Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

Чудовище дало еще одну длинную очередь, горячие гильзы раскатились вокруг. И повернулось к Гедеону. Разворачивалось железное создание странно, всем корпусом, переставляя ноги в частых мелких шажках, словно не могло крутить ни головой, ни талией. Вместо лица у него оказалась узкая прорезь непрозрачного стекла под широким козырьком.

— «Механик» — неожиданно понял Гедеон. Или «шагоход». Он слышал про таких, пару раз даже видел издалека, но никогда — вблизи. Модифицированный для военных нужд, прикрытый дополнительной броней глубоководный скафандр, защищающий бойца от пуль и осколков. «Самоходный гроб», как его называли в войсках.

— Живой? — глухо спросил человек в скафандре. Голос доносился откуда-то сбоку, как будто динамик был выведен в стороне от шлема, глубоко утопленного в корпус.

— Живой, — констатировал «механик», не дождавшись ответа. — Лежи, давай, жди санитаров.

— Какое все чистое, — тихо сказала Анна, почти на ухо Поволоцкому. — Мне так неудобно, кругом все опрятное. А я в пыли…

Юдин заканчивал рассказ, жестикулируя длинными, гибкими как щупальца пальцами.

— Не беспокойтесь, — так же тихо ответил Александр. — Этот госпиталь только сформирован. Через пару недель здесь будет все как у людей — желтое, застиранное, сотню раз продезинфицированное.

— На этом сделаем перерыв, — провозгласил Юдин. — Остальные вопросы через десять минут, заодно сообщу очень важные новости об опасности пенициллинотерапии при проникающих ранениях в живот.

Быстрым решительным шагом он двинулся к Поволоцкому с его спутницей, слушатели расступались перед ним, как море перед Моисеем.

— Идет дело, идет! — жизнерадостно сообщил профессор Александру, потирая ладони. — А я, признаться, до последнего сомневался — получится ли у нас? Экую махину запустили!

— Я тоже… — скромно согласился Поволоцкий. — Сомневался.

— Ну, не скромничайте! — укорил его Юдин. — Это ведь, по сути, ваше детище — Доктрина.

— Единая Доктрина Лечения? — неожиданно спросила Анна, глядя на хирурга-консультанта с новым интересом. — Унификация всех стадий обработки раненых и общая методичка операций — так это вы их придумали?

— Нет, это коллективное творчество, — с некоторым раздражением ответил Поволоцкий. — И вообще речь не об этом. Сергей Сергеевич, такое дело…

Но закончить мысль он не успел.

Молодая санитарка, семеня и всплескивая руками, пробежала к Юдину, наверное, приняв его за самого главного.

— Нам… там… — пыталась сказать она и захлебывалась словами, запыхавшись от бега. — Там!..

— Голубушка, давайте-ка отдышитесь и строго по делу, — Юдин в одно мгновение превратился из добродушного лектора в целеустремленного и жесткого врача-хирурга, у него даже глаза сузились, пронзая женщину словно скальпелями.

— Там нам раненых везут, много! — сумела, наконец, выговорить санитарка. — Про какой-то встречный бой говорят, десятками везут!

На словах про «встречный бой» по собранию врачей прошло ощутимое напряжение. Слишком памятно было словосочетание по предыдущему году. Кто-то вполголоса пробормотал «Неужели снова?».

— Сколько их? — отрывисто уточнил Юдин.

— Ой… Я не спросила… — растерялась женщина.

— Кто остался у телефона?

— Никого…

— Марш к аппарату! Все записывайте, что скажут. Я сейчас пришлю кого-нибудь, — Юдин повернулся к Поволоцкому. — Александр Борисович?

Медики обменялись быстрыми понимающими взглядами, Юдин кивнул, Поволоцкий подхватил под руку Анну и буквально потащил ее прочь из операционной палатки, приговаривая:

— А теперь очень быстро отправляемся на поиски Козина. Самое время.

За их спинами Юдин уже быстро и четко раздавал указания, направляя на свои места сортировочные бригады, готовя перевязочные и операционные, напоминая о необходимости накормить раненых.

— Александр, — растерянно проговорила Лесницкая. — Но вы же врач… Разве вы не останетесь здесь, помогать раненым?

— Нет, — коротко отозвался Поволоцкий и, подумав пару секунд, на ходу пояснил. — Если раненых везут так срочно и к нам, в тыл, значит, их очень много и хватает «тяжелых». Один лишний хирург ситуацию не исправит. А через час, самое больше, дороги в обоих направлениях будут забиты — в госпиталь повезут раненых, на фронт — пополнения и подкрепления. И мы здесь застрянем минимум до вечера, то есть, считай, до утра. Юдин справится, а я помогу вам решить вопрос с Козиным.

— Так, этот отделался легко. Рассеченный скальп, сотрясение мозга, ушибы, дыму наглотался… — перечислял некто в халате, щедро заляпанном красным. В свете фонарей халат и лицо медика казались одного серого цвета. Голос звучал устало, механически, только на последней фразе в нем появилась нотка обычных человеческих эмоций. — Хорошо ему черти ворожили. Везунчик. Чуть обождет.

— Господин доктор, — просительно проговорил пожилой санитар с коротким ежиком седины на макушке. — А нельзя ли побыстрее?

— Нельзя, — устало ответил медик. — Он легкий — легче не бывает. Не волнуйся, полежит немного, и до него дойдем.

Гедеон очнулся. Голова по-прежнему болела, тяжело, тупо, как будто в затылок поместили свинцовый шарик, как ни повернись — все равно плохо. Мир вокруг вращался сразу в нескольких плоскостях, и раненому казалось, будто он куда-то проваливается, и все никак не упадет на дно пропасти. Тошнота подступала к горлу, отдавая во рту кислой горечью.

— Ты лежи, сынок, — тихо проговорил кто-то рядом, и на лоб Гедеону легла мокрая прохладная тряпка, остро пахнущая уксусом. — Все хорошо будет.

Раненый скосил глаза в бок, вращение мира усилилось, но он успел увидеть знакомое лицо, освещенное переносной лампой.

— Па-па… — прохрипел Гедеон.

— Лежи, мальчик мой, — все так же тихо, с бесконечной нежностью повторил старый седой санитар. — Я все знаю, я тобой горжусь.

Гедеон зажмурился. Воспоминание о бое вернулось, набросилось и накрыло, словно тигр из темноты — одним рывком, сразу и во всех подробностях. И злая отцовская насмешка была непереносима.

— Даже «шагоходы» тебя отметили, — говорил меж тем Натан. — Броневик «Медведь» сражался до последнего, экипаж погиб, ты один остался. Укрылся в подбитой машине, отстреливался из пулемета, выбрался, когда подошло подкрепление. Тебя наградят за смелость в бою, я напишу Аничкину, что он все правильно сделал тогда.

Натан закончил накладывать повязку, боль понемногу покидала своды черепа, но ей на смену пришла другая, куда более сильная, которую нельзя изгнать лекарствами и компрессами. Боль отравленной совести.

— А я вот пошел в санитары, — рассказывал отец. — Так вот получилось.

Гедеон видел все как сквозь мутные линзы, слезы жгли воспаленные глаза, но сильнее и страшнее болело сердце, душа, которая только сейчас стала понимать, что сделал в этот день радист.