв?

— Да, утилизирован в прошлом месяце, как расово пригодный, но враждебно настроенный и неисправимый элемент.

Профессор помолчал, глядя в пустоту слезящимися глазами. Фрикке внимательно наблюдал за ним, оценивая психологическое состояние жертвы как хороший каменщик, которому предстоит сломать прочную стену, используя разные приемы и инструменты.

— Его вы тоже выкрали? — с неожиданным спокойствием спросил Айзек.

— Профессор, вы так и не поняли? Мы не выкрадывали вас. Конечно, пришлось приложить определенные усилия, но основную работу сделали другие. Безусловно, в Штатах хватает людей, готовых драться до последнего. Но есть и те, кто умеет считать, и понимает, что у нас больше людей, больше кораблей, больше оружия и промышленной мощи. Война может продлиться десятилетиями, сказочно обогатив американских фабрикантов, но, в конце концов, мы все равно победим. И тогда все, кто противостоит нам, отправятся в эвроспиртовые котлы, вместе со своими миллиардами. Разумные люди умеют смотреть в перспективу и понимают, что лучше с нами, пусть даже с сертификатом допустимой неполноценности. Поэтому, когда стало понятно, что флот не сможет защитить Америку, вас продали нам, в обмен на разные гарантии и будущие преференции. Так сказать, в общем пакете договоренностей.