Андрей Колганов - Жернова истории 3

Пикировка партийных группировок на XVI партконференции, вопреки моим опасениям, так и не переросла в решительное сражение. Взаимные обвинения в уклонении от генеральной линии не нашли отражения в принятых резолюциях. Там нашлось место лишь одной обтекаемой фразе насчет того, что "трудности социалистического строительства порождают у части членов партии желание капитуляции перед этими трудностями, толкают их на путь уступок классовому врагу, а у других — ведут к росту авантюристических настроений, к стремлению перескочить через трудности лихим наскоком без всякого должного расчета". Даже термины "левые" и "правые", "мелкобуржуазный уклон" и т. п., не были пущены в ход. Это, однако, не означало, что установилась полная тишь, гладь, божеская благодать и благорастворение воздухов. Подспудная грызня в верхушке партии нисколько не утихла, имеющиеся группировки старались укрепить свои позиции, обрасти сторонниками, провести своих людей на влиятельные посты. Как раз в использовании кадровой политики Сталину удалось преуспеть больше других. Да, прямые рычаги назначений и перемещений в его руках были существенно слабее, чем в моей истории. Однако, сумев провести на XVI партконференции решение об участии ЦКК-РКИ в проверке кандидатов на должности, он приобрел с помощью своего верного сторонника В.В.Куйбышева, дополнительный сильный рычаг косвенного влияния. Кстати ему пришлась и стычка между Троцким и Углановым, позволившая убрать последнего из Секретариата ЦК. А вот некоторый рост авторитета самого Троцкого, ушедшего было полностью в тень, Иосифа Виссарионовича беспокоил. Уже около года действовал порядок, согласно которому проекты решений Политбюро, касавшиеся технических и хозяйственных вопросов, должны были в обязательном порядке сопровождаться экспертным заключением специалистов. Нередко и самих специалистов стали приглашать на заседания. И почти половину таких экспертиз курировал, по существу, Троцкий, как председатель коллегии Госкомитета по науке и технике. Другую половину — председатель Госплана Кржижановский. Но если за последним политические амбиции не числились, да и в Политбюро он не входил, то с Троцким дело обстояло иначе. С переводом в кандидаты Троцкий права голоса в Политбюро лишился, но участвовать в его заседаниях и выступать — мог. Конечно, когда Троцкий сцеплялся на этих заседаниях с Углановым или Рыковым, то такие дебаты были только на руку Сталину, получавшему возможность занять позицию арбитра. Но вот возможности Льва Давидовича повлиять на подготовку некоторых решений внушали Сталину опасения. До сих пор ни во что серьезно эта проблема не вылилась, но… Но тем настоятельнее требовала принятия каких-то мер, пока не выросла до опасных размеров. Иосиф Виссарионович предпочитал вычислять угрозы заранее и быть готовым к их отражению. Напрашивающееся решение — освободить Троцкого от руководства Госкомитетом по науке и технике — Сталина не вполне устраивало. Зачем менять человека, справляющегося со своей работой — неплохого организатора, умеющего ладить со спецами, но не забывающего и о классово выдержанной линии? Научные и проектно-конструкторские учреждения росли, развивались, обеспечивали народное хозяйство разнообразными техническими улучшениями. Нет, пусть его и дальше занимается. Да и не хотелось одалживаться у своих политических соперников только для того, чтобы спихнуть Троцкого с должности. Поэтому председатель Совнаркома принял иное решение — просто создал при своем ведомстве Бюро научно-технической экспертизы, которое самостоятельно заказывало экспертные заключения по готовящимся решениям как СНК СССР, так и Политбюро ЦК ВКП(б). Разумеется, в точности знать мыслей Сталина по этому поводу я не мог. Но, судя по принятым решениям, и по некоторым обмолвкам Дзержинского насчет происходящего на заседаниях Политбюро, они были примерно таковы, как описано выше. Гораздо больше, чем нарастающее напряжение в партийной верхушке меня беспокоило то, к каким переменам в партийной политике приведет эта ситуация. За какие лозунги, за какие решения схватятся участники этой борьбы за власть? Обтекаемые слова в резолюции XVI конференции ВКП(б) отражали действительное положение вещей, и в зависимости от расстановки сил могла возобладать как политика хвостизма, пассивного приспособления к трудностям, оттягивания решительных шагов вперед, так и политика силового разрешения возникавших противоречий. Ни то, ни другое меня не устраивало, однако повлиять на исход борьбы партийных группировок я был не в состоянии. Впрочем, по одному вопросу, который меня тревожил едва ли не сильнее всего, пришла в голову мысль сделать предупредительный выстрел. В "Правде" за моей подписью появилась в общем-то "дежурная", "проходная" статья, посвященная усилиям промышленности по снабжению села современной техникой. В ней появились такие строки: "Только современная техника и поставленная на научную базу агрономия могут стать прочной основой для развития обобществленного хозяйства на селе. Приходится напоминать об этой установке нашей партийной политики, потому что успехи кооперативного движения крестьянства породил у части наших кадров, особенно у тех, кто не преуспел ни в чем ином, кроме как втирать очки начальству красиво составленными отчетами, опасные задумки. Кое-кто уже размышляет над тем, а не устроить ли нам забег под лозунгом "кто первым придет к финишу со 100 % коллективизацией?", надеясь получить награду победителя в таком забеге. Такие замыслы надо выкорчевывать на корню, как полное извращение политики партии на селе. Нам нужны не дутые показатели роста числа крестьянских коллективов, а реальные успехи в деле расширения посевных площадей, роста урожайности, повышения продуктивности скота. И именно по этим показателям следует судить о работе наших руководителей на местах. Меня могут спросить — а почему же не по успехам в хлебо- и мясозаготовках? Да, хлебозаготовки для нас являются крайне болезненным, и крайне важным вопросом. Но стоит напомнить простую истину, что заготовить можно только то, что выращено. Поэтому для нас гораздо ценнее не столько способность "нажать" или "вытрясти", сколько умение руководителя помочь крестьянству поднять производство зерна, мяса, молока, технических культур. Организацию такой помощи мы будем ставить во главу угла при оценке работы наших партийных и хозяйственных кадров". Вчерашний день прошел у меня в жарких спорах. Но свою позицию на Президиуме ВСНХ я все же отстоял. Пришлось столкнуться грудь в грудь с ретивыми сторонниками сверхцентрализации промышленности, а проще говоря — с желающими подгрести под главные управления ВСНХ СССР значительную часть предприятий республиканского, а то и местного подчинения. Все это прикрывалось правильными фразами насчет преимуществ концентрации капиталовложений и тому подобными абстрактно-верными словами. — Поймите, — горячился я на заседании Президиума, — вот, предположим, запланировал Главметалл строительство металлургического комбината где-нибудь в районе Кузнецка. Отлично! Но на этом комбинате работать будут сплошь одни мужики. А где для женщин рабочие места взять? Главметалл им эти рабочие места не предоставит. Значит, на областном уровне надо будет думать, решать эту проблему через облсовнархоз (уже прошло через ВЦИК решение о замене губернского деления на областное). А вы их ободрать хотите, как липку! В общем, по моему настоянию в решение Президиума ВСНХ был внесен пункт, согласно которому задачей республиканских, краевых и областных советов народного хозяйства является развитие производства с целью обеспечения комплексного хозяйственного развития территорий. И с этой целью в их распоряжении должны находиться как необходимые ресурсы капитальных вложений, так и все предприятия, производство которых имеет значение для такого комплексного развития. А сегодня утром я очень удачно попал на трамвай и приехал к зданию ВСНХ аж за двадцать минут до начала рабочего дня. И что-то меня дернуло пройтись до набережной Москвы реки. Унылое, ветреное февральское утро вдруг разорвало серую пелену лучами солнца, еще не выкатившегося из-за силуэтов московских домов, но уже подсветивших зимнее небо. Вот уж поистине: "Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река…" — сами собой замурлыкали губы "Песню о встречном", до написания которой осталось еще года три. Когда память услужливо подсказала первую строку последнего куплета — "Любить грешно ль, кудрявая…" — я хмыкнул под нос и заторопился на работу. Пора. Н-да, встречный… А ведь это дело надо, не откладывая, обсудить с Шацкиным! Беседа наша, по доброй традиции, состоялась на привычной для нас обоих территории — в доме 10 по Большому Гнездниковскому переулку, который уже несколько лет, как стал и моим домом. Встретившись после работы с Лазарем на Старой площади (благо ЦКК располагался поблизости, на Ильинке), вы вместе отправились ко мне. Дверь нам открыла Мария Кондратьевна, и пока мы раздевались и переобувались в прихожей, она уже хлопотала насчет чая. Щацкин, разумеется, не забыл поинтересоваться — как детишки? И даже с минуту любовался на старшенького, ползавшего по паркетному полу с деревянным корабликом. Пока мы расселись, пока похлебали чайку, вернулась из ОГПУ Лида. Так что заседали втроем, хотя Лида и отвлекалась несколько раз на детей. — В связи с широким развертыванием работ в соответствии с пятилетним планом, — начинаю загодя обдуманный разговор, — у наших руководителей на местах может возникнуть искушение блеснуть перед начальством повышенными плановыми обязательствами. А средством исполнить обещанное, как водится у таких товарищей, станет нажим на рабочих. Этому надо противопоставить активное участие рядовых тружеников в подготовке планов… Щацкин перебивает меня: — Виктор, у нас, помнится, был уже разговор на эту тему больше года назад. Я не забыл. Уже сформированы на нескольких предприятиях рабочие плановые комиссии… Теперь моя очередь перебить его: — Зуря, речь не об отдельных комиссиях, да даже и не о многих. Речь идет о необходимости массового вовлечения рабочих в плановую работу, о массовом движении. Назовем его, скажем, встречным планированием, — смело иду на плагиат у нашего же собственного исторического опыта. — Щегольству повышенными обязательствами и нажиму на рабочих надо противопоставить конкретную проработку самими же рабочими и инженерами возможностей каждого завода, цеха, участка, улучшить постановку дела, поднять производительность труда и качество продукции, освоить новую технику, наладить выпуск более совершенных изделий. — Так цель-то, получается, та же самая, что у администрации — перевыполнение плана? — уточняет Шацкин. — В итоге те же самые повышенные обязательства и выйдут. Не на это должен быть упор! — втолковываю ему. — У нас есть государственные программы в рамках пятилетнего плана, есть разработанные под эти программы планы предприятий и трестов, есть договора с предприятиями-смежниками. Вопрос не в том, чтобы сделать непременно больше. Вопрос в том, чтобы обеспечить безусловное выполнение договорных обязательств и при этом повысить показатели качества и эффективности работы. Перекрывать количественные показатели есть смысл тогда, когда это согласуется с планами смежников, когда есть взаимная договоренность на этот счет. А то выйдет так, что ленинградские металлисты сделают какую-нибудь турбину на три месяца раньше срока, а строители электростанции затянут строительство на полгода. И какой от этого выигрыш? Вот если и строители справятся досрочно — тогда да. Тогда резон есть. — Может быть, — подает голос Лида, только что вернувшаяся из алькова, где лежит в кроватке младшенькая, Надюша, — имеет смысл наладить рабочим таких предприятий-смежников постоянную взаимную связь и регулярно устраивать своего рода переклички, чтобы разобраться, как у кого идут дела? Ну, и помочь, при необходимости, наладить дело как следует. Не то один какой-нибудь отстающий завод сорвет исполнение договоров и потянет за собой вниз всех остальных? А рабочие его — на буксир, да и вытянут? — она слегка усмехнулась. — А что, — оживляется Лазарь, — такой может оказаться очень действенным. И перекличку регулярную между заводами тоже полезно сделать… Так у нас за столом рождаются разом аж три инициативы из моего прошлого: "встречное планирование", "перекличка цехов и заводов" и "общественный буксир". И главная проблема та же самая, что и в том самом прошлом: не дать их свести к бюрократическому формализму, и найти для большого числа рабочих свой интерес участвовать в этом движении. Потому что если не будет такого интереса, то не будет и массовых движений. Пошумят немного, да и заглохнут. Первые публикации в прессе о рабочих починах пока не давали повода для далеко идущих выводов. Ясно было одно — движение разворачивалось, опираясь кое-где на активную поддержку партийных комитетов, а в ряде случаев — и администрации заводов. Щацкин сообщал, что запущенные в массы почины приобретают осмысленный характер в основном там, где есть крепкие хозрасчетные бригады, а в особенности на таких предприятиях, где создана общая система хозрасчетного вознаграждения рабочих, специалистов и администрации. А вот избежать того, чего я опасался и о чем предупреждал — не удалось. Ретивые попытки щеголять повышенными обязательствами, подбивая на это отдельных представителей рабочих, были нередки, как и попытки срывать взаимодействие рабочих коллективов заводов-смежников, под предлогом того, что нечего рабочим "чужого" предприятия совать нос не в свои дела. Но тут уже от меня мало что зависело. Сумеет рабочий актив уладить дела со своей администрацией, парткомами и профсоюзными комитетами — почин пойдет, как надо. Не сумеет, не хватит активности, напора, умения, смелости, наконец — значит, почин заглохнет или выродится в парадно-бюрократическую шумиху. Оставалось надеяться, что три года движения хозрасчетных бригад уже воспитали слой заводского актива, который сумеет поднять и новые почины. Да и опытные директора должны понять, что получают в руки инструмент улучшения работы своих предприятий, не вызывающий того отторжения, какое связано с попыткой огульного повышения норм выработки, срезания расценок или чрезмерно широкого использования сверхурочных. В отличие от моего времени здесь был и еще один позитивный момент. Спущенные сверху контрольные цифры планов касались только исполнения госзаказов. Остальная работа на достижение результатов, предусмотренных государственными программами, строилась предприятиями самостоятельно, в расчете на льготы, которые можно было получить, ориентируясь на задачи, определенные этими программами. Поэтому в большинстве случаев встречные планы сводились к согласованию наметок администрации и предложений рабочих плановых комиссий. Такого согласования было проще достигнуть, чем в реальностях моего времени, когда предприятию оставался один выбор — безусловно исполнить спущенные сверху директивы, а еще лучше — превысить содержащиеся в них контрольные цифры. Это не значит, что перед нами не стояла задача подвигнуть рабочих на рост производительности и улучшение качества работы. Но достигнуть его хотелось не нажимом, а раскрепощением опыта и инициативы самих рабочих, постановки дела рационализации производства на основу точного инженерного и экономического расчета, вкупе с отлаженным механизмом поощрения за трудовые успехи. Тут все шло в ход — и соединение хозрасчета бригад с заводским хозрасчетом, и создание совместно со специалистами рабочих плановых комиссий, и закрепление механизма хозрасчетных вознаграждений рабочих, специалистов и администрации в коллективных договорах, подписываемых профсоюзами. Признаюсь, я с большой тревогой ожидал появления первых сводок об успешном выполнении планов первого года пятилетки. С тревогой — потому, что крайне опасался преувеличенной эйфории от первых успехов, которая может толкнуть на авантюристическое стремление поднять планку плана еще выше, а для этого укрепить механизм планового управления работой предприятий административным нажимом, сломав выработанные в годы нэпа институты и механизмы экономического регулирования. К сожалению, опасения оказались не напрасны — вместе с первыми годовыми сводками появились и первые признаки бюрократического восторга. Пришлось на очередном заседании Президиума ВСНХ дать бой этим настроениям: — Товарищи, начинаю свое выступление, — успехи первого года пятилетки вызвали у части наших кадров нездоровее стремление сорвать её дальнейшее выполнение, — мои слова встречены нарастающим шумом. — Я мог бы еще понять, если бы эту миссию взяли на себя платные агенты наших классовых врагов. Но нет, этим занялись люди, искренне считающие себя убежденными большевиками. Однако почему-то они решили, что лучше всего послужат делу социалистического строительства тем, что начнут спешно конструировать бюрократические утопии, и всеми правдами и неправдами добиваться претворения этих утопий в жизнь, — а вот после этих слов шум становится невообразимым. — Не буду голословным, — продолжаю, когда шум немного утих. — В Нижнем Новгороде представитель недавно образованного Главного управления автотракторной промышленности на строительстве автомобильного завода вошел в соглашение с Нижегородским горкомом ВКП(б). Их, видите ли, не устраивали низкие темпы строительства автозавода. И о чем же договорились эти достойные товарищи? — делаю театральную паузу, обводя глазами зал заседаний. Все слушают с напряженным вниманием, кое-кто переглядывается с соседями. Видно, слышали уже кое-что об этом. — Они решили: снять рабочих со строительства всех объектов, кроме сборочных цехов первой очереди, и перебросить их на возведение этих цехов. Снять с учебы студентов автомобильного техникума и бросить их на стройку. Направить всех учащихся ФЗУ туда же, что вообще есть грубейшее нарушение закона. Мобилизовать десять тысяч комсомольцев и тоже направить на стройку, — перечисляю по имеющейся у меня копии постановления горкома. — А работы на подъездных путях, на теплоэлектроцентрали, на складском хозяйстве, на двигателестроительных цехах, на возведении цеха заготовок, литейки, инструментального цеха, на возведении жилья, культурно-бытовых объектов и так далее — прекратить полностью, — тут шум в зале снова взлетает под высокий потолок, и, отразившись от него, эхом падает на нас. — Что же мы получим в результате? В результате мы получим штурмовшину, досрочную сдачу нескольких цехов, красивые рапорты, чтобы блеснуть перед партийным начальством и перед нами. А цехи эти в лучшем случае будут годны на то, чтобы собирать худо-бедно, через пень-колоду небольшое число автомобилей из американских комплектов. Завода же, который сможет производить автомобили, — на предпоследнем слове делаю четкий акцент, — у нас не будет. Квалифицированных рабочих, способных сделать автомобили на современной технике своими руками — у нас не будет. Нормальных условий для труда этих рабочих — у нас не будет. За такое надо снимать с работы и выставлять из партии с позором, да отшельмовать публично, чтобы другим неповадно было! — заканчиваю свою речь, несколько форсируя голос и не скрывая бушующих во мне эмоций. Зал же снова взрывается шумом. Многие выступающие меня поддержали. Но нашлись и те, кто стал искать нижегородским очковтирателям смягчающие обстоятельства и даже оправдания. Главное, на что дели упор — на благие побуждения. — Не было там благих побуждений, — бросил в мою поддержку присутствующий на заседании председатель правления "Союззолото" Серебровский. — А были шкурнические интересы карьеристов, готовых ради того, чтобы красиво предстать в глазах начальства, загубить любое дело! В вопросе правильной организации строительных работ, потрясая нормативными документами Госстандарта, и опираясь на поддержку влиятельного главы этой организации В.В.Куйбышева, возглавлявшего по совместительству могущественную ЦКК-РКИ, всяких авантюристов и карьеристов прижать удалось. Но с теми, кто призывал к не менее авантюристическому пересмотру контрольных цифр пятилетнего плана в сторону повышения, справиться было сложнее. Причем нажим в этом направлении шел, по меньшей мере, с трех концов. Довольно успешное исполнение заданий первого года пятилетки побудило многих высших партийных и хозяйственных руководителей ставить вопрос таким образом: а что, если ещё малость поднажать? Тогда, небось, и достижения наши будут повыше. Пока эта позиция не приобрела статус официальных проектов, но в начальственных кулуарах уже активно пропагандировалась. Первый секретарь ЦК КПУ(б) Станислав Косиор даже с трибуны какого-то партийного совещания в Харькове призывал смелее ставить перед собой новые, еще более грандиозные цели. И у меня складывалось такое впечатление, что в Совнаркоме к таким речам прислушиваются весьма благожелательно, а вот председателя СТО Рыкова они не на шутку беспокоили. Забегая по поводу своей статьи в "Правду", я узнал про это от Николая Ивановича Бухарина. Он и сам был недоволен ростом шапкозакидательских тенденций, которым подпевал кое-кто даже и в Госплане. Такие настроения подогревались так же и нажимом снизу, со стороны местных партийных, советских и хозяйственных руководителей. Нет, они не призывали пересмотреть задания пятилетки. Они всего лишь заваливали центральные руководящие органы просьбами выделить дополнительные капитальные вложения для строительства на подведомственной территории того или иного, совершенно необходимого для ее благополучного развития, предприятия. Естественно, что даже частичное удовлетворение таких просьб означало необходимость увеличения показателей пятилетнего плана. Мне самому несколько раз звонил ответственный секретарь Башкирского обкома ВКП(б) Эдуард Янович Юревич. Он еще недавно категорически требовал закрытия организованного с моей подачи АО "Волго-Уральское общество геологоразведки". Но его точка зрения резко изменилась свою точку зрения, когда в ноябре 1928 года в районе Ишимбая разведочная скважина дала фонтан нефти. — Виктор Валентинович! — кричал он мне в трубку. Слышимость была отвратительная, и Юревич надрывал глотку, чтобы с гарантией докричаться до Москвы. — Неужели вы не понимаете всю важность немедленного расширения фронта разведочного бурения, чтобы заложить здесь, у нас, за Волгой второй важнейший центр нефтедобычи? Необходимо в срочном порядке выделить средства на обустройство нефтепромыслов… — Остановитесь, Эдуард Янович! — тоже приходится надсаживать голос, чтобы собеседник услышал. — Какие ещё, к лешему, нефтепромыслы? Это на базе одной-то скважины?! Вы о чём думаете? Если с расширением разведочного бурения на нефть я вас поддержу, то с промыслами не надо бежать впереди паровоза! — Все равно, — кричал он в ответ, — раз нефть у нас есть, нужно заранее принять меры по подготовке её добычи. Нужно включить в план капитального строительства возведение нефтеперегонного завода… — Я буду категорически возражать против такого пустого прожектерства! — ору в ответ. — Пока мы не определим наличие промышленных запасов в соответствии с действующими инструкциями, никаких капитальных работ планировать не дам! Нам на расширение разведки и эксплуатационного бурения в Баку и Грозном средств не хватает, а там реальная нефть, не гипотетическая, и она позарез нужна народному хозяйству! — Вы занимаете непартийную точку зрения! — сорвался секретарь Башкирского обкома. — Это хвостизм! Я буду в ЦК ставить вопрос ребром! Вот так и поговорили… Думаете, он один был такой? Эх, если бы! На недавно прошедшей XVI партконференции таких запросов с мест тоже хватало, а предвиделось еще больше. Кроме того, достаточно широко распространилось стремление части руководителей предприятий, уловивших, как им представлялось, куда ветер дует, и стремящихся лучше выглядеть в глазах начальства, широковещательно выступать с разного рода повышенными обязательствами, иногда даже не заботясь о реальности их исполнения. Об этом сообщала нередко местная пресса, а мне несколько раз с беспокойством говорил о подобных случаях Лазарь Шацкин. — Откуда в наших директорах такой безудержный карьеризм? — негодовал он. — И добро бы они карьеру на реальных делах делали, но нет же! Нет! — взволнованно повторил Лазарь, заскочивший ко мне на работу из ЦКК. — Берут дутые обязательства, и хотят их выполнить путем самого беспардонного нажима на рабочих. Местные комитеты профсоюзов и наши временные контрольные комиссии на заводах пытаются одергивать таких горе-руководителей, а в ответ получают жуткую политическую демагогию. Их обвиняют в отсталости, топтании на месте, утрате перспектив социалистического строительства, в анархо-синдикализме и чёрт его знает в чем еще! — он нервно тряхнул своими пышными волосами. — Хуже всего то, что многие наши партийные комитеты и общественные организации поддаются нажиму, и позволяют использовать себя для пропаганды и проталкивания всякого рода нереальных, завышенных планов. Признаю — меня посетила некоторая растерянность. Как бороться с такими массовыми настроениями, я не знал. А ведь вся эта демагогия сопровождалась растущим давлением на специалистов и хозяйственников, которые не обнаруживали желания принять участие в авантюристической гонке. Впрочем, они тоже не молчали. Ко мне на прием в ВСНХ еще три с лишним месяца назад, вскоре после партконференции, пришёл Яков Ильич Весник, которого я знал еще как вице-президента Амторга в Нью-Йорке. Сейчас же он, закончив руководство работами по строительству нефтепровода в Баку, заскочил в Москву по пути к новому месту работу — строительству прокатных цехов Магнитогорского металлургического комбината. Мы с ним поговорили по душам, в результате чего удалось протолкнуть в ближайший номер "Большевика" его статью, где он резко выступил против бюрократического авантюризма, ставящего в нелепое положение хозяйственников и специалистов. "Сейчас же налицо именно безответственность командования; дискредитировать и снять с работы может с излишней легкостью и ВСНХ и РКИ и партия, профсоюз, местные организации, рабкор, сотоварищи, специалисты" — писал не без запальчивости Яков Ильич. — "Наконец, никто не мешает любому из указанных органов свалить свою вину на хозяйственников (в этом деле уже выработаны стандарты: например, когда план, проведенный вышестоящей организацией, на деле не оправдывается, то виноват всегда хозорган, хотя бы он в свое время возражал против плана)". Сильнее всего негодовал Весник по поводу стремления зажать рот тем, кто проявлял действительную, а не показную инициативу в деле развития и совершенствования производства: "Особенно вредным недостатком в хозяйственнике считается излишняя инициатива и активность; когда этакие качества проявлены, то срыв работы хозяйственника, безответственные нападки на него и его уход от дела обеспечены; ведь в этих случаях второпях иногда мозоль отдавишь одному из многих стоящих по дороге или вообще нарушишь тишину и порядок; а у нас ведь выработана уже ужасная терминология чиновничьей мертвечины, засасывающей всякое живое дело, это — трафареты: "не сработался", "бузит", "склочник". Эти с болью написанные строки, продиктованные тревогой за судьбу развертывающегося социалистического строительства, Яков Ильич завершал недвусмысленным предостережением: "Надо торопиться с исправлением вышеуказанной обстановки, ибо чиновничья приспособляемость и вырождение активности растут на глазах". Однако рубеж 1928 и 1929 года принес не только озабоченность и беспокойство. Обрадовала меня опубликованная в "Красной Звезде" речь наркомвоенмора Фрунзе на совещании политработников РККА и РККФ о советской военной доктрине Довольно значительную часть своей речи он посвятил критике, как он выразился, "облегченного подхода к классовой оценке военного противостояния СССР и империалистических держав". Он подчеркнул, что некоторые пропагандисты в армии опускаются до недопустимого упрощенчества, заявляя, что если империалисты развяжут войну против Советской Республики, рабочий класс в странах-агрессорах тут же поднимет восстание против своей буржуазии. "Все вы знаете, какой была ситуация в 1914 году, когда империалисты начали мировую войну, — обратился он к высшему политсоставу вооруженных сил. — Ни о каких забастовках даже речь не шла. Не говоря уже о том, чтобы повернуть штыки против своего правительства. Понадобилось более трёх лет неслыханной бойни и революция в России, чтобы положение изменилось. Некоторые товарищи возражают на это, что война была империалистической со всех сторон, и выступать против своих капиталистов означало поддерживать капиталистов чужих. А вот если затеют войну против Советского Союза, то пролетариат, несомненно, выступит в поддержку первого в мире государства рабочих и крестьян. У таких товарищей, похоже, начисто отшибло память. Но я не поленюсь напомнить — в 1920 году, когда войска не царской России, а Советской Республики вступили на территорию Польши, нас встретило не восстание польского пролетариата, а националистический угар, захвативший не только крестьянство и мелкую буржуазию, но и большинство рабочих. Поэтому вредной утопией являются рассуждения, что вступление наших войск на территорию капиталистических государств может в кратчайшие сроки революционизировать там ситуацию. А кое-кто даже видит тут кратчайшую дорогу к мировой революции. Нет, товарищи. Наши вооруженные силы всегда придут на помощь братьям по классу, если понадобиться защитить их революционные завоевания. Но революцию нельзя принести на штыках, она может быть только результатом созревания революционной ситуации в той или иной стране, и только сами трудящиеся классы такой страны могут привести свою революцию к победе". Другие мои радости были совсем не политического свойства. Благодаря появлению в нашем доме Марии Кондратьевны Лида смогла, наконец, выкроить время, и, после первого посещения салона Варвары Ламанской, побывать там вместе со мной еще несколько раз. Одна из помощниц владелицы, пухленькая, но живая, как ртуть, дама, узнала Лиду, и с порога принялась выспрашивать её: — Добрый день, милочка! А это ваш супруг? Очень рада, очень рада! — затараторила она, и мне с трудом удалось втиснуть несколько слов, чтобы представиться по всей форме. — Надеюсь, вы уже определились, какой фасон будете заказывать? — снова переключилась пышечка на мою жену. — Честно говоря, я в сомнениях, — ответила Лида, присаживаясь на диван, и потянувшись за одним из модных журналов, лежавших рядом на столике. — Все эти модели весьма впечатляющи, спору нет, но их всех портит стремление к показной роскоши. В то же время наши модели… — она чуть помялась, подбирая слова, — они практичны, удобны, достаточно приятны на вид, и вполне подходят для повседневной или домашней носки. Но для выходной одежды хотелось бы иметь что-то… — она снова сделала мимолетную паузу, — более элегантное, что ли. — Вполне вас понимаю, — подхватила закройщица, имени которой я так и не услышал. — У вас есть настоящий вкус, и вам, разумеется, хочется быть нарядной, но при этом не походить на расфуфыренных жен или любовниц этих внезапно разбогатевших выскочек, которые только и могут, что ткнуть пальцем в альбом, выбрав то, что на их взгляд, смотрится побогаче. Подвижная пышечка еще раз пробежалась взглядом по фигуре Лиды, на которой рождение двух детей практически не сказалось, и вынесла вердикт: — Думаю, милочка, вы вполне достойны чего-нибудь неординарного… — она задумалась на несколько секунд, даже прикусив нижнюю губу, и снова стала пристально разглядывать заказчицу, а потом, словно решившись на что-то, кивнула ей: — Пойдемте. Пальто можете оставить здесь, вон там в углу стойка. — Э, а можно мне с вами? — подхватился я. — Стоит ли? — скептически глянула на меня пухленькая дама. — Мужчины в нашем деле мало что понимают… — В вашем деле я и правда мало что понимаю, — отвечаю с легким поклоном, — но вкус у меня, надеюсь, есть. Мы все же не лаптем деланные — учился в Брюсселе, побывал и в Берлине, и в Лондоне, — именно такие аргументы, думаю, должны были здесь произвести нужное впечатление. В ответ пышечка пожала плечами и кивнула головой в сторону одной из дверей, ведших из приемной салона. Пройдя через эту дверь, мы попали сначала в небольшой узенький коридор, а потом, через открытый дверной проем, в царство портняжного мастерства. Манекены, рулоны тканей, раскройные столы, коробки и коробочки с фурнитурой, обломки мелков, рассыпанные по полу булавки… — Так, милочка, раздевайтесь, — взяла быка за рога закройщица. Краснеть за жену мне не пришлось — все же НЭП еще не сдали на слом, и французское шелковое бельё (дорогущее, сволочь!), небольшими партиями попадало в магазины на Петровке и в ГУМ. Лида отчаянно сопротивлялась таким тратам, но в этом вопросе я был непреклонен: — Да, ты имеешь право надевать и носить всё, что тебе будет угодно, по твоему собственному выбору, — вроде бы уступил я ей. — Но когда я буду тебя раздевать, то снимать со своей прелестной жены я буду именно то, что достойно её прелести, — и никак иначе! Имею же и я право побаловать себя? — сделал я нажим на последнем слове. Так что сейчас Лида, чуть зардевшаяся от того, что попала в столь необычную ситуацию, выглядело на редкость очаровательно. Закройщица не преминула сделать ей комплимент: — О-о, милочка, я вижу, у вас и в самом деле отменный вкус! — Это не у меня, а у моего мужа, — честно созналась моя половинка. — Тогда вам вдвойне мои поздравления! — отозвалась пышечка. — Вы ухитрились поймать за хвост редкую в наше время удачу — мужа, понимающего женское сердце! — Да, я понимаю женское сердце, — произношу с некоторым сомнением в голосе. — Но строго в пределах размеров моего кошелька, счел я нужным предупредить, чтобы фантазии дам не увели их слишком далеко. Пышечка глянула на меня с ироничной улыбкой, потом вернула свое внимание Лиде и стала оглядывать её со всех сторон. После этой молчаливой экскурсии, во время которой жена покорно изображала статую или манекен, закройщица заговорила. И началась беседа двух женщин на вроде бы понятном мне языке, но вот сообразить, что же именно такое вырисовывается в ходе обсуждения фасона платья, мне так и не удалось. — …Талию и поясок мы делаем заниженными, почти на бедрах, а тут — небольшие защипы… Вытачки же мы пустим вот так, — пухленькая дама сделала короткий жест рукой, — а на груди надо будет их сделать коротенькими и немного по косой… — Вырез будет прямой? — это уже вступила Лида. — Я понимаю, что почти все помешались на этом стиле "флэпперс", — в голосе закройщицы прорезались немного назидательные интонации, — но вы же не молоденькая прожигательница жизни! А у нас, — она чуть скривилась, — даже толстенные нэпманши желают нарядиться в эти прямые платья-рубашечки, да еще и с напуском на бедра. Нет, дорогая, мы не будем следовать моде слепо! Ваше платье мы все же немного приталим, саму линию талии немного приподнимем, юбку немного расклешим от бедер, а вырез… вырез мы сделаем комбинированный — в основе прямой, но внизу немного V-образный… Дамы, пощебетав еще немного насчет бретелей, складок, застежек и еще чего-то в этом духе, довольно быстро пришли к согласию, приступив к выбору ткани. Когда и с этим было покончено, пышечка устроилась у стола, вооружившись портновскими ножницами, и раздался характерный звук раскраиваемой материи. Эта мастерица работала без всяких выкроек: представив себе платье прямо на фигуре заказчицы, и сделав необходимые измерения, она тут же приступила к кройке. Минут через двадцать первые куски выкроенной ткани уже скрепляются булавками прямо на моей жене… Да, в этом салоне работали мастерицы с очень хорошей школой. В своей прежней жизни, оставшейся где-то очень далеко, я встречал только одну портниху, которая могла работать по такому методу. В конечном счете, Лида обзавелась двумя выходными платьями, и двумя парами — блузка с юбкой. Надо сказать, мы с Лидой потом вспоминали добрым словом эту закройщицу — ее нежелание тупо копировать модные образцы вскоре сослужило нам хорошую службу. Великая Депрессия, приближение которой было не за горами, как-то разом опрокинула господство стиля девочек-флэпперс, а вот новые платья Лиды не превратились во внезапно вышедшие из моды.