Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

— «Мы оставим его здесь, на ваше попечение. Прислуга выполнит любое ваше указание — доставит молоко, переоденет малыша, почитает ему сказку. Все, что угодно. Пройдет месяц, полгода, год или больше — вы не узнаете, пока не придет тот самый момент. И я снова вернусь, но уже не с колыбелью. Я принесу жаровню с углями».

Так сказал Томас Фрикке, нобиль «ягеров».

— «Уберите, я ничего не стану делать!»

Так ответил Айзек, не в силах сдержать дрожь в руках. Слова застревали в онемевших губах, искажаясь до неузнаваемости, но Томас прекрасно его понял.

— «Тогда он останется. Вы можете в любой момент уйти, но малыш все равно будет здесь, страдая от голода и прочих младенческих неприятностей, пока вы решитесь взять на себя заботу о нем. Или не решитесь. Видите ли, убивать людей у вас на глазах действительно бесполезно и нерационально, скорее всего, ваше сердце не выдержит раньше, чем вы перейдете порог согласия. Поэтому мы никого не будем мучить. Мы предоставим это вам. Вы можете быть стойким и несгибаемым, когда чужая жизнь в нашем распоряжении. Посмотрим, что станется, если мы передадим ее в ваши руки. Конечно, риск для вашего здоровья остается и в этом случае. Но это разумный и приемлемый риск, на который мы готовы пойти».

И, глядя в плоские невыразительные глаза Фрикке, Айзек испугался, по-настоящему испугался. Он думал, что уже изведал все степени страха и обрел иммунитет, но ошибался. То, что чувствовал сейчас профессор, нельзя назвать ни страхом, ни паникой, ни ужасом. Это было неожиданное и всепоглощающее понимание, что перед ним — не человек, а воплощенное зло. Квинтэссенция всего самого чудовищного, отвратительного и недостойного, что может создать союз природы и больной, изувеченной души. И страшнее всего оказалось осознание того, что Фрикке сам по себе — лишь один из миллионов воплощений Евгеники. Безумный лик нового государства, нового народа и его морали. Образ неодолимой силы, которой одиночка не в силах противиться.

Младенец шевельнулся, причмокнув, приоткрыл мутные глазенки. Айзек снял очки и не различал мелких деталей, но почему-то был абсолютно уверен, что глаза синего цвета, как небо в ясный солнечный день, или сияющее-чистая морская волна у каменистого берега. Профессор заплакал, с горестной безнадежностью и отчаянием, понимая, что Томас выиграл. Снова выиграл.

— Значит, вы убили и его, — подытожил Айзек. — Хотя обещали, что ребенок будет жить. И его тоже… Вынудили меня к сотрудничеству и… утилизировали? Как там у вас это называется.

— Господин профессор, — мягко укорил его Фрикке. — Вы были невнимательны. Могу лишь повторить — я не знаю. Не интересовался этим вопросом.

— Вы не предложили узнать, что с ним, — заметил Айзек. Теперь он смотрел прямо в глаза Томасу, пронзительным, твердым взором. — Просто отметили, что не знаете.

— Не предложил, — согласился Фрикке.

— Понятно… Айнштайн печально и горько усмехнулся. — Я сделал все необходимое, и теперь вы отправите меня вслед за Проппом. Но тогда к чему было вот это? — он указал рукой на проектор, а затем на белый мертвый экран.

— Считайте это знаком уважения, — ответил Томас уверенно и прямо. — Профессор Айзек Айнштайн нам больше не нужен. К сожалению, вы сами отказались от достоинства и славы, которые были вам предложены. Или достойный представитель нации, идущий в едином строю со всеми, или один из кирпичиков в фундаменте нашей силы и мощи. Третьего не дано, и вы сделали свой выбор. Но все же, ваш талант и открытия достойны того, чтобы вы увидели их зримое воплощение перед тем, как покинете нас навсегда.

— Странная этика, — усмехнулся Айзек. — Нехарактерная для банды убийц и садистов. Знать бы, какая бездна вас породила…

— Бедный, бедный профессор, — отозвался Томас после недолгого молчания. — Вы остались так ограничены, так косны в своих заблуждениях… Мы не банда, и появились не из бездны, геенны и прочих мест, куда нас так старательно отправляли противники и недоброжелатели. Вы сами дали нам возможность подняться, вы, благополучные и безразличные. Те, кто стремился к покою, застою и предсказуемости. Айзек, скажите, вас волновало, откуда берется хлеб на вашем столе? Я выбивал его из наших латифундий на Украине, и вам было безразлично, какими методами. Вы ежемесячно получали чеки от Академии и меценатов, но вам было все равно, чьим трудом добыты эти марки, и что такое «неравноценный экономический обмен». Имя вам — легион. А мы — поросль нового мира, которая взошла на трупе прежнего общества, сдохшего от яда собственной тупости, лени и безразличия ко всему, кроме собственного корыта со жратвой.

— Трупная плесень, — пробормотал Айзек. — Какая точная метафора…

— Мы честны перед собой. Нас было ничтожно мало, а наших противников невероятно много. Кто же виноват, что в конечном итоге здоровое начало победило? Евгеническая борьба, чистая природная битва, которая выводит на сцену достойных, и безжалостно выбрасывает проигравших. Мы приняли правду эволюции и не прячем за красивыми словами и определениями. И там где низшие формы человеческой природы юлили и подыскивали жалкие оправдания, мы смело и открыто назвали все сущности и явления их настоящими именами. С тех пор как Земля вращается вокруг Солнца, пока существует холод и жара, будет существовать и борьба, в том числе среди людей и народов. И мы — лучшие в этой битве.

— Я не в силах состязаться с такой логикой, — произнес Айзек, поднимаясь из-за стола. Он боялся, что старые, больные ноги не удержат его, но теперь, когда все было сказано и определено, тело слушалось его почти как в давно минувшей юности. — Философский диспут, это не для математического ума. Я просто знаю… Впрочем, это уже не важно… Но у меня есть два вопроса. В порядке уважения от Евгеники. Вы позволите?

Фрикке молча кивнул. На его лице все явственнее проступала скука и нетерпеливое ожидание. Все главное было сказано, и старик лишь оттягивал неизбежное. Но все же, нобиль «ягеров» мог позволить себе толику великодушия.

— Вас не интересует мое открытие в части доступа к энергии, — начал Айзек. — Это я могу понять, учитывая, что теперь вы контролируете почти всю нефть мира. Но зачем вам теория «абсолютного ноля», зачем исследования иномерного пространства?

Фрикке задумался. Минут пять, может быть и больше он сидел в молчании, переплетя пальцы и наморщив лоб. И, наконец, произнес:

— Я мог бы многое сказать вам в ответ на этот вопрос. Апеллировать к философии и духовным ценностям, приводить экономически резоны и так далее. Но… Все это можно выразить одной фразой, которая исчерпывающе ответит на ваш вопрос. Хотя боюсь, что вы все равно не поймете.

— И какова же будет эта фраза? — поднял брови профессор.