Никита Сомов - Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)

За этими самокопаниями я не заметил, как мы подъехали к губернаторской резиденции. Обед к нашему приезду уже был предупредительно подготовлен, и, выйдя из экипажа, совершив необходимый туалет, мы были препровождены в обеденный зал. Помещение было большим и буквально залитым светом, льющимся сквозь десяток высоких окон. Солнечные зайчики, во множестве создаваемые тяжелой хрустальной люстрой, играли на полу. Стол тоже был соответствующий: огромный, массивный, из мореного дуба, с изогнутыми ножками, украшенными позолотой, он был накрыт белоснежной скатертью, заставленной различными блюдами. Вокруг него выстроились молчаливые слуги в ливреях. Рассевшись согласно распорядку и совершив короткую молитву, мы приступили к трапезе.

Несмотря на демонстрируемый всеми присутствующими аппетит, искусство шеф-повара и вышколенность слуг, обед начался несколько натянуто. Светская беседа была омрачена упорным молчанием как нового, так и старого губернаторов, даже моей свите поначалу не всегда удавалось маскировать возникающие в разговоре неловкости. Но вскоре угловатость беседы была вынуждена капитулировать перед новой тактикой моего флигель-адъютанта Рихтера. Анекдоты, забавные истории и случаи из жизни, требовавшие лишь молчаливого слушателя, как нельзя кстати посыпались от моих воспитателей и учителей. Тот же Строганов, например, мог часами повествовать про увлекательные случаи, виденные им за его долгую, неординарную и уж точно нескучную жизнь. Про себя он из скромности говорил чрезвычайно редко, хотя, если начинал, оторваться от его истории было решительно невозможно. Граф был отличным рассказчиком, а выбираемые им случаи его жизни были почти невероятны и до невозможного смешны.

Во время обеда я тоже в основном молчал — все мои мысли занимала открытая мне дневником непрезентабельная картина подковерных игр и интриг Курской губернии. При этом я отлично понимал, что более уместно было бы размышлять над реальностью происходящего. Тем не менее ситуация в губернии, в кратком изложении, выглядела следующим образом: генерал-лейтенант Ден был на редкость честным, прямым и бескорыстным человеком, всецело преданным России и императору. Казалось бы, все просто замечательно, но был у генерала и свой недостаток — вспыльчивый и буйный характер, под влиянием которого он нередко совершал выходки на грани фола. Воспользовавшись этим, его многочисленные недоброжелатели, а это почти все чиновники Курска, смогли подтолкнуть принятие решения о замещении генерал-лейтенанта на слабохарактерного статского советника Извольского. Не последнюю роль тут сыграл и сам новый губернатор. Впрочем, его желание занять эту должность объяснить не сложно, так же как и желание курских чиновников занимать свои теплые места и без опаски брать взятки. Однако вникать в чьи-то пожелания и удобства по части казнокрадства я совершенно не желал. Ситуация меня никак не устраивала и вот сейчас напряженно обдумывал, что бы предпринять и… кажется, только что пропустил мимо ушей какую-то забавную шутку моего воспитателя.

— Ваше высочество, а не порадуете ли вы нас своим анекдотом, способствующим пищеварению и общему поднятию настроения? — начал втягивать меня в разговор граф. В голове у меня мелькнуло несколько историй и анекдотов, однако все они не соответствовали духу эпохи и собравшемуся вокруг меня обществу, но один анекдот, верно принадлежавший памяти Николая, мне понравился.

— Конечно, с удовольствием. Прошу простить мне мою рассеянность — целиком ушел в свои впечатления от города, — привычно проявил вежливость я. — Позвольте же мне рассказать вам презабавнейший анекдот, услышанный мной однажды от отца. — Выждав заинтересованное выражение на лицах всех присутствующих и поняв, что уже обеспечил успех анекдоту своими последними словами, приступил к рассказу. — Как-то раз его императорское величество император Николай Первый, бывший в Ростове, посетил, конечно, и Нахичевань. Там все армяне, дожидавшиеся государя огромной толпой, завидев приближающиеся экипажи царского кортежа и, дождавшись их прибытия, закричали благим матом: «Караул! Караул!»… Государь, понявши сейчас, в чем дело, спросил, однако же, генерал-губернатора Воронцова, ехавшего с ним в одной коляске, что обозначает этот крик. Генерал-губернатор сконфуженно отвечал, что они, вероятно, хотели кричать «ура!», да вместо этого кричат «караул!»… Государь много смеялся этому проявлению радости и заметил: «Их следовало бы поучить!» Воронцов, в свою очередь, передал это замечание государя губернатору, а губернатор, конечно, — исправнику. Исправник это замечание намотал на ус и по выезде государя и всего начальства из уезда явился в Нахичевань с возами розог и начал по-своему учить армянских обывателей, и на кого был за что-нибудь зол, то тем всыпал гораздо большее количество розог. Это оригинальное учение покончилось в один день, и армяне вовсе не были в претензии на него. «Ежели надобно учить, так и учи», — говорили они. Но они были в страшной претензии за то, зачем учение было неровное: одному дано более ударов, другому менее. И только лишь по поводу этого обстоятельства они, говорят, возбудили жалобу на исправника.

Высокие потолки вздрогнули от раскатов смеха, зазвенела люстра, и, мне показалось, маленький кусочек штукатурки упал с потолка Рихтеру прямо в тарелку. Смеялись все, даже Извольский с Деном немного оттаяли. Хотя, на мой взгляд избалованного Интернетом человека XXI века, шутка была так себе.

— Весьма, весьма. Не слышал о таком раньше. Знал бы, непременно проложил маршрут через Ростов, вот бы смеху было, если бы армян так и не научили «ура» кричать, — сквозь смех сказал граф, вызвав новую вспышку веселья. — Владимир Иванович, а вы не порадуете нас своей историей или анекдотом?

— Отчего же не порадовать, — ответил Ден, вытирая выступившие от смеха слезы. — Случилась эта история со мной во время моего пребывания на посту губернатора. Решив проверить один уездный городок в губернии, я заранее предупредил уездное начальство о своем визите, однако в назначенный срок в город нарочно не прибыл. Продержав, таким образом, в напряжении все полицейские чины города два дня, я тайно въехал в город с другой стороны обычной каретой. Переодевшись в простое платье, я отправился в кабак и, выпив водки, начал намеренно дебоширить, за что частный пристав, взяв меня за шкирку, хотел было уже отправить в полицейскую часть. Но извернувшись, я сунул ему три рубля, на что он со словами: «Ну, черт с тобой! В другой раз не попадайся! Приедет губернатор, тогда безобразничай сколько угодно!» — отпустил меня на все четыре стороны. На следующий день, оказавшись в губернаторской квартире, я приказал всем полицейским чинам городка прибыть ко мне. Когда в назначенном часу все были в сборе, я, найдя того самого надзирателя, подозвал его к себе. Он, вероятно, не узнал меня, хотя и перепугался до смерти. Я спросил у него, с ним ли деньги. Негодяй квартальный побледнел и, замерев, не открывая рта, неплохо сошел бы за бронзовое изваяние, если бы не цвет кожи. Но все же я не оставляю его в покое и раз за разом повторяю вопрос, пока он, сообразив, наконец, где у него лежит кошелек, не достает его из нагрудного кармана. На что я говорю ему — «Позвольте три рубля».