Игорь Николаев - Вся трилогия Железный ветер одним томом

Командир посмотрел на экран бортового радара — «иглоколы» быстро приближались. Взглянул на подсвеченную схему огневых установок — спаренные орудия были готовы к стрельбе.

Он действительно все понимал. Горький опыт потери первого «Дивизиона» не прошел даром. Вторая серия «Муромцев» с самого начала предназначалась для одной, вполне определенной цели, и командование не собиралось повторять прошлых ошибок. Каждую неделю один из бомбардировщиков поднимался в воздух, раз за разом сражаясь с системой ПВО, отрабатывая все возможные угрозы, которые могли воспроизвести самолеты Империи. Испытаний становилось все больше, летчики учились ориентироваться в любых условиях, действовать автоматически при всех возможных неисправностях, сражаться с превосходящими силами.

Придет день, когда Дивизион пойдет в настоящий бой, первый и, скорее всего, последний. Но нельзя победить врага, который не боится ничего, если в твоей душе живет хотя бы тень неуверенности и слабости.

— Все двигатели, на максимум! — прорычал командир. — Форсаж! Идем в небо!

Они сделали очень многое. Невероятно много… И все же этого оказалось недостаточно. Не хватало всего, и в первую очередь умения… Умения драться на равных с лучшей, на тот момент, армией мира…. И там, где не хватало умения, в ход шло мужество.

А. Уланов, Д. Шеин.

«Порядок в танковых войсках».

Томас шел в казино, без особой спешки, совмещая поход с вечерним моционом и думами о службе.

Он еще помнил времена, когда слово «казино» означало место, где предаются азартным играм и прочему недостойному разврату. С тех пор минуло немало лет, и так стали называться клубы солдат и офицеров. Предполагалось, что это места, где воины Нации высококультурно проводят досуг в беседах, воспоминаниях о достойных делах и самообразовании. Солдаты, конечно, могут пропустить по стаканчику, но опять же — в умеренных количествах, а офицер обязан являть собой пример для подражания и не должен знать с какой стороны открывается бутылка.

Так задумывалось. Как все выглядело на практике Фрикке не знал и в общем то не интересовался. Он создал личную армию, выстроил закрытый и самодостаточный мир, живший по своим законам, на которые высшее руководство закрывало глаза. Ягеры стояли особняком от армии, представляя своего рода черный ящик. Внутри что-то происходило, причем весьма противоречащее заветам Отца Астера, но пока ягеры крушили врагов Евгеники, командование предпочитало не интересоваться подробностями. Немалую роль в таком безразличии играла личная благосклонность Координаторов, которые считали, что в конкуренции — благо, а две руки лучше одной.

Впрочем, не две, а три.

Томас шел по тренировочному лагерю, вдыхая вечерний воздух. Он с детства отличался хорошим обонянием и составил собственную карту запахов, привязанную к географии. Европа пахла бензином, типографской краской, металлом и сдобой кондитерских. То был запах прогресса и одновременно уюта, который толкал на великие свершения и в то же время манил вернуться с победой, чтобы заслуженно насладиться комфортом достойной жизни.

Англия пахла травой и сыростью. Томас бывал там дважды, и Остров ему совершенно не понравился, особенно люди, формально подходящие под строгие критерии расового отбора, но безнадежно отравленные веками плутократической диктатуры. Будь его воля, Британия стала бы первой на очереди в тотальной утилизации, но, увы, такие вопросы были Томасу неподвластны.

Южная Америка пахла тленом и смертью, прочно укоренившимися под сенью громадных тропических лесов. Беженцы и отступившие на юг остатки армии Штатов продолжали там сражаться годами и десятилетиями, окончательно теряя даже псевдочеловеческий облик, превращаясь в крысоподобных существ. Работать в тех гиблых местах было тяжело — потери от болезней кратно превышали боевые — но интересно.

Африка… Африка пахла едва уловимым ароматом стерильной, девственной почвы. Томас работал главным образом в регионах, насквозь прокаленных солнцем, где триста шестьдесят дней в году на небе нет ни облачка. Прекрасные места для войны, потому что небесное светило действовало как естественная бактерицидная лампа, серьезно облегчая жизнь раненым.

Но самый приятный запах принадлежал, безусловно, России. Украина была хорошим местом, но, будучи превращенной в одну гигантскую хлебную фабрику, насквозь провоняла техникой, маслом и потом сервов, под этим плотным слоем едва-едва угадывался аромат пшеницы, сладкий и солнечный, как сам хлеб. Россия в этом отношении оказалась куда приятнее, хотя ей, безусловно, не хватало цивилизованности. И, выбирая место для базового лагеря «охотников» пять лет назад, Томас не колебался. Сибирь — это хвоя, мох, тонкий и одновременно пряный запах исконной, первозданной Природы.

Впрочем, главным фактором, определившим выбор, стала, разумеется, не красота природы, а ее суровость. Изнуряюще жаркое лето с изобилием кровососущей мерзости с одной стороны. Зима, по-настоящему суровая, способная выжать слезы даже из солдат Евгеники, конечно, если это не ягеры — с другой. Сейчас как раз стояла зима, дополнительно усугубленная погодными аномалиями, скверная пора для отдыха, лучшее время для суровых тренировок. Тот, кто научился выживать и воевать в ледяном аду русской зимы, везде будет чувствовать себя легко и привольно.

Томас поддернул повыше высокий воротник шинели, подбитой мехом, похлопал друг о друга варежками. В этом году зима выдалась умеренно приемлемой, а вот в прошлом… Фрикке не сказал бы, что тайга так уж вымерзла, но обилие мертвых деревьев, перекрученных, разорванных собственными соками, превратившимися в лед, напоминало о пятидесяти, шестидесятиградусных морозах, что свирепствовали здесь год назад.

Хорошо, что на континенте температурные скачки были более сглажены, чем на море или в прибрежных районах. В тех регионах аномалии налетали внезапно, как ураган посреди штиля. Впрочем, там не было и таких устрашающих перепадов, доходящих до восьмидесяти, а то и ста градусов.

Холод пробирался под шинель и теплую меховую шапку. Томас ускорил шаг, чувствуя, как ровно и мерно бьется сердце.

Как прекрасно быть здоровым и сильным, несмотря на возраст. Фрикке помнил семью очень смутно, но вроде бы все родственники умирали рано, лет в пятьдесят или около того. А Томас рассчитывал еще, самое меньшее, на десять-пятнадцать лет активной и полноценной жизни. Достаточно, чтобы привести своих «охотников» к вершинам славы, исправить катастрофическую ошибку с профессором Айнштайном… и заслужить в бою свой протекторат.